Раз картошка, два картошка

Внук появился неожиданно, без предупреждения. В руках – лопаты, за спиной – увесистый рюкзак.

– Ты что с лопатой, как могильщик, хоронить меня собрался?

– Больше жизни, дед, никто никого не хоронить не собирается. Как раз наоборот, займемся жизнеутверждающим делом.

– Давай сначала чаю попьем, всё и расскажешь.

Сели, как водится, на кухне. Внук, хоть и видел мое нетерпение, рассказывать, зачем он пришел, не спешил. Нет, он сразу полез ко мне с расспросами.

Память розового цвета

– Скажи-ка, дед, что с твоим домом случилось? Наполовину розовый, аж глаза режет – цвет какой-то противный. Наполовину, как и раньше был, серый. «Здесь в моде серый цвет – цвет времени и бревен».

– Стишки, что ли, – осведомился я, – про бревна-то?

– Стишки, стишки, – ответил мне внук. (От редакции. Мы не раз писали, что наш автор в литературе не очень ориентируется. Он всё больше директивные документы изучает. Сказка «Колобок» – вершина его познаний, а тут – Бродский.)

– С домом такая история вышла. Ну, знаешь, к нам сам Дмитрий Анатольевич приезжал.

– Так это когда было, – тут же перебил меня внук совсем непочтительно.

– Когда надо, тогда и было, зато память останется на века. Короче, красили мне мужики дом этой замечательной веселой краской, тут подкатил к ним сосед Петрович, пошептались они. Потом мужики прямиком пошли к Арам Ашотычу в магазин, а Петрович – вон гляди – покрасил розовой торжественной краской туалет и будку собачью.

– Собака не пугается?

– Повыла дня два, потом пообвыкла. Ты мне, друг ситный, другое скажи: ты зачем лопаты припер и что у тебя в рюкзаке?

– Видишь ли, дед, вам в вашем политклубе рассказали, наверное, что импортозамещение успешно шагает по стране...

– Ну...

– Не нукай, не запрягал, – надерзил он в ответ. – А еще неуклонно понижаются цены на продукты...

– Это ты откуда взял?

– Ты материалы аграрного форума изучал? Так вот в связи с этими двумя обстоятельствами чую я, что к осени можно и без жратвы остаться. Потому и принес я лопаты и картошки рюкзак. Будем сажать. Я копаю, ты – на подхвате.

– Карто-о-ошку... – протянул я. – Ее потом окучивать, жука колорадского собирать. Может, лучше тюльпаны посадим? Для красоты.

– Тюльпаны осенью сажают, с твоими знаниями тебе только в аграрном комитете заседать. А есть что будешь?

– Так я где-то слышал, что тюльпаны народу за деньги показывают. Ну, и я могу.

– Так ты решил свой фестиваль тюльпанов устроить? Как Валерий Васильевич? Ловко. Тем более дорога у тебя здесь похуже, чем в том районе, будет – туда почти никто не добрался, а к тебе уж подавно. Всё, попили чайку – пошли копать.

Ветеран колчаковских фронтов

Копали долго, минут двадцать, потом я взмолился: передохнуть надо. Присели на старое бревно, помолчали. Потом я осторожно спросил:

– Тебя в жизни всё устраивает?

– Как это может быть! – тут же вспыхнул внук. – Такая жизнь, что здесь тараканам и то не нравится, вишь, убежали все.

– Может, не в жизни дело, – продолжал я гнуть свою линию. – Может, в тебе самом, может, тебе измениться надо?

– Это каким же способом? – удивился внук.

– Больше с людьми хорошими общаться, в организацию какую вступить.

Он опять взъерепенился:

– Куда ты меня запихнуть хочешь? В «Молодую гвардию» или куда похуже?

– В «Молодую гвардию» тебя не примут по причине дефективности твоих взглядов, до партии тем более не дорос, и недостатков у тебя много.

– Это точно, хватательный инстинкт у меня не развит – не примут в твою партию, там ведь, сам знаешь, кто собрался – жулики да воры.

– Чем хаять передовой отряд российского народа, лучше о моем предложении подумай. А предложение это такое: тебе надо вступить в Союз ветеранов.

– Ты, дед, от физического труда совсем сказився, – перешел он с испуга на вражеский язык. – Как я могу вступить в Союз ветеранов, если я даже в армии не служил?

– И что? Товарищ Дзюбан Иван Леонидович тоже в армии не служил, не воевал, а в союз вступил, потому что у него прадедушка воевал. Твоего прадеда, правда, на войну не взяли – хромой был с детства, но в колхозе всю войну конюхом проработал.

– Постой-ка, дед, ты околесицу несешь какую-то, как может Дзюбан в Союз ветеранов вступить? Ему всего-то тридцатник.

– Тогда слушай, – я открыл заблаговременно взятую заветную тетрадь. – На заседании совета главный ветеран товарищ Фролов Георгий Васильевич зачитал заявление от товарища Дзюбана, в заявлении он указал в графе «участие в боевых действиях» – «мой прадедушка Дзюбан Иван Георгиевич провоевал всю войну рядовым артиллеристом». И приняли его.

Внук помолчал – по-моему, сильно впечатленный, – а потом произнес непонятное: «Отчего у вас шрам на лбу, потрудитесь объяснить этой даме», – вкрадчиво спросил Филипп Филиппович. Шариков сыграл по банку: «Я на колчаковских фронтах ранен». Вот и твой Дзюбан скоро скажет, что он с Чапаевым в Урале тонул. Только Чапаев утонул, а всё другое не тонет.

– Кто такой Шариков и как его зовут? – спросил я, по-прежнему не понимая, о чем внук говорит.

– Был такой человек, из собаки переделанный. Полиграфом Полиграфовичем его звали. Потом опять в собаку переделали. Сейчас Шариковых развелось – каждый второй.

Я промолчал, абсолютно не понимая, каким боком слова о человеке-собаке относятся к лучшим людям нашего города.

Долог день до вечера

– Ладно, посидели, и хватит, пойдем дальше копать, пока не стемнело. Вот ведь идиотское время! Почти полмая прошло, а к восьми вечера темнеет.

– Тебе всё не так – и люди тебе не нравятся, и партии, и время наше не нравится.

– Да, не нравится мне наше время, – вызывающе ответил внук, – и то, что на часах, и вообще.

Я тут же решил осадить его, подавить авторитетными именами и сразу поднял с бревна свою заветную тетрадь.

– Вот слушай. «Мне лично удобно жить по московскому времени. Привязка к московскому времени очень удобна. Просыпаешься рано, и за счет этого день увеличивается. Много дел успеваешь сделать. Лично для меня очень удобно». Это сам товарищ Грищенко Олег Васильевич сказал. А его верный соратник по управлению городом Сараев Валерий Николаевич поддержал: «Для меня лично не имеет значения».

На внука, однако, имена этих выдающихся руководителей городского хозяйства не произвели никакого впечатления. Он спросил насмешливо:

– И что же они делают ранним утром, пока все добрые люди спят и их никто не видит? И вообще, как было сказано в одном стихотворении, «долог день до вечера»... Подожди, вот переменят время, и твои товарищи Сараев да Грищенко будут рассказывать, как это прекрасно, что светает поздно.

Отставив лопату, я ввязался в спор:

– Очень мне неприятны твои гнусные намеки и стишки всякие. Вот ты сам во сколько встал сегодня? В десять?

Ничуть не смутившись, он ответил:

– В девять, а солнце в окно мне лупило с четырех утра. Если кому-то это и нравится, то мне нет.

Я тяжело вздохнул:

– Не пороли тебя в детстве, вот и дерзкий такой вырос. А вот сейчас бы...

– Что сейчас? – продолжил препираться он. – ОМОН позовешь, национальных гвардейцев?

– С тебя одного общественного помощника уполномоченного Астахова хватит, Валуева Николая Сергеевича. Увидишь его, от страха под койку забьешься и замяукаешь.

– Замяукаешь, говоришь? Это ты правильно напомнил. В придачу к Валуеву надо еще общественным помощником твоего Астахова сделать нашего городского депутата Кудинова. Пусть за инклюзивное образование отвечает, у него получится.

Что такое инклюзивное образование, я знать не знаю, но за Дмитрия Геннадиевича от души порадовался.

Церемония открытия сарая

Так за разговорами почти и закончили с картошкой. Внук подошел к невысокому забору, который отделял мой дворик от Петровича, осмотрелся, сказал:

– Помню, в детстве играли здесь в прятки. Ничего не изменилось. Только вот сарай новый проявился. Давно построили?

– Совсем недавно. Аккурат после Пасхи.

– Отмечали?

– Было дело, – смущенно признался я.

Внук досадливо махнул рукой:

– Да я не об этом, вам лишь бы... – и щелкнул себя по горлу. – Торжественное открытие было? Чтобы церемония, флаги, оркестр?

Я не ответил ничего, только смотрел на внука, приоткрыв рот от удивления.

– Отстаешь ты от жизни, старый. Вон недавно народный губернатор открыл пожарное депо на две машины, а само депо-то из старой котельной переделано. И сказал при этом, что объект этот стратегический и имеет колоссальное значение. Я вот думаю предложить правительству новую услугу для населения. Предположим, построил твой сосед баню, идет в правительство, платит по прейскуранту, и пожалуйста – в назначенный час приезжает кортеж губернатора. Он речь произносит, потом красную ленточку перерезает и общается с местным населением.

– Ленточку с собой привозят? – спросил я только для того, чтобы остановить этот поток сарказма.

– С собой, конечно, – ответил внук. – Еще вопросы есть?

– Скажи-ка мне, губернатор в обычном костюме был, в цивильном, или переодевался в пожарную робу?

Внук посмотрел на меня с интересом и сказал:

– В цивильном он был, к сожалению.

– Да, жалко, – промолвил я, – а то, представляешь, товарищ народный губернатор в блестящей кассе, в пожарной брезентовой робе с брандспойтом наперевес. Красота!

– Тебе бы, дед, картины писать. Маслом.

– Так куда девать-то картины? На базар с ними идти?

– Всё поправимо, тут вознамерились в нашем городке открыть исторический музей от Рюриковичей и до наших дней. Так сказать, от князя Владимира до князя Валерия. Вот туда и предложи свои картины.

– А губернатора на белом коне можно? – спросил я, увлеченный новой идеей.

– На белом коне? Нужно, даже обязательно! Как там... «Въехал в город на белом коне, сжег гимназию и упразднил науки».

– Ты кого имеешь в виду? – изумился я. – Валерия Васильевича? Он никакой гимназии не сжигал.

– Только закрыл школу для глухих детей. Давай я тебе еще сюжетов для картин набросаю. Валерий Радаев помогает Петру Первому открыть окно в Европу, Валерий Васильевич в окопах царицынского фронта. Будешь ты как художник Герасимов – придворный живописец.

Художника Герасимова я знал – у матери моей на кухне висела картинка из «Огонька», на которой товарищи Сталин и Ворошилов побеждали врагов.

– А мне только товарища Радаева придется рисовать или еще кого?

– Еще кого – в обязательном порядке. Сюжет у меня тоже есть: «Вице-губернатор Фадеев изгоняет иностранцев из вуза».

– Известная история, – протянул я, но не знал, как к этой истории относиться. Вроде всё правильно сказал товарищ Фадеев этим профессоришкам, а получилось не очень гоже. – Зато товарищ Песков Дмитрий Сергеевич нас отметил, – нашелся я.

– Ага, отметил, сказал, что дураки все тут.

– Он не так сказал, – я полистал заветную тетрадь. – Вот: «Я, честно говоря, не могу в это поверить, думаю, наверное, это какая-то или ошибочная информация, или выдернутая из контекста, или еще что-то, потому что, конечно, вряд ли такое возможно». Вот видишь, получается, что товарищ Песков не верит еще в наши возможности. А возможности у нас такие...

– Стой, дед, лучше не надо, надо бы остановиться, пока не остановили.

Идущий на смерть Цезарь

Так за спорами и за работой и не заметили, как стемнело. Конечно, рано стемнело, особливо для середины мая, но я виду не подал, что не нравится мне это. Не мог же я подвести авторитетных руководителей, товарищей Грищенко и Сараева.

Пошли на кухню.

– Нормально поработали, надо бы и перекусить, – заявил внук, поудобнее устраиваясь на табурете.

Я замялся.

– Может, чаю будешь? – спросил робко.

– Да не тушуйся, дед, я знаю, что после пасхального Первомая у тебя с деньгами туго. Позаботился о тебе, – он достал пакет (я и не видел, как он его принес), стал выставлять на стол банки тушенки, палку колбасы, огурцы, хлеб. Даже пачку чая прихватил. Я растрогался.

Внук тем временем оглядел стол и сказал с сожалением:

– Да, это не салат «Цезарь».

– Что за салат такой? – спросил я, заранее сглатывая слюну.

Внук схватился за планшет (было видно, что он соскучился по своей технике) и прочитал: «Четыре главных ингредиента салата «Цезарь» – куриные грудки, сыр пармезан, сухарики из белого хлеба и анчоусы».

Я сглотнул слюну и спросил:

– А что ты этот салат вдруг вспомнил?

– Да тут история вышла интересная. Рядом с городом Сочи есть курорт Красная Поляна. И вот там похоронили двести килограммов этого самого салата «Цезарь». Я тебе сейчас прочитаю, ты только в обморок не упади:

«От момента же «кончины» вкуснятины и до ее торжественного погребения прошло всего лишь полчаса. Именно столько времени потребовалось съехавшимся на гастрономический фестиваль в Красную Поляну шеф-поварам разных ресторанов, дабы накрошить на один громадный противень ингредиенты популярного кушанья – жареных курочек, помидорчики черри, свежий пармезан, перепелиные яйца. Заправить всё это добро специальным соусом, сбрызнуть лимончиком, а потом без капли жалости свалить два центнера готового кулинарного шедевра в сделанный по особому заказу гроб.

– Такую акцию мы провели впервые, – рассказали «Комсомолке» в пресс-службе гастрономического фестиваля. – Ее главная идея – избавление от блюд, которые многим уже просто-напросто приелись. Понимаете, «Цезарь» в последнее время стал слишком «затёртым», его заказывают, порой не задумываясь о том, что это какое-то отдельное кушанье, имеющее свой неповторимый вкус и историю».

Мне показалось, что в кухне моей вкусно запахло жареными курочками и чем-то незнакомым, острым, но вкусным. Наверное, это пах пармезан – зловещее орудие наших врагов. Голова закружилась, но потом вдруг священная ярость обуяла меня.

– Покажите мне тех, кто обожрался «Цезарем», я с ними по закону военного времени – раз, и к стенке! Гады, мерзавцы, негодяи зажравшиеся!

– Да не кричи ты, как революционный матрос. Да, согласен с тобой – уроды и дураки. Ты мне другое скажи. Вот под Смоленском раздавили тракторами сто тонн польских яблок и груш. Эти – те, кто давил – чем лучше тех, кто салат хоронил?

Я промолчал, мне нечего было сказать. Только сильно хотелось груши – мягкой и сладкой.