Роберт Ленц: Рок-н-ролл побеждает всё

7 и 12 марта в Москве и Санкт-Петербурге группа «Браво» отыграла концерты, посвященные 20-летию альбома «На перекрестках весны». Это знаковая пластинка как для группы, так и для ее поклонников – первая, записанная с новым тогда вокалистом группы Робертом Ленцем. По следам прошедших концертов Роберт согласился дать интервью нашей газете.

– Роберт, почему вы вообще решили играть концерт, посвященный 20-летию именно «Перекрестков весны»?

– Этот альбом – определенная веха в истории группы. Это первая пластинка, записанная после ухода Валеры Сюткина. И она получилась хорошей, – там нет проходных песен, вся она наполнена настроением романтики. У «Браво», как мне кажется, романтика получается лучше всего – позитивная, очень светлая, не слащавая. Идея, в общем, лежала на поверхности, и Женя Хавтан предложил устроить юбилейные концерты, сделать перевыпуск альбома в электронном виде, доступном для скачивания. Если еще и виниловая пластинка выйдет, будет вообще замечательно.

Для меня альбом «На перекрестках весны» особенный – первый, в записи которого я принял участие в составе группы, к которой много лет относился как к легендарной. И это была огромная ответственность.

Писали мы альбом на студии SNC, которая стала родной для многих музыкантов. Там была записана масса прекрасных альбомов того времени, потому что в Центре Стаса Намина в какой-то момент времени собиралась основная рок-тусовка. Туда приезжали Питер Гэбриел, Йоко Оно, да кого там только не было! Это было интересное место. Я сам записал там два альбома с группой «MessAge», в которой мы играли с ударником «Браво» Пашей Кузиным. При том, что студия достаточно маленькая, там было очень уютно и по-домашнему. Это любимая студия. Я не знаю, существует она до сих пор или нет. Возможно, и нет. Но хотелось бы верить в то, что она еще есть.

– А вы часто играете в концертах музыку из этого альбома?

– Конечно. В любой большой сольной программе почти пол-альбома присутствует. А эти концерты юбилейные – это было невероятное наслаждение и радость для всех музыкантов, потому что мы сыграли альбом целиком, вспомнили те песни, которые не играли давно – «Кто знает», «Дождь и ладонь»...

– Почему вы их давно не играли?

– Группе уже 33 года. У нас много материала, который невозможно впихнуть в одну программу. Но зато это дает нам возможности для маневра. При желании мы можем радикально изменить программу. Несколько лет назад, кажется, в день рождения рок-н-ролла, мы делали упор на рок-н-ролльные песни группы – «Пилот 12-45», «Космический рок-н-ролл», сделали еще какие-то каверы на самые зажигательные рок-н-ролльные вещи. Тоже было классно.

– После «Перекрестков» вышли не самые успешные в продажах альбомы – «Хиты про любовь» и «Евгеника». А от «Евгеники» до выпуска пластинки «Мода» прошло целых десять лет. Это был творческий застой?

– Я бы так не сказал. Может быть, какой-то застой был с 2001 по 2004 годы. Это время совершенно не отложилось у меня в памяти: что тогда происходило, что мы играли, в каких городах были и как вообще жила группа? Хотя деятельность не прекращалась. А с 2004 года у нас начался подъем, который продолжается до сих пор – в 2004-м мы отпраздновали 20-летний юбилей группы, по его следам вышла прекрасная пластинка «Звездный каталог», где разные вокалисты пели песни группы «Браво». Илья Лагутенко там шедеврально исполнил «Мне грустно и легко», сделав из нее настоящий театральный акт. И с того времени паровоз поехал опять, набирая обороты. У нас появилась духовая секция – три музыканта. Они играют с нами настолько долго, что я успел забыть, как мы вообще выступали без них. Они привнесли бешеный драйв, энергию, настроение, позитив. С их появлением в группе все расцвело. И по-человечески, и музыкально.

– Пластинка «Навсегда», которая вышла в прошлом году, записана целиком Евгением Хавтаном. У «Браво» в очередной раз сменился солист?

– Не люблю слово «солист». Мне кажется, солисты бывают только в академическом хоре. Вокалист – другое дело. Вокал – это, по сути, один из инструментов. Про «Навсегда»... я, конечно, не могу говорить за Женю, но мне кажется, это нормально – он больше тридцати лет руководит группой, у него есть свои песни, и он решил записать пластинку, на которой все вокальные партии исполняет сам. Моя роль от этого меньше не стала – на концертах я пою, как и раньше. Думаю, что и на будущих пластинках еще спою. Переключиться в группе только на гитары было бы, конечно, грустно. Хотя бы потому, что я люблю петь.

– Бытует мнение, что в 80-е было много хорошей музыки, потому что это была такая музыка сопротивления. Является ли некий государственный гнет стимулом для артиста?

– Совершенно нет. Чем меньше на артиста давят, тем он лучше творит. Взять Перестройку – за год (от 85-го к 86-му) количество групп просто стало несравнимо с тем, что было до этого. Из подвалов, где репетировали, все смогли выползти на сцену, стали проводиться концерты, фестивали. Я сам помню, насколько интересно было в ДК Курчатова в 89-м году. Там кипела музыкальная жизнь. Я в первый раз увидел «Браво» именно там. Мне кажется, утверждение, что артист и художник должен быть голодный, и над ним кто-то должен стоять, кто будет его контролировать, это чушь. Творчество – это вещь, которая предполагает свободу.

– А у тебя нет ощущения, что в последнее время ничего нового и интересного в музыке не появлялось? Есть ли сегодня вообще что-то, что может захватить умы так же, как в свое время Beatles?

– Мне кажется, сейчас такое время, когда музыка перестала быть настолько важной, какой она была в жизни многих еще 20-30 лет назад. Тот же рок-н-ролл раздвинул границы дозволенного. В этом отчасти был протест одного поколения против другого, против существовавшей системы ценностей. Об этом очень здорово рассказывает документальный фильм «История рок-н-ролла», по-моему, это фильм ВВС. Он как раз показывает, насколько шокирующим в то время было появление Элвиса. Это для нас он классика, а тогда каким шоком было то, как он на сцене крутил бедрами! Появление Beatles и Хендрикса тоже были в контексте истории.

В нашей стране музыка была окном к информации, к новым ощущениям. Фирма «Мелодия» выпускала маленькие пластиночки Beatles, Rolling Stones, в общем-то давая тебе по чуть-чуть. А по телевизору шла программа «Ритмы зарубежной эстрады». Но все равно это было довольно закрытое общество. И вся музыка, которую ты слушал, покупалась на черном рынке и просто переходила с рук на руки. Возможно, поэтому она была для нас так важна, как символ недостающей свободы.

Хотя при том, что советская власть стремилась все контролировать, мы в школьном ансамбле, тем не менее, играли песни Beatles совершенно спокойно. Нас за это никто не наказывал.

– А с какого возраста ты играешь?

– Класса с седьмого, наверное. Кажется, году в 79-м мы с моим школьным другом начали бренчать на гитарах. И это было захватывающе. Для нас. Не уверен, что и для окружающих тоже. У нас были чудовищные гитары, сделанные непонятно для кого, но точно не для музыкантов. Гитара «Урал» – ее сначала от земли надо было оторвать. А уж прожать на ней струны была совсем нелегкая задача. Зато это была целая планета, которая тебе открылась.

Конечно, какая-то часть людей до сих пор воспринимают музыку так же, как и я, как очень важную часть жизни. Но мир стал другой. Во-первых, количество информации стало во много раз больше, потому что появился интернет. И масса других вещей захватила умы. Если мы говорим о культуре, то появились жанры, которые в какой-то степени музыку потеснили.

– Например?

– Сериалы. Они по художественной ценности ничуть не уступают шедеврам мирового кинематографа, а некоторые даже и превосходят. Язык не поворачивается назвать сериал мыльной оперой.

– И что ты смотришь из современных сериалов?

– «Подпольную империю», «Теорию большого взрыва», многое стараюсь смотреть. Сейчас вышли первые серии сериала «Винил», над которым работают Мартин Скорсезе и Мик Джаггер. Я пока ни одной серии не видел, но предвкушаю, как это должно быть классно.

– Кстати, у «Браво» ведь выходили пластинки на виниле?

– Да, альбом «Мода» у нас вышел на виниле, юбилейный концерт, посвященный 30-летию группы, тоже. Винил, на мой взгляд, вообще лучший носитель. Потому что, в отличие от компакт-диска, это несравнимо более красивый предмет. И уж тем более отличается от скачанной музыки, которая вообще предметом не является. Виниловая пластинка – это произведение искусства – с обложкой, особенно если это раскрывающаяся обложка. Плюс – это всегда альбомное прослушивание. Когда в конце 80-х компакты стали вытеснять виниловые пластинки, то и альбомы перестали быть важными. Сейчас можно легко собрать себе личный сборник из тех песен, которые тебе нравятся. А пластинку ты слушаешь от и до. Сейчас альбом, как цельное произведение, выходит, утратил свое значение.

Я очень люблю винил. Конечно, это вечный спор аудиофилов, но, на мой взгляд, винил звучит мягче, естественнее, тот самый теплый знакомый с детства звук. Потому что это аналоговое звучание.

– А чем плоха «цифра»?

– Она не плоха. Современные технологии вообще здорово изменили процесс создания музыки. Ты можешь сделать неплохой продукт, даже сидя у себя дома на кухне. И это здорово. Но есть определенные минусы. Легкость в редактировании, например, записанного материала, несколько расхолаживает. Ты уже можешь вытянуть фальшь, просто дорисовав в программе нотку курсором мыши, ты можешь обработать звук как угодно. Стало необязательно стройно петь или ритмично играть – все это потом можно поправить. Из-за этого часть современной музыки звучит, на мой взгляд, достаточно синтетически. Потому что все подчищено, подправлено, из нее в каком-то смысле уходит жизнь.

– Роберт, а каково быть москвичом, жителем мегаполиса?

– Сложно. В Москве стало слишком много людей. От этого качество жизни изменилось. Город останавливается из-за пробок, а движение организовано так, что оно с этой нагрузкой не справляется. Начинают строить эстакады, мосты, тоннели. Улица, на которой ты живешь с детства, исчезает...

– А ты живешь в том же районе, где и вырос?

– Да. И вот той улицы, на которой я вырос, ее больше не существует. Это моя личная трагедия. Я очень любил это место. А сейчас там, где раньше деревья росли, появится многополосное шоссе. Я вообще консерватор в глубине души. Не все изменения люблю. Я понимаю, что это неизбежно, что все равно мир меняется. И та Москва, в которой я вырос, это тоже не та Москва, которая была, скажем, в 20-х годах. И кому-то это тоже было невозможно принять: все эти новые здания, все эти проспекты. Но к ним привыкли. Другое дело, что сейчас это делается людьми без какого-то понимания проблемы и, самое главное, без вкуса. Поэтому все становится таким же безвкусным и безликим. А Москва все-таки заслуживает другого отношения.

– Какого?

– Ну, хотя бы как Питер – имперский город с красивыми зданиями, но даже те районы, которые построены позже, они все равно несут в себе настроение, харизму. По Питеру приятно гулять. В Питере вообще намного больше для людей. Там кафе на каждом шагу. Если тебе взбрело выпить чаю, кофе или поесть, ты можешь выбрать любую ценовую категорию, и все это будет вот буквально тут или за углом. В Москве намного сложнее найти какое-то хорошее, а тем более недорогое местечко.

Если сравнивать, как эволюционируют оба города, то, на мой взгляд, Питер становится лучше, а Москва хуже.

– А какие из российских городов, кроме Москвы и Петербурга, тебе нравятся?

– Тут многое зависит от того, как ты приезжаешь в город – если у тебя там есть друзья, то ты его видишь совершенно по-другому, чем просто из окна автобуса. Но вообще мне нравятся Новосибирск, Екатеринбург. В Нижнем Новгороде есть очень живописные виды. В Самаре была прекрасная набережная.

– Почему была? Вы же только что оттуда?

– Мы какое-то время не были в Самаре летом, когда можно просто погулять по городу. Я знаю, что набережную там реконструировали, но не могу оценить, что получилось, потому что с тех пор ни разу там не был. Раньше очень нравилось. Есть масса городов, куда классно ездить на гастроли. А есть города, в которых неинтересно, потому что жить там, как мне кажется, скучно и неуютно.

– Я надеюсь, Саратов не входит в их число?

– А-а-а-а. Мы были так давно в Саратове, что я просто забыл, как он выглядит. Но один из последних приездов был просто волшебный. Было лето, у нас было много времени, нас прокатили на катере, мы назагорались, получили море удовольствия. Это была прекрасная поездка. У меня где-то в соцсетях валяются фотографии. В Саратове тогда, я помню, было сорок с чем-то градусов жары. Даже если бы мы выползли просто в город, это было бы жестковато.

Но я могу сказать, что есть город, в котором мне некомфортно.

– Какой?

– Норильск. Мне кажется, он изначально создан не для того, чтобы человек в нем жил. Он, мне кажется, должен быть таким «вахтовым» городом. Удручает, когда у тебя со всех сторон какие-то комбинаты, и откуда бы ни дул ветер, он дует все равно на тебя – желтым, зеленым или еще каким-нибудь дымом. И природа там очень суровая, и жизнь, мне кажется, непростая. Но даже там есть рокабильная группа. Серьезно. Мало того что мы для концерта нашли там контрабас, который сложно перевозить из города в город, вместе с контрабасом обнаружилась норильская рокабильная группа. Так что рок-н-ролл побеждает всё – даже суровые погодные условия и комбинаты с четырех сторон!