Пыль над ямой

Честно говоря, я еле дополз до своей кухоньки. Рухнул обессиленный на табурет и так сидел несколько минут. Руки-ноги гудели, страшно ломило поясницу. Посудите сами – в моем-то возрасте весь день копать, да не просто вскапывать грядки – пустое это, уже не пригодится, а копать глубокую, в полтора моих роста, яму. И не маленькую, скажу я вам, яму, а размером три на три метра. А тут еще посередине труба попалась водопроводная – это я как бывший сантехник уверенно говорю. Странное дело – мы всем поселком к колонке ходим на углу Четвертой Поперечной улицы и Пятого Провального тупика, а у нас, оказывается, водопровод есть. Трубе я обрадовался страшно – не надо будет фляги с водой с собой в яму тягать, просто просверлил дырочку – попил, а потом чопик забил – и все дела.

Конечно, вы вправе спросить, что это ты, Евдоким, роешь у себя во дворе? И я отвечу: убежище личное я строю, перекрыть только осталось. Зачем убежище? Так война же скоро – стоит только телевизор посмотреть, и все становится ясно.

«Мы – пыль»

Так и сидел я усталый, даже не услышал, как скрипнула калитка и отворилась кухонная дверь. Гляжу – внук дорогой пришел, но отчего-то весь взъерошенный и злой. И даже не поздоровавшись, спрашивает меня с порога:

– Что за хреновина у вас на поселке творится?

– Ты, – отвечаю, – успокойся, присядь, расскажи толком, у нас на поселке многое может случиться – район известный.

Внук послушался, поставил на газ чайник, присел на второй табурет и начал свой рассказ:

– Иду я к тебе, и тут из темноты голос: «Стой, куда идешь? Давай сто рублей!» Я так подумал, что на гоп-стоп нарвался, потом прикинул, что меня все тут знать должны, а своих не трогают. Стою, жду. И точно – от забора из темноты подходят... сосед твой Петрович и два пацана каких-то – лица знакомые, только смутно.

– А-а-а, понял, – начал я, но внук перебил меня:

– Ты дослушай. От сердца у меня отлегло, но разозлился страшно, говорю: «Петрович, черт старый, ты что же, на пенсии решил грабежами заняться?». А он мне отвечает: «Это не грабеж, а сбор за пересечение границы. Тебя прощаем – так пустим, но только на первый раз». Я ему говорю, мол, что это за сбор-побор, а он меня к тебе отсылает. «Дед твой, – говорит, – нас надоумил, у него и спрашивай».

И уже обращаясь ко мне, внук мой дорогой по-прежнему зло спросил:

– Что же, дедуля дорогой, ты теперь атаман разбойников? Стенька, блин, Разин или Кудеяр из села Лох?

Вижу – ничего не понимает, не знает ничего. Пришлось вразумлять.

– Руководство нашей таможни решило, что хватит, что надо прекратить...

– Что хватит? – тут же перебил он меня. – Деньги в обувные коробки складывать? Коробок не хватает уже?

На обычное его ехидство я отвечать не стал, а продолжил:

– Хватит бесплатно пресекать границы нашей родины. Въехал на машине или пеший пришел – плати. И мы с мужиками решили, что и на нашем поселке надо такое же учинить: идет кто – сто рублей, едет – двести.

– Деньги куда? – быстро поинтересовался внук.

– Так же, как и на таможне – на обустройство. Внутренне душевное обустройство, – зачем-то добавил я.

– Понятно – по триста граммов на пьющий рот.

– Пока только по сто выходит, – с печалью сообщил я.

Внук налил себе чая и тут увидел на столе мою утреннюю работу – это я на большой лист бумаги переписал красивым почерком великие слова, чтобы повесить в красном углу рядом с портретами руководителей страны, партии и нашего региона, который теперь и не регион вовсе, а территория.

– Это что такое? – спросил внук, и сам же прочитал вслух: «Без государства мы – пыль, которую всосёт в себя ревущий пылесос западного мира». Александр Проханов. И добавил грубо:

– Твою же мать.

Как Петр Михаила Ивановича заменил

Сидели, пили чай, потом внук, зябко передернув плечами, сказал:

– Я к тебе вечерами больше приходить не буду, чуть заикой не стал.

– Это тебя Петрович так напугал? – насмешливо спросил я.

– Ладно, Петрович с его недоумками, во двор вошел – а в углу что-то здоровое такое белеет, присмотрелся – памятник. Я подумал, что на кладбище попал – мурашки по коже.

– Так это Михал Иванович, – попытался я прояснить положение.

– Какой еще Михаил Иванович?

– Ну как какой? Калинин, староста всесоюзный.

– А что он у тебя во дворе делает?

– Так понимаешь, на том берегу церковь построили, а напротив памятник Калинину стоит, неудобно получается. Вот его и перенесли на пустырь, а перед церковью поставят Петра и Хевронию.

– Февронию, – машинально поправил внук.

– Ну, кто-то из наших мужиков увидел Михал Ивановича, пригнал «Газель», вот и привезли сюда. Трещины заделаем – тогда на углу у колонки поставим.

– Зачем? – внучок недоуменно поднял на меня глаза.

– Как зачем? Так он же начальник и вообще много хорошего сделал.

– Чего именно?

На этот провокационный вопрос я отвечать не стал и на следующий тоже провокационный вопрос опять же промолчал. А внук спросил меня:

– Скажи, дед, не ты ли вместе с телевизором орал, какой, мол, ужас, что на Украине коммунистические памятники сносят? А здесь, стало быть, все правильно.

– Так место же не пустым останется. Опять же Петр и эта, как ее, Хеврония...

– Феврония, – снова поправил меня внук и спросил: – А чего это во дворе земля насыпана, копают, что ли? Я подходить не стал, еще провалишься куда.

– И правильно не стал, там яма, – и, понизив голос, добавил: – Убежище себе копаю, приходи помогать, случись чего – оба спрячемся. Хотя тебе, наверное, придется на фронт идти.

– Какое убежище? Какой фронт?! Вы что, рехнулись все!?

Я остудил его пыл:

– Телевизор надо смотреть. По телевизору определенно сказали со всей серьезностью – надо готовиться к войне.

Внук обхватил голову руками и пробормотал:

– Боже, какие же кретины. А ты, дед, прости, – старый дурак.

Я обиделся.

(От редакции. Продолжение темы подготовки населения к войне – см. по ссылке.)

Вожди по тридцать сантиметров

Мне уже приходилось писать, что, несмотря на политические разногласия, разногласия неизгладимые и неисправимые, мы с внуком любим друга – родная же кровь, никуда от этого не денешься. Сидит внук, сопит, глаза в пол уставил. Видно, переживает, что меня обидел. И точно, поднял он голову и говорит:

– Ладно, прости, дед, что с тебя возьмешь, ты просто несчастная жертва пропаганды. Не переживай. Никакой войны не будет. Так что зарывай свою яму, пока сам туда не сверзился. Хочешь, я помогу, как время будет.

На это капитулянтское предложение я ничего не ответил. Внук, наверное, чтобы вымолить себе прощение, полез в сумку:

– На, старый, тебе подарок. Не держи обиды, – и протянул бумажный сверток.

Я аккуратно развернул бумагу. Боже правый! Это же была статуэтка самого Вячеслава Викторовича. Тяжелая – видно, из металла, возможно, из золота – и аккуратно раскрашенная.

– Вот угодил так угодил! – я потянулся обнять внука, но тот, мерзавец, уклонился. Ну и пусть.

– Где же ты взял такое чудо? – восторженно спросил я его. – Дорогое, небось.

– На Сенном у мужика купил. Недорого, триста рублей. Хотя читал, что администрация президента такие за двенадцать тысяч долларов покупает.

– Это сколько же на наши деньги будет? – спрашиваю.

– Примерно восемьсот тысяч рублей.

Я обомлел. Внук тем временем рассказал, что одна фирма, «Русские витязи» называется, выпускает оловянные раскрашенные статуэтки всех великих людей нашей страны – Чайки, Бастрыкина, обоих Ротенбергов. А администрация президента их покупает и правильно делает – искусство же. Одно меня смущало – маленькая статуэтка, сантиметров тридцать всего.

Внук будто понял мой немой вопрос:

– Да так и написано – «масштаб один к шести», получается, что каждый вождь сантиметров тридцать, а то и меньше.

– Это нормально, – ответил я и добавил где-то услышанную фразу: – размер не имеет значения. – Сюда бы еще табличку со словами прикрутить как-нибудь.

– С какими словами? – заинтересовался внук.

– Золотыми словами. Их Александр Соломонович, сам понимаешь, Ландо сказал о Вячеславе Викторовиче: «Пришел добрый волшебник и поменял весь ландшафт».

– И впрямь золотые слова! Ландшафт поменял. А пейзаж оставил? Солнце по его указаниям всходило?

Я задумался, пытаясь вспомнить такие случаи. По моему разумению, они обязательно должны были быть.

Гриб – добыча браконьера

Я сидел, ласково поглаживая пальцами статуэтку самого товарища председателя, и мечтал. Вот как было бы замечательно, если бы у меня было много таких статуэток – товарищи Сечин Игорь Иванович, Бастрыкин Александр Николаевич и другие выдающиеся деятели партии и правительства. Погладил еще статуэтку и спросил главное:

– А Путин Владимир Владимирович есть?

– Есть, как не быть, – отвечал внук, – в форме и с гермошлемом, будто военный летчик.

– Купишь мне?

– Увижу – куплю, – даже как-то отстраненно буркнул внук.

Тем не менее я расчувствовался. Открыв дребезжащий свой холодильник, достал несколько сваренных позавчера картошек и баночку соленых грибов.

– Сам собирал? – настороженно поинтересовался внук. Я отрицательно помотал головой. – Купил?! На какие шиши?

– Мне Петрович дал, они всей семьей ездили куда-то, набрали полный багажник, три дня чистили, солили, мариновали. Вот и мне от чужих щедрот перепало.

Внук насмешливо посмотрел на меня:

– А они ведь нарушители закона, браконьеры, можно сказать.

– Как?

– Обыкновенно. Министр сельского хозяйства – Ткачев, кажется, его фамилия – сказал, что человек, который пошел в лес с лукошком и ножиком, обязан купить лицензию. А еще какой-то деятель добавил, что лучше вообще заставлять грибников сдавать добычу на заготовительные пункты. Кстати, тот, кто ест браконьерские грибы, тот пособник браконьера.

Я отодвинул банку и убрал от греха консервный нож. Быть пособником мне не хотелось. Внук, однако, схватил банку, быстро открыл ее и запустил туда вилку.

– Ничего так, вкусно.

Пришлось и мне пробовать запрещенную продукцию.

В спокойной обстановке семейного ужина мне совсем не хотелось спорить о политике, и я, как учила меня мать-покойница, решил поговорить «о погоде, о природе».

– Знаешь, через месяц стрелки будут переводить на наше время? Ты рад?

Внук подумал секунду и ответил без энтузиазма:

– Мне все равно. Когда сидишь перед компьютером по шестнадцать часов, абсолютно фиолетово, во сколько светает. А ты, я вижу, доволен. Скажи-ка, дед, это не ты ли весной, когда разговор об этом зашел, утверждал, что ранний рассвет всем на пользу? Еще ссылался на кого-то.

Я сделал вид, что не помню этого разговора. Но внучок гнул свою линию:

– Там то ли Грищенко, то ли Сараев утверждали, что если пораньше встаешь, то больше дел можно сделать. Особенно ранним утром, когда все честные люди спят.

– Зато Ландо Александр Соломонович, – перешел я в наступление, – сказал, что теперь жителям нашего города выпадет счастье два раза встречать Новый год – по местному времени и московскому.

– Тебе-то зачем? Ты же, как всегда, в восемь начнешь отмечать, а в десять уже баиньки.

Я гордо ответил:

– За людей болею.

Членовхождение

Внук, понятное дело, пока разговаривал со мной, и про грибы не забывал, и постоянно посматривал в свой маленький компьютер, который называется планшет. Вдруг у него буквально брови на лоб полезли. Он пробормотал: «Что-что?» – и, извиняюсь за это слово, заржал, как лошадь. «Ой, не могу! Ой, порадовали! Ну мастера!»

– Сейчас, дед, я тебе прочитаю. Вот: «В саратовскую ОПу вошли четыре новых члена». Ой, умора!

Я помертвел. Минуту, наверное, сидел не в силах вымолвить ни слова. Потом собрался с силами и онемевшими губами прошептал:

– Да как ты смеешь такие вещи деду читать? Деду, который тебя, можно сказать, вырастил и выкормил?! – И добавил окрепшим уже голосом: – Совершенно прав Владимир Владимирович, когда заявил, что в интернете твоем одна порнография и только!

Внук удивленно воззрился на меня:

– У тебя все в порядке с головой? Может, форточку открыть – проветрить? Какая порнография, ты о чем? Это очень правоверный сайт, «Сароблньюс» называется, пишет про общественную палату.

И опять заржал.

– Если вошли четыре новых члена, значит, были еще и старые. Бедная ОПа! Как выдерживает? А Ландо твой еще и добавил: «Мы никогда двери никому не закрываем. Наша палата славится своей открытостью».

– Ты это слово больше не употребляй, – строго сказал я, – мало ли что пишут. Но в моем доме попрошу не выражаться!

Внук откровенно потешался надо мной:

– Какое такое слово ты мне запрещаешь употреблять? Палата? Ландо?

– Слово «член», – пробормотал я и густо покраснел.

Внук посмотрел на меня с удивлением:

– Ты что, дед, не на Провальных тупиках вырос? Краснеет он – ишь ты, курсистка-гимназистка. Ты, может, Мариинскую гимназию для благородных девиц закончил? Понятно, заголовок угарный – обхохочешься. Но это же общеупотребимое выражение. Член палаты. Член парламента. Ясно, что некая аналогия напрашивается, не без этого. Но вот что такого криминального во фразе «Валерия Радаева не удовлетворяют некоторые члены правительства»?

– Прекрати! – буквально заорал я.

Внук зашелся в приступе хохота.