Роман Куликов: Отставание от Запада я бы оценил в 20-25 лет
Почему россияне едят овощи из Израиля, зачем в России нужно разрешить эксперименты с генетически модифицированными организмами и что может дать миру биопластик? О биотехнологиях, их состоянии в нашей стране и потенциале Саратовской области корреспондент «Газеты недели» поговорил с руководителем направления биотехнологий в сельском хозяйстве и промышленности фонда «Сколково» Романом Куликовым. Беседа состоялась в рамках прошедшего в апреле в Саратове «Стартап-тура – 2016».
– Роман Сергеевич, поделитесь последними новостями из мира биотехнологий.
– Сейчас в мире много биотехнологических трендов. К примеру, разработка различных биопластиков. Это пластики, полимеры которых получены из растительного сырья, например полимолочной кислоты. Они разлагаются в почве не сотни лет, а в течение месяцев. Из них можно делать упаковку, медицинские инструменты и т. д. На биопластики постепенно переходят многие международные компании. Так, в салонах автомобилей «Мазда» их доля доходит до 10-15 процентов. Другой мощный тренд – органическое земледелие. Сейчас многие развитые страны пытаются производить более экологически чистые продукты, потому что уровень загрязнённости почв очень велик. Кстати, Россия может стать заметным игроком на рынке органического питания. Для примера, у нашего огромного соседа – Китая – очень сильная химическая промышленность, и уровень загрязнения почв и рек там колоссальный.
– А в каком состоянии находится биотехнологическая отрасль в России?
– К сожалению, последние 25 лет в России наблюдался научный пробел в агропромышленных биотехнологиях. Если в советское время на науку тратили весьма много денег, то в 90-е в годы приоритет нашей отрасли отошёл на последнее место. Вузы и НИИ получали весьма скромное финансирование, многие перспективные люди уехали, ряд технологий был забыт. Этот пробел ударил по нам очень больно, и сейчас многие технологии мы импортируем. Например, большую часть оригинальных пестицидов, агрогенетику, большинство тонких технологий... В России не производятся соевые компоненты, которые, например, добавляются в колбасные изделия. Пектины, которые в большом количестве используются в кондитерской и молочной промышленности. Причём всё это вполне возможно с большим успехом производить у нас.
– Последние события в экономике как-то отразились на нас в этом вопросе?
– Да. В последние годы из-за санкций и изменения курса валют нам открылись отличные возможности. Дело в том, что в этом секторе основными заказчиками новых технологий часто выступают крупные агрохолдинги. Доля западных инноваций у них достаточно велика, и в новых условиях они осознанно повернулись к реанимации этих технологий в России. Кроме того, есть страны, которые заинтересованы привозить свои инновации к нам. Дорабатывать их здесь, совмещать с нашими и реализовывать. В общем, сейчас мы имеем возможность реанимироваться, пусть это и сложный процесс.
– Много ли придётся навёрстывать и что конкретно для этого нужно сделать?
– Конечно, от западных стран мы отстаём в разы по всем направлениям. Это отставание я бы оценил в 20-25 лет. Однако у нас есть потенциал. Биотехнологические и сельскохозяйственные НИИ находятся всё ещё в очень тяжёлом состоянии, но там есть идеи, а также встречаются отличные научные коллективы. В том числе и в Саратове. В разных регионах России есть очаги хороших фундаментальных разработок. Нужно только тщательно их выращивать, шаг за шагом помогать им на каждом этапе. Часто это даже не вопрос больших денег. Многое уже делается.
Но одна из самых важных вещей – связь между наукой, государством и бизнесом, чтобы они работали как единая система. Сейчас все находятся на разных орбитах, и любая хорошая идея часто вязнет, просто потому что не может никуда пробиться. Нам нужно синхронизировать усилия. А ещё российским инновациям нужен частный заказ. Поэтому мы и пытаемся добиться от агропредприятий формирования техзаданий – чтобы они пояснили, какие технологии им нужны. Мы показываем им перспективы, объясняем, что можем совместно разрабатывать это здесь, а не закупать за рубежом. Также в России есть ряд законодательных ограничений по ГМО. А ведь это технологии, без которых мы не можем.
– А что у нас с генетически модифицированными организмами? И, кстати, внесите ясность: кто-то говорит, что ГМО – потенциально опасная технология, однако многие учёные, ссылаясь на исследования, заявляют обратное.
– Сейчас оборот ГМО в России запрещён, что с точки зрения биологической безопасности, конечно, разумно. Однако ГМО-технологии – уже случившийся эволюционный технологический факт. Но для того, чтобы достоверно отследить, насколько они вредны и есть ли вообще риски, прошло слишком мало времени. В фармацевтике бывали примеры, когда лекарство наблюдалось по 30 лет, и за это время накапливался материал, свидетельствующий о том, что оно вызывает побочные или нежелательные эффекты. Так что, на наш взгляд, сейчас государство поступает правильно, контролируя, чтобы ни к нам не завозили, ни у нас не производили новые виды организмов, которые могут придавать растениям устойчивость к действию антибиотиков, микробов или к чему-то ещё. Это может быть опасно.
Но работать с ГМО на уровне исследований мы всё равно должны. Ведь эти технологии позволяют производить много питания, удешевить производство. Например, если четыре года подряд в регионе продолжается засуха, а мы знаем гены, которые отвечают за устойчивость к засухе, значит мы обязаны что-то с этим делать. Поэтому требуется доработка законов, обсуждение. Пару лет назад было даже открытое письмо учёных-биологов с просьбой разрешить ГМО в исследовательских целях. Дискуссии по этому вопросу не утихают.
– По каким биотехнологиям мы отстали больше всего?
– Можно взять любое направление. Например, одна из самых простых и кричащих вещей – переработка отходов. Сельское хозяйство производит огромное количество отходов, и многие территории в России просто ими завалены. Но они не перерабатываются, их приходится выбрасывать. А ведь это – ценнейший источник материала. Отходы можно трансформировать в белок, энергию, удобрения. Но это требует технологий. В той же Европе каждый килограмм навоза или помёта, чуть ли не каждая соломинка подлежит переработке. Там работает целый комплекс из законодательства, технологий и прежде всего бережливости. У них считают: если из этого можно что-то сделать, значит это не должно лежать под ногами. Но в нашей экономике мы эти возможности не учитываем.
Далее – семена. В России генетика шагает быстрыми темпами, но мы всё равно сильно отстаём. У нас мало лабораторий, специалистов, которые могли бы быстро выводить новые сорта. Здесь опять же нужна синхронизированная работа – связь между сильными центральными лабораториями и регионами, где новшества можно испытывать непосредственно на земле. Ну и те же биопластики. Они развиваются в Европе гораздо быстрее, чем у нас. В европейских странах – например, в Германии и Франции – количество проектов по биопластикам исчисляется сотнями. В России же я могу насчитать их меньше десятка. У нас пока это только-только начинается.
– Возвращаясь к теме господдержки: в странах с хорошим уровнем инноваций она сильнее?
– Картина очень пёстрая. По некоторым направлениям поддержка в России даже превышает западный уровень, по некоторым – нет. Но ключевая проблема, наверное, пока в том, что в нашей стране в принципе мало таких организаций, как «Сколково». Три-четыре на всю страну – это очень мало. Их должны быть десятки. В развитых странах таких структур в несколько раз больше. Классический пример – США с их Силиконовой долиной. Это огромная территория, на которой живёт масса стартапов. Они общаются, дружат, делают какие-то совместные продукты. Ещё одна российская особенность – недостаточное количество зрелых проектов, которым можно оказывать поддержку и выдавать деньги. У нас нет культуры инновационного предпринимательства, нет полноценных команд, где соединились бы наука, маркетинг и инновационный менеджмент. Мы же не можем раздавать деньги всем подряд. Часто это плохо заканчивается.
– А в каких странах дело с биотехнологиями обстоит лучше всего?
– США, Германия, Израиль. В последнем – пустыня и война, но тем не менее там огромное количество биотехнологических университетов и разработок. Они выбрали такой путь. Жёсткие условия заставляют людей работать и включать голову. Поэтому мы в России и едим израильские овощи. Также биотехнологии на хороших позициях в странах Латинской Америки, Бразилии, Китае. Китай вообще за последние 15 лет сделал сумасшедший рывок. Там был написан ряд программ по стимулированию инноваций, выделялось финансирование – всё это дало великолепные результаты.
Однако сравнивать Россию с другими странами в этом вопросе тоже не всегда корректно. Мы сильно отличаемся от мира. Например, в той же Европе другой климат, больше солнечных дней, и всё растёт гораздо лучше. В нашей же стране заметная часть территории относится к зоне рискованного земледелия. Если взять южные и центральные регионы России, которые более всего соответствуют европейскому климату, то как раз там всё сравнительно хорошо. По продуктивности они отстают не так сильно, по технологиям – всего где-то в два-три раза. Хотя, конечно, наш потенциал нужно раскрывать полнее.
Вообще, при желании Россия может полностью обеспечить себя всем, включая экзотические фрукты и овощи. Но для этого нам нужно настроить технологии – это работа, которой просто нужно заниматься. Например, в Финляндии, климат которой сильно похож на наш, агросектор находится в гораздо лучшем состоянии. Там намного эффективнее происходят планирование и управление инновационными процессами.
– Из тех инноваций, которые сейчас развиваются в России, какие вы назвали бы наиболее перспективными?
– Например, один из наших резидентов – компания «Фунгипак» – занимается производством биопестицидов. Это альтернатива обычным вредным химическим пестицидам. Однако у биопестицидов есть проблема – они очень неустойчивы в окружающей среде. Поэтому была реализована инновация, когда биопестициды защищены наноконтейнерами из полимочевины. Это даёт им возможность жить на поверхности листа, допустим, не три дня, а три недели. И за это время уничтожить больше вредителей. В такие же контейнеры можно помещать и полезные микроорганизмы для растений. Этот проект мы показываем в разных странах, огромный интерес к нему проявляют в Европе и Африке.
Другой пример – компания «Солекс», которая культивирует несколько видов полезных водорослей в специальных стеклянных реакторах. Это – ценнейший источник аминокислот и насыщенных жирных кислот, уровень потребления которых в России крайне низок. Компания делает продукт не только для человека, но и для сельскохозяйственных животных, что в разы повышает их иммунитет и продуктивность.
– А какой биотехнологический потенциал есть у нашей Саратовской области?
– Первый резидент нашего кластера в «Сколково» – компания «Биомед» – находится как раз у вас. Они делают органические микроэлементные биодобавки с аминокислотами для человека, птиц и растений. Это очень эффективная технологичная вещь, которую в России больше практически никто не делает, только импортируют. Также в Саратове работают НИИ Юго-Востока, институт физиологии и биохимии растений. Есть крупные агропредприятия, которые наверняка заинтересованы в адекватных проектах. Другими словами, есть вокруг чего кристаллизоваться.
Вообще, в каждом регионе можно найти свой микс биотехнологий. Например, в Иркутске и Красноярске это лесные технологии. В Саратове таким миксом может стать, например, животноводство, а также выращивание пшеницы и определённых овощей. Для этих культур у вас подходящие климат и почва, неплохая солнечная инсоляция.
– Как инноваторам получить поддержку «Сколково»?
– Мы принимаем заявки круглый год. Человек может зайти на наш сайт, выбрать подходящий кластер и заполнить анкету. Однако есть определённые требования. Во-первых, нельзя обратиться просто с идеей – она должна быть оформлена, причём не просто на бумаге. Нужен какой-то прототип. Также должна быть сформирована минимальная команда хотя бы из трёх человек, желательно с высшим образованием. Потому что в одиночку вряд ли можно будет что-то поднять. В команде должен быть координатор, который чётко понимает, куда движется рынок и в чём заключаются преимущества его идеи. Анкету мы отправляем экспертам для оценки. Чем больше инновационности в проекте – новых идей, которые можно защитить патентом, – тем больше возможности стать нашим резидентом.