Пир победителя

Оценить
Специально для этого торжества разрабатывается водка «Шестьдесят два и два». Вот только непонятно, говорят ли эти цифры о крепости ее, о цене или просто напоминают о торжестве «избирательных технологий»

Я так думаю, что внук нарочно не спешил ко мне, тянул со своим приходом – не хотел видеть моего торжества. Не только моего, конечно, мы все ковали эту великую победу – и учителя на участках избирательных, и начальники районные да городские, которые проверяли этих учителей и подсказывали им, что и как написать. И, конечно, товарищ Павел Николаевич Точилкин, и – бери выше – Элла Александровна Памфилова. Им же тоже пришлось несладко – объяснять всяким щелкоперам, что выборы были кристально чистыми, а то, что они, щелкоперы, видели, им показалось. И, самое важное, лидеры нашей партии – и академик Сергей Юрьевич Наумов, и тот человек, который все это придумал и отладил – сам Вячеслав Викторович. Приятно было осознавать, что и я сам был винтиком в этой мощной, как танк «Армата», машине. Может, и не самым главным винтиком, но тоже нужным.

Верной дорогой бредете, товарищи

Из маленького окошка в сенях я смотрел, как внук идет по двору, выбирая места, где лужи были мельче, а грязи меньше. Выражение его лица было необычайно хмурым. Зашел, снял кроссовки, небрежно бросил их в угол – комья грязи отлетели на давно не мытый пол. Уселся на табуретке, вытянул ноги и, так же хмуро глядя на меня, спросил:

– Ну что, тебя поздравить можно?

– Можно, – скупо ответил я.

– Чего же не радуешься, деньги кончились?

О деньгах я предпочел промолчать, а внуку ответил весомо и обстоятельно:

– Да, наша великая партия одержала очередную сокрушительную победу. Но нам еще есть куда расти и развиваться.

– Куда же еще?

– Смотри – в этом году было сто участков с одинаковыми результатами. К следующему году это число надо подтянуть – чтобы было не меньше половины. А еще через год, когда мы будем выбирать Владимира Владимировича, то на всех участках будет одинаковый результат.

– Такой же, как и сейчас? – безучастно переспросил внук.

Я пылко ответил:

– Нет! Конечно, нет! Мы можем и обязательно добьемся результата в сто процентов.

– И как же вы собираетесь это делать?

Пришлось ему, бестолковому, объяснять:

– Смотри, на этих выборах я проголосовал семь раз – один раз за себя и еще шесть за безответственных товарищей. К тем выборам я возьму на себя обязательство проголосовать десять или даже двенадцать раз, если здоровье не подведет.

– Верной дорогой бредете, товарищи. А сам-то из чувства долга старался или подмаслили тебя? – опять же без видимого интереса спросил внук.

– Конечно, только по чувству долга, ну и старшие товарищи попросили. А что до денег, – я решил быть откровенным, родственник ведь какой-никакой, – да, давали на транспортные расходы. По пятьсот рублей за ходку. Итого две тысячи.

Внук впервые оживился:

– Как две тысячи? Шесть раз по пятьсот рублей должно быть три. Или тебя, старый, обманули?

Я замолчал пораженный, попытался посчитать в уме. Точно – обманули меня. И кто – товарищи по партии!

Внук словно читал мои мысли:

– Не расстраивайся ты так, дед, не одного тебя обманули, а всю страну. Тысчонку я тебе добью – мне тут госдеп американский прислал.

Новости с субкультурных фронтов

Неловко получилось с этими деньгами. Решил срочно переменить тему нашего разговора. И внук мне подсобил, спросил:

– Ну а в остальном как жизнь идет? Не нападают ли враги? Не оставили ли они своих безуспешных попыток ослабить наш суверенитет?

– Еще как не ослабили. Совсем даже наоборот. Тут у нас страшная история случилась. Дом упал.

– От старости?

– Вовсе нет. Почти новый дом был – барак трехэтажный. Немцы пленные строили. Значит, ему лет семьдесят. И вот пошли в тот дом пары из подвала. Обои поначалу отклеились. Потом потолок проседать стал. Канализация засорилась, свет отключился. Скособочился дом и упал. Почти все спаслись, только старуху одну завалило и еще, кажется младенца.

Внук недоверчиво взглянул на меня:

– Что-то я не слышал о таких страстях.

– А ты думаешь, в твоем компьютере про все пишут? Есть, брат, и секретные вещи – мне-то самому об этом в магазине у Арама Ашотыча рассказывали. Но слушай дальше: упал тот дом от того, что какие-то мерзавцы собирались в подвале и курили электрические сигареты. От них пар идет и сырость – вот от этого и случилось все.

Внук впервые за этот вечер рассмеялся.

– Теперь я понял, о чем ты. Только все не так было, – он потянулся к компьютеру. – Это Королькова...

– Наталия Александровна – уважаемая женщина, – кивнул я, хотя призывов товарища Корольковой к поголовной трезвости не разделял.

– Ну да – Королькова, – продолжил внук, не выказывая уважения к видному общественному деятелю, – так вот она решила бороться с электронными сигаретами. А не электрическими, как ты говоришь. И рассказала вот такую историю, – он взглянул в компьютер и начал читать: – «Уже есть жалобы на этих курильщиков, которые курят электронные сигареты в магазинах-клубах. Пар поднимается в квартиры, которые находятся над ними. И к таким магазинам подъезжают не самые, скажу я вам, бедные люди. А предъявить этим продавцам нам нечего! Нет у нас законодательной базы...»

Я перебил внука:

– Вот и я тебе говорил – пар поднимается в квартиры. А потом – страшные последствия. Наталия Александровна просто не могла об этом говорить, чтобы не пугать народ. И вообще эти сигареты твои – страшная угроза. Еще один видный общественный деятель товарищ Зеленов Олег прямо предупредил нас об опасности: «Саратов накрывает волна субкультуры, это опасно». И товарищ Королькова его поддержала: «Благодаря электронным испарителям создана еще одна молодежная субкультура. А это очень опасная вещь. Субкультура – это первый шаг ко всему остальному». Понял? Ко всему остальному – проституция там, педофилия, неверие в идеалы. Даже предательство может быть.

Внук картинно обхватил голову руками:

– Как же страшно вам жить – кругом одни враги. Теперь вот субкультура на вас наступает. Всё, блин! По окопам, пушки к бою!

– Надо будет – и пушки выкатим. Броня крепка и танки наши быстры.

Внучок пробормотал что-то не совсем непонятное:

– Сумерки оборонного сознания.

Тут я решил окончательно добить его: раз говорит непонятное – значит можно. Раскрыл заветную тетрадь – туда я выписал одно яркое выступление, но – память дырявая, не записал автора этих великих слов. Высказывание было такое: «Возможно, в результате нашего мониторинга мы выйдем на полный запрет электронных сигарет в России. А почему нет? Электронные сигареты – это путь ко всему остальному! Понятно, что начавший курить электронные сигареты рано или поздно может прийти к курению обычного табака, а затем перейти и к наркотикам». Понял? А Юлька твоя что курит? Вот эту гадость электрическую. Пока ты здесь, а она в развратной Гейропе, перей­дет к наркотикам, а потом и ко всему остальному.

Внук словно думал о чем-то о своем. Потом и посмотрел на меня и сказал:

– Не забудьте огурцы запретить.

– Это с чего?

– Ни один человек, евший огурцы, не дожил до ста пятидесяти лет. Очень опасная штука – надо бы их запретить. Подбрось эту идею товарищам Корольковой и Зеленову. Им понравится.

Концепция контрацепции

Понемногу внук оживился, стал таким, каким я его привык видеть. Уселся поудобнее. Отхлебнул чая, поморщился:

– Опять эту дрянь по третьему разу завариваешь, куда призовые-то дел? Хотя понятно... – и отодвинул чашку. – Что еще нового в наших палестинах?

– Много чего, – ответил я и потянулся к заветной тетради. – Ведь столько происходит интересных событий – всего и не упомнишь. Вот, например, конкретно взялась за дело новая министр образования товарищ Васильева Ольга Юрьевна. Решила приструнить этих маленьких поганцев, школьников то есть. «Мы должны вернуть ответственность маленького человека за то место, в котором он проводит одиннадцать лет». Это в смысле, что работать они должны больше. Говорит товарищ министр, что школьники много потребляют, словом потребители они, а надо вернуть «и сельские бригады, которые у нас были в сельских школах», и «работу на приусадебных участках, которая была всегда», а также «уборку школьных помещений, которая никак не граничит с угрозой жизни и здоровью школьника».

– Можно и вообще уроки отменить. Зачем учиться всяким глупостям? – поддакнул внук. Пришел в школу – тряпку тебе в руки. А летом на стройку – кирпичи подавать, раствор месить.

Я его поддержал:

– Правильная мысль. Как школу отремонтируют, можно их направить ко мне как заслуженному патриоту – сарай вон набок завалился, да и сортир некрепко стоит.

– А отдыхать дети будут при этой вашей системе? – проявил интерес внук, как будто сам был школьником.

– Об этом позаботился сам Александр Соломонович. Потребовал, чтобы в каждом пионерском лагере, – тут я опять полез в тетрадь и нашел эти мудрые слова: – «Пусть хотя бы один теплый домик будет в каждом лагере, чтобы зимой можно было приезжать и отдыхать».

– Опаньки! – еще больше оживился внук. – Как думаешь, сколько маленьких школьниц могут поместиться в одном теплом домике? Одна, две? И кто это в разгар учебного года будет приезжать и отдыхать? Уж не сам ли господин председатель? И вообще, – добавил он ни к селу ни к городу, – как бы из этого курорта, значить, не вышло аборта.

– Ты что несешь, мерзавец! – заревел я. – Да как ты мог подумать и на кого ты мог подумать?!

– А я что – я ничего, – тут же заюлил он притворно, – просто из книги одной вспомнилось. Прости, если некстати. (И ведь прав внук: не он придумал. Это слова капитана Фомы Фомича Фомичева из книги Виктора Конецкого «Вчерашние заботы». – Ред.)

– Аборты твои вообще скоро запретят! – продолжал я. – Потому как и начальник главный над верующими, и женщина эта богобоязненная, что за детьми малыми присматривает...

– Кузнецова, – уточнил внук.

– ...да, она, и сто тысяч народа – все потребовали, чтобы аборты запретить. Надо народонаселение увеличивать. Нечего цацкаться! Залетела – рожай.

– Видишь ли, дед, вот в Польше двадцать лет назад запретили аборты (на самом деле – в 1993 году. – Ред.). Раньше там по сто тысяч абортов делали в год, а теперь и меньше тысячи.

– Вот и правильно, – поддержал я поляков, хотя известно, что они нам не друзья никак.

– Ты дослушай. Никакого роста населения там не произошло.

– Как так? – искренне удивился я.

– Да так, стали польки по другим странам за этим делом ездить и по частным клиникам ходить.

– У нас не забалуешь: в другие страны не больно-то и пустят. Будут к старухам со спицами ходить. Или с сараев прыгать.

– Абортмахерши со спицами, – продолжал гнуть свою линию внук, – были при твоем любимом товарище Сталине – он тоже аборты запрещал. А сейчас сотни частных клиник с современным оборудованием.

– Не бойсь, справимся. Поставим народного контролера при каждом кабинете, как его, кинологическом, – произнося это неприличное слово, я густо покраснел.

– Темный ты человек, дед, темный, как брянский лес. Кинология – это про собак. А кабинет – гинекологический.

Он совсем не покраснел, ввернув в разговор это словечко. Развращенная все-таки молодежь сейчас. Надо бороться с этим.

Мечты и чаяния народа

Внук стал собираться. Мы вышли во двор. Дождь, который лил восемь ден подряд, перестал. Тут малец неожиданно спросил меня:

– Скажи, дед, серьезно, после выборов ждешь, что жить станет лучше?

– А то как же, – моментально ответил я. – Первые сообщения о лучшей жизни уже появились. Товарищ Фомичев Олег Владиславович из министерства экономики пообещал, что водка подешевеет. И даже будет водка народная. При Аяцкове такая была – называлась «Фронтовая», – я помолчал, пережидая неожиданно поднявшийся в горле ком и изжогу.

– Отличая новость, – ответил внук, – водка «Шестьдесят два и два».

– Это ты о цене? – уточнил я. – Цена думаю, будет еще ниже, рублей по пятьдесят.

– Тут и при старой цене хорошо, – проронил внук, – вон как резвятся!

И вправду, за соседним забором раздался звон разбитого стекла и истошный бабий крик.

– Не обращай внимания. Это Виталька – Петровича сын – свою жену учит. Понимаешь, полезла она под диван, сгребла оттуда все его носки и покидала в стирку. Он на работу встал, а носков-то и нету. Это же настоящее унижение мужчины. Или ты не знаешь, чему учит нас Елена Борисовна Мизулина? – и я по памяти, без всякой тетради, продекламировал ее слова: – «Даже когда мужчина бьет свою жену, все равно нет такой обиды, как если унизить мужчину».

– Вот оно как, – протянул внук. – Как думаешь, старый, вдруг самой Мизулиной муж, если он у нее есть, навешал бы люлей – это не будет же унизительно?

Я замолчал, приоткрыв рот, обдумывая неожиданный поворот событий. Не должен муж Мизулину бить, она же не просто обычная бабенка, а сенатор. Внук тем временем протянул мне руку:

– Ну все, дед, бай-бай. Скоро вы всех победите. Человечество ждет. С содроганием.

Переступая через лужи, внук пошел к калитке, потом остановился:

– Черт, обещал же подкинуть тебе тысчонку. Держи, – он достал из кошелька и протянул мне тысячную купюру. – Пируй, победитель.