Татьяна Черняева: Сила мягких компетенций

О перспективах современного гуманитарного образования мы побеседовали с доктором социологических наук, профессором, заведующей кафедрой социальных коммуникаций Поволжского института управления имени П. А. Столыпина – филиала РАНХиГС Татьяной Черняевой. И выяснили в том числе, как ведут себя трендоиды в образовании, чем платят жадные организации, кого мирят конфликтологи и многое другое.

– Татьяна Ивановна, одно из направлений ваших научных интересов касается теории потребления. Насколько сильно изменилось наше потребительское общество в связи с экономическим кризисом?

– Сначала давайте определимся, что такое «потребление». Мы потребляем для того, чтобы удовлетворить свои потребности. Когда-то люди сами сеяли хлеб, охотились, вели хозяйство. Теперь удовлетворение большей части человеческих потребностей берут на себя специализированные организации, где есть дизайнеры, маркетологи, рекламисты. Так наш телефон из простого средства связи превратился в органайзер, фотоаппарат, накопитель памяти, напоминание, диктофон, калькулятор – чего там только нет. Купите средство для мытья посуды – не только посуда будет чистая, но и кожа рук ухожена. Вот уже нет таких потребностей, до удовлетворения которых не додумался бы производитель. Но что происходит в обществе потребления?

Мы ориентируемся не столько на физические свойства товара, сколько на его имидж, символическую стоимость. Мы гоняемся не за удовлетворением реальных потребностей, а за удовлетворением потребностей, навязанных нам производителями. Они предлагают нам приобретать товары, а срок их использования очень недолог либо они быстро выходят из моды. Следовательно, нужно покупать новые вещи. Для многих находиться в тренде составляет основную жизненную цель. Появились даже такие социальные группы, которые известный социолог Дмитрий Иванов назвал «трендоидами» – они гонятся за всем новым. Таковы реалии «глэм-капитализма» (термин тоже его).

В связи с кризисом культура потребления россиян заметно изменилась. И вот уже опросы общественного мнения показывают, да мы и сами это видим, что люди стали более бережливыми. Реже откладывают деньги на отдых. Снова растет спрос на ремонтные услуги. Распродажи всегда были популярны, но сейчас всё больше людей приобретают необходимые вещи именно в условиях снижения цен. Я подозреваю, что в определенной степени будет повторена ситуация с дачными хозяйствами, когда люди выращивали овощи именно для того, чтобы прокормиться. Я вижу, как многие мои друзья и коллеги, которые раньше засаживали участок газоном и цветочками, теперь отдают предпочтение грядкам с овощами. Мы начинаем более ответственно относиться к покупкам, не соблазняясь на дешевые, но не нужные вещи. Мы перестаем делать много бессмысленных трат.

– А как выглядят современные «потребители образования»?

– Для общества потребления желание потребителя – закон, предугадать желания – залог успеха. А место потребления – не только торгово-развлекательный центр, им становятся университеты, поликлиники, организации социальной защиты, городские территории. Когда с такой потребительской позицией люди относятся к образованию, в вузах появляются студенты с консюмеристской установкой: «Я вам плачу деньги, а вы меня научите. Но я не хочу ни мозгами работать, ни двигаться куда-либо. Как-то сделайте так, чтобы мне было легко, увлекательно». И мы в той или иной степени должны это учитывать. Вот что такое мультимедийные презентации, деловые игры? Это когда преподаватель, учитывая реалии, стремится найти путь к студенту через его ценности, способности, его ресурсы.

– Вас как преподавателя устраивает такая миссия?

– Это очень интересный труд, потому что для меня как для профессионала это всегда вызов: смогу ли я обеспечить интерес, пробудить интеллектуальную активность у студентов?

Кстати, вузы, как и все бюджетные организации, относятся к так называемым «жадным» организациям. Это не мой термин. «Жадные» – это такие организации, в которых считают, что если человек туда пришел, то он добровольно подписал контракт на рабский труд. Условия ограниченного рабочего дня с 9 до 15 часов в бюджетных организациях никогда не выполняются. Например, когда я прихожу с работы, то пишу письма студентам, рассылаю задания, делаю презентации, готовлю выступления на конференции. Так и в здравоохранении, и в сфере культуры мы никогда не свободны от своего работодателя. И если вы спросите у человека из бюджетной организации, доволен ли он своей зарплатой, то рискну предположить, что мало кто ответит положительно. Интуитивно мы понимаем, что вкладываем больше, чем компенсирует нам система. Но что заставляет нас оставаться? И медицина, и образование, и культура – это те области, где работает такая зыбкая вещь, как призвание. И когда человек знает, что он на своем месте, основной мотиватор профессиональной деятельности – денежное вознаграждение – становится менее значимым.

– Есть модные специальности, на которые всегда большой, пусть и неоправданный спрос. Как вы думаете, чем обусловлен интерес абитуриентов к таким профессиям?

– Да, есть такая триада: юриспруденция, экономика, государственное и муниципальное управление. Выбор в пользу них обусловлен житейским соображением, что без права и без экономики ни одна организация не обойдется, поэтому при любом социальном раскладе ты всегда можешь трудоустроиться. Однако уже сейчас общество испытывает символический кризис перепроизводства специалистов с таким образованием, и в условиях такого рынка занятости на многие позиции требуется опыт работы. Выпускники, не имея опыта работы, рискуют его и вовсе не получить.

Конечно, всегда можно делать ставки на традиционные специальности: врачи, педагоги, инженеры всегда будут нужны. Но мне представляется более эффективным смотреть, какое профессии будут востребованы через 4–6 лет, и какие образовательные программы готовят таких специалистов. Специалисты в Сколково разработали Атлас профессий XXI века, где показали, какие профессии будут востребованы, а какие устареют и вымрут уже к 2020-му, 2030 году.

– Надеюсь, врачи и учителя будут «жить»?

– Мы проследили, что будет с медицинскими, экономическими, инженерными профессиями – там добавляются мощный коммуникативный компонент. Скажем, потребуется не просто медицина, а телемедицина, требующая компетенций в области дистанционных технологий.

Но в целом эксперты поняли, что 70 процентов успеха в профессиональной деятельности зависит не от так называемых «жестких» компетенций, а от «мягких». Есть жесткие компетенции – это узкопрофессиональные знания и навыки – строителя, механика или фермера. А мягкие компетенции – это способность управлять собой, планировать свое время, понимать свои приоритеты, работать в команде, устанавливать отношения с другими людьми, урегулировать конфликты, мотивировать других людей на совместную деятельность, быть стрессоустойчивым.

В нашем институте и на нашей кафедре социальных коммуникаций учитывают эти тенденции. Горжусь тем, что мы четвертые в России стали готовить студентов по специальности «конфликтология». Ее центром и являются эти самые мягкие компетенции. Глобальная культура говорит: традиции не так важны, важно уметь выразить свою индивидуальность и проявить свой потенциал. Это означает умение договориться с другим, чтобы моя индивидуальность не нарушила его права как человека, потому что как только я говорю, что я уникальна, я имею в виду: «А ты-то – нет». Поэтому это ситуация потенциально конфликтная. Медиативные компетенции, компетенции переговорщика, посредника между конфликтующими сторонами становятся актуальными. При этом социальный кризис обостряет конфликты, провоцируя рост социальной напряженности. Нам кажется, что кто-то претендует на то место, которое по праву принадлежит мне.

– Не получается ли, что эти компетенции хороши как дополнение к основной специальности, но не как самостоятельное направление подготовки?

– Когда у вас голова болит, вы что делаете? Идете к врачу. Вам не приходит в голову заниматься самообразованием для того, чтобы понять, каков механизм, причина головной боли. Ситуация с конфликтами аналогична. Когда мы пытаемся урегулировать конфликты, исходя из нашего запаса знаний, житейского опыта, мы пытаемся заниматься самолечением. А есть люди, профессионально обученные, которые знают, как правильно поступить в той или иной ситуации.

– Кем может работать человек с дипломом конфликтолога?

– Во-первых, в той самой профессии, которая называется «медиатор». Первые медиаторы мыслились исключительно в рамках судебной практики, как альтернативная процедура урегулирования конфликтов. Ситуация складывалась так, что суды оказались переполненными делами, которые могли быть разрешены в досудебном порядке. Теперь появились уже проекты, связанные со школьной медиацией (школьными службами примирения) и медиацией в системе здравоохранения. Подобные конфликты возникают повсеместно. А для их урегулирования нужны люди, которые обладают соответствующими конфликтологическими компетенциями.

– Обучение на направлениях «реклама и связи с общественностью» и «конфликтология» у вас осуществляется только на коммерческой основе. Существует расхожее мнение, что платное образование слабее, поскольку уровень подготовки абитуриентов там ниже.

– Может быть, и ниже, но не всегда. И преподаватели, которые работают и с «бюджетом», и с коммерческими студентами – одни и те же. Кстати, мне приятно иногда наблюдать, что люди, которые заплатили деньги за свое обучение, более ответственно подходят к обучению, – они ждут результата, которые затем смогут конвертировать в свою зарплату. Как раз таки они предъявляют более жесткие требования к образованию.

– А занимаетесь ли вы обучением чиновников?

– Достаточно часто. Причем на разных уровнях – межрегиональном, областном, муниципальном. Например, недавно мы обучали навыкам проектной деятельности заместителей глав муниципальных образований, которые имеют статус резервистов. Они разработали проекты, связанные с экономией электроэнергии, с новой формой социокультурного проектирования на селе. Например, клуб пустует, школа не заполнена, спортивные сооружения негде ставить – а можно объединить все учреждения на базе одного учреждения. Это вроде бы простое решение, однако до него нужно было дойти и понять, какая может получиться выгода. Вы знаете, увидела огромное количество молодых, перспективных, активных людей, которые действительно хотят что-то изменить в глубинке.

Кстати, когда-то у нас был совместный проект с министерством инвестиционной политики – как продавать Саратовскую область, в хорошем смысле этого слова. Да у нас полным-полно всего, что мы можем продавать! Это вещи, связанные с экономикой, с культурой, которая может быть не менее привлекательным аттрактором для инвесторов. Но этому нужно учиться. Есть даже особая сфера деятельности, направленная на выстраивание коммуникаций с инвесторами – Investor relations.

А вообще вопросы брендирования Саратова, Саратовской области до сих пор стоят на повестке дня.

– Недавно на круглом столе, посвященном стратегии развития Саратова, вы сказали, что постановка проблемы – самый сложный и затратный этап в разработке стратегии. Почему?

– Может быть, это наш национальный оптимизм, но нам хочется говорить о прекрасном будущем. Но до тех пор, пока мы не поймем, что у нас есть сейчас, на какую стену мы ежедневно натыкаемся, мы двигаться дальше не сможем. На болоте дом не построишь, сначала болото надо осушить, чтобы под ногами была почва. После того как мы составим карту проблемных зон, определим приоритеты и ресурсы, можно задумываться над развитием Саратова.

А когда мы осознаем проблему, мы иногда впадаем в другую крайность: ресурсов нет, денег нет, эти не управляют, эти не учат, эти не лечат – всё плохо, надо скорее бежать отсюда, потому что здесь ничего хорошего не будет. Вот этот дискурс опасности и катастрофы от осознания проблем действительно мешает. Но это необходимо любому проекту. Когда мы поймем, что за проблема, кто заинтересован в ее решении, какие ресурсы, люди, организации готовы вложиться, мы увидим, что многие проблемы могут быть разрешены не только властью, но и местным сообществом. А для этого сообщество должно консолидироваться и понять, что оно тоже отвечает за тот жизненный проект, который приведет нас к светлому и прекрасному будущему. И это тоже коммуникации и технологии, которые позволят аморфную городскую массу повернуть к необходимости решения конфликтов городского развития. Мы всё время ждем, что вот приедет барин, он нас рассудит, и эти упования стали неконструктивным способом бегства от решения проблемы.

– Как вы думаете, что может разбудить эту апатичную городскую массу?

– Вы знаете, я по первому образованию психолог, и я не недооцениваю роль личности в истории, я ее скорее склонна переоценивать. Многие люди готовы участвовать в городских проектах, но нужны коммуникативные площадки, мероприятия, в которых активные люди смогут проявиться и объединиться. Очень обнадеживает проект Александра Ермишина «Жить здесь!», который и в виртуальном пространстве, и на реальных городских территориях дает возможность неравнодушным людям осмысливать и менять жизнь в Саратове.