А на груди его светилась...

Вечером 9 мая сего года я вышел из дому и направился «в город», то есть ближе к центру. Первые, кого встретил на нашей Пугачевской, были молодая мама с сыном лет семи-восьми. Они шли, взявшись за руки, улыбаясь друг другу, и негромко, но слаженно пели: «Этот День Победы...» Я пошел дальше, размышляя об этом дне, о том, что в нем истинно и дорого нам, и о том, что на него налипло.

В интернете в последнее время замелькало гаденькое словечко «победобесие», то есть беснование на теме Победы. Но чего только не найдешь в Мировой паутине! И мы не стали бы тащить на свои страницы это выражение, если бы за словом не стояла столь же гаденькая реальность – всяческие спекуляции на святом празднике.

Именно об этих спекуляциях и размышляем мы в сегодняшнем «Максимальном приближении».

Спекуляция торговая – еще полбеды. Наклейка «9 мая» на банане – так у меня в кухне на стенку давно налеплены этикетки от той же банановой фирмы: «23 февраля», «8 марта». Торговцам надо сбыть товар, да так, чтобы покупатель запомнил и пришел еще. А об этических тонкостях торговому человеку заботиться недосуг. Или просто в голову не приходит. Или атрофировался у него в организме орган, который за приличия и тактичность отвечает.

Куда хуже спекуляция политическая, чиновничья. Она вроде бы бескорыстна, денег напрямую там не просят. Им другое сладостно – возглавить, управлять, командовать и «задушить в объятиях» любое светлое начинание. Отсюда и появляются разнарядки-обязаловки для студентов и прочего подневольного люда – явиться на марш «Бессмертного полка». Отсюда и посвящения годовщине Победы всего что ни попадя – вплоть до тараканьих бегов на приз районной ячейки «Единой России».

Поздно вечером, уже возвращаясь домой, я встречал среди реки людской, текущей по проспекту на площадь «смотреть салют», молоденьких барышень в пилотках с красными звездочками, элегантно сидящих на кудрях и модных стрижках, и маленького мальчика в полном солдатском обмундировании, и потрепанный «жигуль» с надписью «Т-34» на борту и большой картонной пушкой, прилепленной к лобовому стеклу. Чем не маскарад, чем не радостный карнавал без всяких разнарядок? Я аплодировал и «медсестричкам», и маленькому солдату, и «тридцатьчетверке», бесстрашно ворвавшейся на пешеходную зону («танк» двигался не торопясь и никого не пугал).

А немного раньше, в седьмом часу вечера, только еще выйдя на проспект, я первым делом купил цветы – не у профессиональных торговцев, сбывающих «голландский» товар, выращенный в Африке и Южной Америке. На углу у «Детского мира» стояла бабушка с ведром тюльпанов. (Общественники из палаты, чиновничья мелюзга из районной администрации и патрульные полицейские отмечали праздник, а на незаконную бабульку махнули рукой. А впрочем, зачем думать о них так безнадежно плохо, может быть, они сознательно не стали портить праздник бабушке, ее покупателям и ее внукам.) Тюльпаны были мелкие, пёстрые, совсем не сортовые. Но такие-то и были мне нужны в этот день – наши тюльпаны, саратовские.

Первый букетик я вручил старенькому полковнику в полной форме – он медленно, с видимым трудом шел рука об руку с молодой женщиной, должно быть, внучкой. На моё «С праздником, товарищ полковник!» он только устало кивнул.

Навстречу шли разные люди – старые и молодые, дети и подростки. У многих на одежде были банты из георгиевской ленты. Они были никакие не «ватники» и не «колорады». Мои соотечественники, праздновавшие День Победы. Некоторые несли на легких древках фотографии фронтовиков – возвращались с шествия «Бессмертного полка». Я поздравлял их, они – меня. Если они – «колорады», то и я с ними вместе.

У самых «Липок» навстречу шагал серьезный человек – ростом чуть выше моего колена. Он шел рядом с мамой и папой, а на груди его светилась георгиевская лента. «С праздником вас, товарищ боец!» Глаза его округлились от удивления. Папа с мамой подсказали, что надо ответить – нет, не «Служу России», для этого он еще слишком юн. Он сказал просто «Спасибо!» Этому юному победителю я и отдал свои последние тюльпаны.