Люси Лё Флок: Саратов помог мне лучше понять Францию

Люси, наверное, знают все. Вечно улыбающийся координатор культурных мероприятий и менеджер по маркетинговым коммуникациям культурно-просветительской организации «Альянс Франсез – Саратов» – обаятельная девушка, постоянно что-то придумывающая для того, чтобы разнообразить культурную программу города. Вот и сейчас она вся в работе – в марте начнутся традиционные Дни франкофонии. С разговора о них и началось наше общение, плавно перетекшее в беседу о России, Франции, Беларуси и Саратове. И тогда оказалось, что культурные мероприятия, безусловно, важны и интересны, но история путешествий самой Люси и ее взгляд на окружающий мир достойны отдельного интервью.

И всё же обойти вниманием информационный повод для нашей встречи нельзя. В начале нашей беседы Люси рассказала, что Дни Франкофонии откроются 13 марта с фестиваля-конкурса «Фестишан» в клубе «Machine Head». В отличие от прошлого года в этот раз участники смогут спеть лишь те песни, которые предлагает «Альянс Франсез». Будут оцениваться не только артистизм и вокальные данные, но и произношение. Победитель получит в том числе билеты на концерт поп-рок-группы Aline, которая выступит там же 19 марта. Во второй раз пройдет конкурс «24 часа орфографии» (19 марта, СГУ), который даст возможность проверить свою грамотность людям от мала до велика (можно участвовать в возрасте с восьми лет). «Дом кино» в очередной раз поможет с организацией Дней франкофонного кино. Как и в прошлом году, приедет актер Станислас Рокет.Но самый главный день – это, конечно, 20 марта – День Франкофонии. Тогда в антикафе «ArtHouse» пройдет вечер, посвященный культурам и традициям стран Африки. Там же откроется и киноклуб «Альянс Франсез – Саратов». Здесь мы плавно и свернули на разговор о самой Люси и ее соотечественниках.

– Что будете показывать, не считая, разумеется, того, что это будет французское кино?

– Нет. Это будут не французские фильмы. Пока мы думаем над тем, чтобы показать один фильм из Кот-д’Ивуара. Хорошее кино про семейные отношения, очень популярное на родине.

– А во Франции популярно африканское франкоязычное кино? Для России-то любое африканское кино – это экзотика.

– Для нас тоже в некотором роде экзотика, но не в таком масштабе, конечно. Мы все-таки ближе к ним.

– А русское кино любят во Франции?

– Слушай, мне сложно отвечать на такие глобальные вопросы. Я не могу говорить за всю Францию, да и сама очень близка к России. Но французы, если честно, очень плохо знают Россию, и есть люди, которые даже не представляют, где Москва находится на карте мира. Но вторая любимая иностранная литература у них русская, это сто процентов. По поводу кино точно могу сказать, что среди его любителей Тарковский – это, конечно, культ. У меня же самый любимый русский фильм – это «Возвращение» Звягинцева. Последняя его работа «Левиафан» стала очень популярной во Франции. Если бы я посмотрела его здесь, а не на Родине, мне бы он больше понравился. Как бы сказать... Звягинцев ведь прекрасный режиссер: темы сильные, у него получаются визуальные шедевры, он же, по-моему, еще и фотограф? Но я смотрела фильм в Париже, и комментарии, которые иногда звучали в зале, меня...

– Напрягали?

– Да, немного. Потому что один фильм не может представить всю страну. А когда иностранец не знает ничего о стране, то он сделает неправильные выводы. Я не люблю, когда люди говорят о том, чего не знают. Французы часто делают выводы о России по новостям о политике. Но политика ни в одной стране мира не является ее лицом, отражением, сутью. Политика – это только политика.

– Люси, ты упомянула о фотографии. Насколько я знаю, твои работы выставлялись как в России, так и в Беларуси. При этом ты даже работала там.

– На самом деле не совсем так. Я не выставлялась в Беларуси, но мои работы о Беларуси висели в Париже. А вот то, что я там работала, – это правда. Совсем недолго – два месяца в 2005 году. Преподавала французский. Мне очень понравился Минск и белорусы. Но я вернулась во Францию в университет и после переезда в Париж решила учить белорусский язык и их историю.

– Именно белорусский язык?

– Да... Расскажу одну историю. Во время моего университетского обучения была одна женщина из Беларуси. Однажды она зашла в мой класс и заплакала. Потом развернула газету, которую несла с собой и громко начала ругать французских журналистов и то, что они пишут о Беларуси. А это была газета «Le Monde», и, действительно, рассказ о Беларуси там был позорный. На первой полосе был портрет одного белорусского поэта, некогда революционера, которого убили, а потом, спустя годы, сделали классиком. Автор к чему-то добавил подпись «Белоруссия – последняя диктатура Европы». В статье было еще хуже. Например, журналист едет в поезде и пишет, как вокруг всё темно и страшно, потом спрашивает соседа «Как дела?», а тот отвечает: «Нормально». Журналист делает вывод: белорусы – пессимисты. Видимо, этот дурак не знал, что «нормально» – это «хорошо». По-французски это слово совсем иначе воспринимается. В общем, после этой статьи я попросила стипендию от своего университета и уехала в Беларусь делать фоторепортаж.

– Если сравнить русских и белорусов, то сильно чувствуется разница в менталитете?

– Есть разница. Не знаю, как объяснить. Я, кстати, когда вернулась во Францию и начала рассказывать о Беларуси, то многие не понимали, о чем речь, думали, что я говорю о каком-то регионе России. Немного отличается менталитет. Вообще, чтобы понять белорусов, надо, конечно, изучать их историю.

– Я понимаю. У меня отец родом оттуда. Он иногда полушутя говорит, что белорусы процентов на 20 добрее русских. И терпеливее.

– Не знаю, почему, но я хочу с ним согласиться. Они спокойнее. И всё же мне не хотелось бы рассуждать на такие глобальные темы. Если, например, я говорю о Саратове, то я не буду делать выводы по нему обо всей России.

– Что тебя более всего привлекает в Саратове? Пекарю Францу Беккеру, который давал интервью нашей газете, больше всего нравится немецкая архитектура и Волга. А что тебя заставляет оставаться в Саратове, помимо контракта? Ты ведь уже больше шести лет живешь здесь?

– Да, с декабря 2009-го. Не знаю, почему я это сейчас вспомнила, но я как-то была, когда только приехала, на Театральной площади. Был жуткий мороз, где-то минус 25, а на улице торговали замороженным мясом. Во Франции ты нигде не увидишь такое. Мне кажется, это просто запрещено. У нас всё строже с санитарными нормами.

– Это, конечно, замечательно, но только не говори, что именно это и заставило тебя здесь остаться.

– (Смеётся.) Нет. Но это тоже сложный вопрос. Я приехала сюда по работе. По контракту с Министерством иностранных дел Франции (потом уже с местным контрактом) я должна была здесь, в «Альянс Франсез», работать два года. Но после его окончания я почувствовала, что не сделала всего, что нужно было сделать. В конце концов, я ничего не теряла, а срочно возвращаться во Францию не было необходимости. В общем, я не хотела ехать. Мне хорошо. Я даже стала ради этого делать проект «Праздник музыки». Два года делала его в тринадцати городах – от Москвы до Владивостока, стала тур-менеджером для французских групп. Это было нелегко: восемь месяцев упорной работы ради одного дня. В остальное время отдыхала и путешествовала. Например, на Сахалин в 2012 году. Это было одно из самых сумасшедших путешествий. У меня осталось 42 пленки оттуда (я снимаю только на пленку). И всё равно не хватило. Я очень хочу вернуться туда. Понимаешь, Сахалин – это не совсем Россия, это отдельный мир, страна, они даже про Москву говорят «там, на материке».

А вообще, возвращаясь к твоему вопросу: если я живу здесь уже шесть лет, значит, меня что-то держит, что-то здесь есть интересное. Если бы мне не понравилось, я бы не осталась.

– Другое твое увлечение – это музыка. Помимо того что ты устраиваешь «Праздник музыки», ты еще и поешь в группе «Люси и ребята». Как ты к этому пришла?

– Вообще я начала петь в туалете школы, когда мне было 8 лет. (Смеётся.) Пение для меня – это способ выйти из плохого состояния, и, думаю, я всю жизнь хотела петь и пела для себя. Мое отношение к музыке очень интимное: музыка – это всё, ритм – это сердце, что-то незаметное для других, очень личное, как пение мамы на кухне или отцовские гитары и гармошки в комнате, прослушивание пластинок в гараже. Я родилась, можно сказать, с роком, родители слушали краут-рок, рок-н-ролл, рок 70-х.

Как-то я рассказала маме, что у меня есть секрет: я пою. Но она пожала плечами: «Твоя тетя тоже пела в детстве». Самое забавное, что мои родители узнали, что я действительно могу петь, только тогда, когда в 2006 году во Франции вышел диск славянских песен. Составителям не хватало человека, который мог бы спеть по-белорусски. Я спела по-белорусски колыбельную и русскую «Калинку». Потом подарила диск родителям, и отец не мог в это поверить. Это был мой первый музыкальный опыт.

С «Люси и ребята» тоже забавная история вышла. Год назад я организовывала праздник молодого вина Божоле и в рамках этого мероприятия мне хотелось петь. Я нашла ребят, выучила пять песен. Перед концертом ведущий спросил: «Как представить твою группу?» А я группу и не собиралась создавать. Выступление прошло на ура, и я поняла, что хватит тормозить. Так я и решила собрать группу.

– Что твои друзья и знакомые во Франции думают сейчас по поводу России?

– Мы не очень много говорим о России, нам интересней узнавать, что происходит в жизни друг друга. Иногда они спрашивают что-то про Украину и что думают русские по этому поводу. Часто если спрашивают про Россию, то имеется в виду политика.

Если же говорить не про друзей, а про французов в целом, то отношение к России стереотипное. Когда люди узнают, что ты живешь здесь, то у них наступает шок, потому что для многих Россия – это вообще другой мир. Один чувак однажды спросил, есть ли в России холодильники. Либо это была провокация, либо он действительно такой тупой. Я всегда с сарказмом отвечаю на такие вопросы.

– Скажи, если бы у тебя была возможность что-то изменить в Саратове, то на что бы ты обратила внимание в первую очередь?

– Мне очень не нравится культура вождения. Правда, это касается не только Саратова, а всей России. Если бы я работала в ДПС, я бы постоянно штрафовала водителей. К тому же в Саратове слишком много машин. А они загрязняют местную атмосферу, создают шум. Еще бы я обратила внимание на то, что надо реставрировать здания. Это такая красота! Саратов интересен тем, что все здания XIX – начала XX века отличаются друг от друга, у всех есть свои особенности, и очень печально, что они находятся в таком состоянии. У Саратова ведь гигантский потенциал! Если бы здесь ухаживали за городом, архитектурой, природой, то туризм развивался бы. Даже обычные люди не уважают свой город, Волгу – бросают мусор где попало. Не могу это терпеть. При этом они не любят грязь на тех же пляжах, уходят с них. Странно. Не хочешь грязи – не создавай ее.

– Как, по-твоему, город изменился за то время, пока ты живешь здесь, и как изменилась ты благодаря ему?

– Мне кажется, что действительно город изменился, хотя трудно сказать, в чём. Я чувствую, что у людей все-таки рождается желание улучшить окружающее пространство. Если раньше переезд в Москву многим казался очевидным решением, то сейчас я вижу, что многие стараются оставаться здесь и сделать лучше Саратов.

Я и сама поменялась. И чувствую, что каждый год получаю новый опыт. Один год я находилась в мире художников, потом попала в мир театра, затем – велосипедистов. Расширялся круг знакомых, я понимала, что весь город является одной тусовкой, хоть люди и из разных областей. Я никогда не жила так долго на одном месте. Я понимаю, что продолжаю путешествовать.

– Ты не собираешься пока уезжать?

– (Смеётся.) Я уже два года говорю себе, что всё, последний год, но постоянно что-то делаю, чтобы это не случилось. Наверное, Саратов дал мне возможность путешествовать, не уезжая из города. Но я понимаю людей, которые хотят переехать. Путешествия – это открытие души. А Саратов мне дал возможность лучше увидеть свою страну, отношения в семье.