Чай втроем

Мне, признаться, от внука моего – сплошная головная боль. Все время спорит со мной, подвергает сомнению единственно верный курс и духовные скрепы, осмеивает выдающихся ответственных работников. Смеется, страшно сказать, даже над товарищами Ландо и Шинчуком. Вот и намедни учудил. Мало того что пришел без предупреждения, так еще и не один, а со своей драгоценной Юлечкой. Она, видать, из своего Лондона прикатила – на каникулы. Сразу заметил, что поиздержалась там красна девица – были на ней синие штаны, но все в дырах. Из одной дыры вызывающе торчала голая острая коленка.

– Вас соседи видели? – забеспокоился я, понимая, что потом пересудов не оберешься. Народ у нас на Провальных тупиках живет приметливый, все замечает и на язык остер. Вмиг себе представил, как соседи обсуждают портки моей будущей снохи, и поежился.

– Ты, дед, не дергайся, – понял мои опасения внук, – это мода такая. И потом, когда у тебя из телогрейки вата лезет, никто же тебя не осуждает.

Оно, конечно, так, подумал я, но то ватник – сакральная наша одежда, а то – штаны заморские.

Восьмидесятники

Чаепитие я спроворил во дворе. Там и почище, чем на моей кухне, будет, и еще один мотив двигал мною: на кухне у меня была заначка. И вроде бы отходя за чашкой или еще за чем, я мог укрепить свою храбрость для будущих дискуссий и диспутов. В том, что без диспутов и дискуссий не обойдется, я был уверен.

Пока я вытаскивал во двор табуретки и колченогий свой стол, внук пошел в угол двора, где полтора месяца назад мы с ним посадили картошку. Внимательно рассматривал кусты, будто агроном какой.

– Слушай, дед, я же тебя просил собирать колорадского жука, а то пожрет он весь наш урожай.

– Некогда было, – буркнул я в ответ. Не признаваться же в том, что мне просто жаль этих симпатичных насекомых, к тому же окрас их приятен моему патриотическому взору. – Не волнуйся, сколько надо – столько урожая и соберем, – поспешил я успокоить внука.

Юлия его тут же влезла в наш мужской разговор:

– А сколько вам надо, Евдоким Мефодьевич?

– Восемьдесят килограммов.

– Это потому что два мешка? – уточнил внук.

– Вовсе нет! Это потому что нашей области скоро исполнится восемьдесят лет и разворачивается широкое патриотическое движение с этой цифрой. Оттого я жду именно такой урожай: к восьмидесятилетию области – восемьдесят килограммов картошки.

– Похвальная инициатива, – это опять Юлька влезла. – А почему бы не попробовать в честь славного юбилея вашего региона провести спортивное мероприятие? Заняться оздоровительным бегом – у нас это футинг называется – и пробежать в честь праздника восемьдесят кругов вокруг вашего блока, квартала то есть.

– Юль, ты на деда посмотри, куда ему восемьдесят кругов?

– Тогда можно устроить забег на восемьдесят метров – прямо по этой улице. Только, как я успела заметить, у вас на улице нет твердого покрытия.

– Это точно, – внук тут же поспешил согласиться со своей подружкой, – нет у них твердого покрытия. А есть только жидкое, попросту – грязь.

И опять эта Юлька влезла – совершенно не умеет девица вести себя, спрашивает, отчего у нас асфальта на дороге нет? У нас, говорит, в Англии в каждой деревне есть.

И тут я ее срезал:

– Англия ваша, – говорю, – совершенно бездуховная страна, а наша святая земля не приемлет асфальта.

– Это кто же тебя, старый, такому научил, не сам же придумал? – внучок кинулся на защиту своей крали.

Но меня голыми руками не возьмешь:

– Мэр города Владимира Деева Ольга Александровна так сказала: «Отторгает владимирская земля асфальт».

– Ага, – прервал меня внук, – и мэры сотен русских городов поспешили подписаться под этими словами. Отлично! – вдруг остановил он сам себя. – У меня появилась прекрасная идея как еще отмечать восьмидесятилетие. В рюмочных наливать не по сто граммов, а по восемьдесят. Тогда вы не будете размазывать свой колорит по рюмочным, как и учит ваш губернатор.

Я на этот намек про колорит внимания обращать не стал, потому как задумался: два раза по восемьдесят – это больше, чем сто пятьдесят, а три раза – почти чекушка... Подсчет взволновал меня, и ноги сами собой уже устремились на кухню – за глотком эликсира смелости, но пришлось остановиться, чтобы ответить этой всюду нос сующей Юле:

– А что, ваш губернатор правда так сказал? – спросила она своим противным европейским голосом. – Ой, как интересно вы живете!

Но за меня ответил внук:

– Ты, Юлико, не представляешь, что он иногда говорит.

Как мы готовились встречать День отца

Пока пили чай, эликсир смелости – сто граммов, а не восемьдесят, как предлагают отдельные умники, – брал свое. Я отважился и спросил:

– Вот скажите, скоро вы меня прадедом сделаете? Ведь бывает же между вами... ну... это самое?

Внук откровенно заржал:

– Бывает, дед, еще как бывает! – А Юлька наконец-то потупила глаза. Но ненадолго.

– Нам, Евдоким Мефодьевич, – она называла меня все время строго, официально, – надо сначала твердо встать на ноги в этой жизни, уж потом думать о детях. Мне нужно окончить университет, Дениске – найти хорошую работу. И потом, дети должны расти в нормальной обстановке, потому надо думать, как Денису переехать ко мне.

Конечно, это был удар, ведь увезет лахудра мальчика моего в эти Гейропы, и останусь я один. Надо было срочно что-то предпринимать.

– Здесь и воздух лучше, и вообще, – я все искал ответ поубедительнее, потом вспомнил и полез в заветную тетрадь: – «Из-под продуктовых антисанкций будут выведены мясо и овощи, предназначенные для производства детского питания – так решило правительство Российской Федерации».

– Боже! – воскликнула Юля. – А из чего же делали питание, если раньше запрещали качественные компоненты?

Внук помрачнел и обратился ко мне:

– Вот скажи мне, патриот ты наш убежденный, против кого эти санкции были направлены?

– Ясно против кого – против наших врагов.

– Так эти враги – наши же дети?

Повисла нехорошая пауза. Надо было исправлять ситуацию.

– Зато в нашей стране будет новый праздник – День отца. В честь князя Дмитрия Донского, у которого было восемь сыновей и четыре дочери.

– Это потому что в те годы о контрацепции ничего не знали, – буркнул внук, но Юлия неожиданно встала на мою сторону:

– Ну зачем ты так, дарлинг? У английского короля Георга Третьего было пятнадцать детей. Правда, часть жизни он страдал слабоумием, – зачем-то добавила она, и стало непонятно – издевается девчонка надо мной, стариком, или сморозила по глупости.

Я подумал, что идея праздника не дошла до этих молодых оболтусов, и продолжил:

– Еще это праздник – наш ответ Европе, где уже не осталось нормальных семей, где мужики сплошь живут с другими мужиками, а, извините за грубое слово, бабы – с бабами.

– Вы, Евдоким Мефодьевич, давно ли бывали в Европе? – это Юлька опять подала голос, и мне сразу стало ясно, что вопрос задан с большим подвохом.

– Незачем нам там бывать, – отрубил я, – нам и телевизора достаточно, нам товарищ Киселев Дмитрий Константинович все объяснит и расскажет. И потом ответственные товарищи его слова яркие подтверждают. Епифанова Ольга Николаевна из Государственной думы так и сказала, – я опять заглянул в заветную тетрадь, – «Европа и Америка приняли законы об однополых браках, где родители превратились в родителя № 1 и родителя № 2, а мы в России будем праздновать день мамы и папы».

– Она что, тоже не бывала Европе и тоже смотрит телевизор? – это Юлия опять влезла.

Я ответа не знал, да и внучок опередил меня:

– Она в этой Европе почти каждый месяц бывает, отвечает в этом «принтере» за связи с Финляндией и малыми странами Европы.

– Значит, она врет, – нагло заявила наша девица, – а Евдоким Мефодьевич ей верит. Какая жалость.

– Зато у нас детские ящики отменят! – не совсем впопад заявил я, и оба они на меня с изумлением уставились. А потом почти одновременно посыпали вопросами:

– Вы о чем, Евдоким Мефодьевич? – это, стало быть, Юлия спрашивает.

– Ты что-то часто на кухню, дед, ныряешь, ты там часом не того, не добавляешь себе в чай? – это, понятное дело, внучок подозрения высказывает.

На пошлые внуковы намеки я отвечать не стал, а Юлии прояснил:

– Товарищ Мизулина Елена Борисовна предложила за эти ящики проклятые штрафовать на пять миллионов, потому что, говорит, это «ложное послание» беременным женщинам о том, что у них есть право на отказ от их детей», – я, понятно, прочитал это из заветной тетради. – И даже в Европе вашей ящики эти позакрывали.

– Она тоже не бывает в Европе? – удивилась Юлия, а внук пробурчал:

– У нее сын в Бельгии живет. Бывает, конечно. Дед, Юля, речь ведет о бэби-боксах. А пожилая дама Мизулина все ищет, что бы ей еще запретить, вот и весь смысл. Но слушай, старый, против идеи Мизулиной выступил даже сенатор Тюльпанов, который предлагает судить музыкантов, если они сфальшивят, когда гимн играют...

– Ужас какой! – пропищала Юлька.

– ...И сам представитель Следственного комитета Маркин в защиту бэби-боксов высказался. Почему, дед, среди твоих ответственных товарищей согласия нет?

Ответа я не знал, потому промолчал, но факт разногласия между ответственными работниками глубоко огорчил меня.

Наш друг из Квакенбрюка

Еще раз сбегав на кухню, я решил, что от тем интимных надо перейти к международным делам, той сфере, где нашим руководством вновь достигнуты заметные успехи. Как сказал, правда, по другому поводу, народный наш губернатор: «Мы должны понять, как у нас хорошо сегодня развиваются события. Это не исключено».

И я полюбопытствовал, обращаясь исключительно к Юлии:

– Вот скажи, дорогуша, ты телевизор там смотришь? Что они о нас, о нашей славной жизни рассказывают?

Юля подумала недолго:

– Не смотрю я телевизор – времени мало, а так в основном что пишут в газетах и интернете – знаю. Что Россия ведет информационную войну против всего мира, что свободы сокращаются, что оппозицию преследуют. Еще об офшорах много говорят...

– Значит, одни глупости пишут да гадости, – подытожил я. – О главном, стало быть, ни гугу.

– Что же, по твоему мнению, главное? – это внучок встрял.

– Так ясно же – чемпионат мира по футболу.

– Ты с каких это пор болельщиком заделался? – внук попытался сбить меня с правильного хода мыслей. – Чемпионат по футболу будет в 18-м году, а сейчас начнется чемпионат Европы, только не у нас, а во Франции.

– Ты тоже не больно-то разбираешься. Слушай-ка сюда: «Чемпионат мира по футболу под эгидой Конфедерации независимых футбольных ассоциаций начался в Абхазии. В чемпионате этого года принимают участие двенадцать команд: Абхазии, острова Чагос, Западной Армении, Курдистана, Секейского края, Союза корейцев в Японии, Северного Кипра, Падании, Реции, Пенджаба, Лапландии и Сомалиленда. «Мы являемся свидетелями замечательного события – Абхазия принимает чемпионат мира по футболу 2016 года», – сказал товарищ Хаджимба Рауль Джинкович...»

Я отложил тетрадь свою и язвительно спросил внука:

– Ну что, съел, умник?

Внук молчал, как громом пораженный, а Юлька его тем временем уставилась в свой планшет, у них у обоих были. Потом подала голос:

– Падания и Реция – это области в Италии, Секейский край – часть Румынии, но там венгры живут. Насчет острова Чагос ничего не понимаю. Остров такой в Индийском океане есть, то там никто не живет, там английская военная база. Не могли же англичане приехать играть в футбол в Абхазию?

– Это, Юля, не спорт, а геополитика, как ее здесь понимают. И англичане, понятно, не приедут, а то обыграют всех и будет обидно очень.

Спор я продолжать не стал, ведь в футболе я на самом деле ничего не понимаю, мне было ясно одно: этот чемпионат – свидетельство могущества нашего верного союзника, Абхазии, и это было главным. Но все же было интересно знать, так ли до основания лжива западная пропаганда, как об этом говорит товарищ Киселев. И я снова задал вопрос:

– А что пишут об историческом решении парламента немецкого города Квакенбрюк, – название я, естественно, подсмотрел в тетради, – о снятии санкций?

Юлька отрицательно замотала головой, мол, ничего не пишут, зато внучок дорогой поспешил:

– Еще, дед, пишут, что Ершовский район решил вступить в Евросоюз.

И, видя мой недоуменной взгляд, пояснил:

– Такая же бессмыслица. Слушай, твой Квакенбрюк по нашим меркам – большая деревня, там двенадцать тысяч населения. Примерно как в Балтае. И ничего их парламент не решил, только один депутат Маурер, из левых, об этом говорит. И даже если и решит что парламент, то будет это просто анекдот – не больше. Скорее ничего не решит, потому как сам твой депутат признается, что он в меньшинстве.

Еще и Юлия тут хихикнула:

– Квакенбрюк – смешное название какое, наверное, там лягушек много. Ква-ква.

Издевается, понял я и покраснел от праведного гнева. И решительно сказал:

– Вот поэтому вас мы не любим!

– Стой, стой, сбрось обороты, – это внук влез. – Поясни, кого не любят и кто эти «мы»?

– Думаешь, вру? Подсчитали те, кому положено, – урезонил я его и прочитал из заветной тетради: – «Главными врагами России жители нашей страны считают США, Украину и Турцию. Таковы результаты последнего опроса «Левада-центра». Большинство россиян по-прежнему плохо относятся к США – 70 процентов – и Евросоюзу – 62 процента».

– В Евросоюзе не бывал, но отношусь отрицательно, – это Юлька влезла, – дружить с Сомалилендом куда приятнее.

А внук продолжил:

– Растет число друзей России по всему миру. Теперь к ним присоединился депутат парламента немецкого города Квакенбрюк.