Разговоры о любви в недорогом кафе

У меня зазвонил телефон. «Внук, – сразу понял я, – больше некому». Мужики, если им чего надо, не погнушаются зайти. Я взял трубку.

– Скоро тебя ждать? – спросил, а сам с тревогой подумал, что в холодильнике уже давно мышь повесилась.

– Не надо меня ждать, – бодро ответил внук. – Давай собирайся, оденься только поприличнее и выходи к дороге. К твоей развалюхе не то что на такси, на танке не подъедешь. Поедем погуляем, развеемся.

На такое дело меня долго приглашать не надо. Выбрал рубашку почище, пиджак из шкафа достал. С сожалением отложил ватник и накинул куртку, опять же внуком подаренную. Уже через пять минут я был на дороге, а там и внук на такси подкатил.

Жаль, что пальм не было

Понятно, в душе я радовался – и вниманию, мне оказанному, и в городе я почитай с Пасхи прошлой не был. Но вида не показывал. Строго так спросил:

– Куда едем?

– В центр, там я кафе недорогое знаю, посидим, поговорим.

– С каких это денег ты гуляешь?

– Так уж прямо и гуляю, – тут же начал он мне возражать. – Что, я не могу деда родного вывезти в люди? А вообще я программу одну написал, вот и заплатили мне очень даже неплохо.

Ответить мне нечего было, хотя внук уже не в первый раз говорил мне, что после того, как завод его закрылся, он пишет программы и кому-то продает. Я так и не могу взять в толк, кто юнцу зеленому может доверить писать программы. Вот Леонид Ильич Брежнев, когда программу КПСС написал, уже вполне в возрасте был мужчина. (Ошибся Евдоким, при Л. И. Брежневе программа партии не принималась, это было в 1962 году при Н. С. Хрущеве. Справедливости ради отметим, что и Никита Сергеевич был в достаточно солидном возрасте – шестидесяти шести годов. – Прим. ред.)

Кафе и впрямь оказалось скромным: ни картин на стенах, ни пальм по углам – не так, как было в мое время. Но девчушка-официантка подбежала сразу же. Внук, поймав мой взгляд, утвердительно кивнул. Через минуту передо мной уже стоял графинчик, только небольшой, рюмка, салатик. Заказали: я – шашлык, давно мяса не ел, внук – какую-то рыбу. Фри называется. Наверное, морская.

– Что антрекот не заказал? – неожиданно спросил меня внук. – Как Дмитрий Олегович Рогозин.

– Он антрекоты любит? Я и не знал. Если есть у них в меню антрекот, надо перезаказать, – забеспокоился я.

– Только скажи, чтобы из козлятины был.

– Это почему?

– Так твой Рогозин козла Тимура обозвал ходячим перебинтованным антрекотом.

Я насупился: козел Тимур – о нем много говорили по телевизору – представлялся мне важной персоной в нашем государстве. И непочтительный отзыв о нем меня сильно расстроил.

– Пусть шашлык будет, – буркнул я.

– Горячее не сразу принесут, – объяснил внук, тогда я немедленно выпил. Потом вторую, закусил салатом. Огляделся – пепельницы на столе не было.

– Не курят здесь, – понял мое недоумение внук, – на улицу надо выходить.

– Кто же такую фигню придумал? – возмутился было я, но тут же осекся, потому как вспомнил, как года два назад мои любимые депутаты вводили все эти запреты.

Внук даже не стал поддевать меня – пребывал в благодушном настроении.

Какая страна сильнее?

На меня окружающая обстановка, однако, не подействовала, я-то был настроен на борьбу. И взял, что называется, быка за рога.

– Вот скажи, ты родину любишь?

– К чему это? Сидим, отдыхаем...

– Нет, ты всё же скажи, – тут я достал заветную тетрадь – не забыл я ее, не надей­тесь – и зачитал: «У нас нет никакой и не может быть никакой другой объединяющей идеи, кроме патриотизма», – заявил Владимир Путин. Он отметил, что и бизнес, и чиновники, и вообще все граждане работают для того, чтобы страна становилась сильнее. «Потому что, если так будет, каждый гражданин будет жить лучше». По мнению президента, для внедрения национальной идеи недостаточно, чтобы президент или еще кто-либо об этом один раз сказал. «Для этого нужно сознание, и постоянно об этом нужно говорить, на всех уровнях, постоянно», – Это я с телевизора законспектировал.

– Вот президент дает указание – надо постоянно говорить об этом на всех уровнях. Я и говорю.

– Серьезные вопросы ты, дед, задаешь, – подумав, ответил внук. – Ладно, слушай мой ответ. Да, я Родину люблю, но странною любовью. Это Лермонтов так писал, – пояснил он мне. – Это первое. Второе: я не нуждаюсь, чтобы кто-нибудь, пусть даже президент, говорил мне: «С сегодняшнего дня начинаем любить родину, с сегодняшнего дня главное – патриотизм, единственная национальная идея». Кстати, куда делись консервативные ценности, духовные скрепы и исконные традиции?

Я этого не знал, потому промолчал. Внук тем временем продолжал, говоря всё громче и напористей:

– Обратил внимание, Путин говорит – надо, чтобы страна становилась сильнее. Вот в твоем понимании, что такое сильная страна, сможешь сказать?

Я немного подумал и ответил:

– Сильная страна – это та, у которой армия сильная, танков много и самолетов, и никто не может попытаться отрезать от нее кусок.

– Вот я и боюсь, что президент точно так же думает. Что чем больше танков и самолетов – тем сильнее страна.

– А разве не так?

Внук на мой вопрос прямо не ответил, но продолжал гнуть свою линию:

– Я думаю, что сильна та страна, где пенсионеры получают достойные деньги, где нормальное здравоохранение. Где каждую зиму не горят дома для престарелых, а дети не проваливаются в ямы с кипятком. Где дороги есть везде. Где наука не в загоне. Где дети высших чиновников учатся наравне со всеми и не становятся в двадцать пять лет величайшими бизнесменами с миллиардами долларов. Можно еще много сказать, что такое сильная страна. У нас вечера не хватит. Понимаешь, дед, когда есть такая страна или на нее похожая, главе этого государства и в голову не придет говорить народу о том, что надо родину любить, и каждый день напоминать об этом. Это само собой приходит.

Тут горячее принесли. Внук ковырялся вилкой в своей рыбе, запивая вином из большого фужера, я жевал нехотя шашлык. После этого разговора аппетит куда-то пропал. Я выразительно посмотрел на пробегавшую мимо официантку, она – умничка – всё поняла и принесла еще графинчик. Внук покосился, но слова не сказал. Подумав, я спросил:

– Скажи честно, а ты знаешь, как надо сделать, чтобы у нас была такая страна с хорошими больницами, нормальными пенсиями и всё такое?

– Знаю, – твердо ответил он. – Надо жить как весь мир живет. Не придумывать свой особый путь. Еще надо, чтобы чиновники не воровали, полиция свое дело делала, а не крышевала бизнес, чтобы выборы были честными, чтобы по телевизору не врали каждую минуту. Много еще сделать надо, но ничего необычного в этом нет. Иначе всё будет как и было. «Предназначение российской цивилизации есть переработка солнечной энергии в народное горе». – Это Пелевин, – пояснил он.

Я кивнул: знал, что Пелевин – это писатель, я у внука книжку видел с такой фамилией на обложке.

– Подожди, – возразил я ему, а как же наш особый путь?

– Так мы по особому пути идем последние пятнадцать лет, скоро уже окончательно придем. Встретит нас белый зверек по прозванию песец, – совсем уж непонятно добавил он.

Стали доедать горячее.

Нам денег не надо, работу давай

Все-таки я не выдержал, вышел покурить на проспект. Вокруг шатался праздный народец. «Ну ладно, – подумал, – я на пенсии, внук, как он говорит, «фрилансер» – на дому работает, а эти почему шляются?» Вспомнил, как при Юрии Владимировиче Андропове компетентные органы по баням ходили да по кино и всех оттуда выгоняли на работу. Сейчас надо бы так же.

Вернулся в кафе, сел за стол, графинчик заветный был уже наполовину пуст. Но я и не настаивал – в конце концов, на районе можно будет к Араму Ашотычу забежать, догнаться. Внук тем временем уставился в телефон, что-то читал там, вдруг рассмеялся и обратился ко мне:

– Теперь, дед, пока ты не допил свое, я с тобой буду социологическое исследование проводить. Не бойся, больно не будет, я ж все-таки не ВЦИОМ, – он опять говорил непонятное.

– Ничего я не боюсь, – ответил, хотя в глубине души остерегался. – Давай твой опрос.

– Скажи, тебе деньги нужны?

Я не дал сорваться с губ утвердительному ответу, а решил провести разведку:

– Сколько денег и за что? – так спросил.

– Много денег и ни за что.

– Так не бывает.

– Тогда слушай. Швейцария решила каждый месяц своим гражданам выдавать по 2500 швейцарских франков. На наши деньги выходит, – он затыкал пальцами по экрану своего телефона, – 190 тысяч с мелочью.

– Сколько мелочи? – уточнил я.

– Тысяча двести пятьдесят рублей.

– Ни хрена себе мелочь, ты думай, что говоришь.

– Согласен, одна десятая часть средней пенсии. Так вот, вопрос: ты такие деньги возьмешь? Без всяких условий, в шпионы никто не зовет, – подчеркнул он, увидев мой настороженный взгляд.

– Если нет никаких условий – беру! Мне таких денег на год хватит.

– Подвожу итог: ты в меньшинстве.

Я по жизни привык быть в большинстве, а потому, насупившись, спросил:

– Это как так?

Внук опять уткнулся в телефон, бросив мне:

– Я тебе сейчас прочитаю, а ты внимательно слушай. В России после этих швейцарских штучек провели вопрос и выяснили, что 77 процентов не хотят получать этих денег, а хотят ходить на работу.

– Может, им там много платят? – перебил я внука.

– Откуда, они же не депутаты.

– Тогда ненормальные они все.

– А может, как раз нормальные? Начальница этого исследования так сказала: «77 процентов респондентов не готовы оставить работу даже при наличии источника стабильного дохода. Работа, на их взгляд, не только приносит доход, но и дисциплинирует, способствует развитию и самореализации, приносит удовлетворение». А один чел из Думы, Тарасенко его фамилия...

– Михаил Васильевич, – кивнул я, – из «Единой России».

– Откуда же еще? Так вот, он изрек следующее, – внук опять прочитал из телефона: – «Основная масса граждан РФ думает о том, как они будут выглядеть в глазах своих близких, детей, если они не будут работать, а будут получать какие-то деньги. Это знаковое исследование внушает оптимизм у нас по мере того, как будет преодолеваться кризис. Люди хотят работать, люди хотят приносить пользу себе, обществу».

– Чего-то не верю я этому опросу. Если мужикам буду задавать такой вопрос, они меня на смех поднимут.

Сказать, что это был первый случай, когда я не согласен с депутатом из главной партии нашей страны, я не осмелился.

– Ты, друг дорогой, разъясни мне вот еще что, раз уж речь о депутатах зашла, – обратился я к внуку. – Тут Омельченко Валерий Викторович, наш родной депутат, сказал, что в выборы в этом году поводить нельзя, потому что враги кругом. Так и сказал, – я наморщил лоб, вспоминая: – «Очень много денег уйдет на выборы. Да еще вылезет очень много нехороших ребятишек».

– Ребятишек нехороших, – протянул внук, – а он, стало быть, хороший ребятишко. Не забивай голову, дед, твоему Омельченко просто не хочется на завод возвращаться, пообвык в Москве. А то, что такой разговор зашел, так это проверка общественного мнения. Зондаж, так сказать. Летом станет ясно. Если совсем там окажемся, – он произнес вслух грубое слово, – то, наверное, и отменят выборы. Потому что 146 процентов уже не светят.

Графинчик как-то сам собой опустел, десерт принесли: внуку зачем-то мороженое, мне – торта кусок очень вкусного. Ели, каждый думая о своем, потом вышли на улицу. Я всё думал: «Как можно потратить сто девяносто тысяч за месяц пусть даже без мелочи?»

Алое сердце любви

Вышли на улицу.

– Давай пройдемся немного, – сказал мне внук, – воздухом подышим. Скользко, конечно, но я тебя держать буду.

И вправду крепко подхватил меня под локоть.

– Да не бойся ты, – пошутил я, – вон больница рядом, случись чего – донесешь.

– Где больница? – не понял внук. – Нет здесь больницы, я этот район знаю.

– Знаешь? А вот там, видишь, красное сердце светится – значит, там сердечное отделение, кардиология по-научному, ну и травматология должна быть.

Внук посмотрел, куда я показываю, и рассмеялся:

– Эх, дед, засиделся ты на своих выселках. Это и не больница вовсе, а знак «Я люблю наш город». Только вместо слова «люблю» сердечко с лампочкой внутри. Сейчас это можно – вместо слова «люблю» сердечко рисовать.

– Подумаешь – мода, – засмеялся я. – Это когда еще придумали, когда в ФЗУ учился, мы девчонкам тоже открытки слали и сердечки рисовали, а еще писали «Лети с приветом, вернись с ответом». Или «Жду ответа, как соловей лета». А так ничего в целом монумент, – прищурившись, я разглядел что-то вроде перевернутой буквы «Г», поставленной на угол, – оригинально.

– Думаешь, оригинально? – фыркнул внук. – Я в интернете посмотрел, таких фиговин где только ни стоит. И в Москве. И в Ставрополе, и в Новгороде. Даже в Упорово такая есть.

– Что еще за Упорово, где такое?

– Деревня в Тюменской области.

– А почему так называется, там все упоротые? – спросил я и рассмеялся, шутка мне понравилась.

– Да ты у нас юморист. Ладно, дед, спасибо за вечер, как говорится. Давай я тебе такси вызову, – и внук стал набирать какой-то номер. – Я бы еще с тобой погулял, но дела у меня, уж прости. Вот тебе на такси, – он протянул пятисотку.

– Не много будет? – осведомился я.

– В самый раз. Гуляем, пока деньги не кончились.

Тут и машина подкатила, я неловко обнял внука. Сел на заднее сиденье и задумался: то ли пойти на поселке к Арам Ашотычу и продолжить праздник, то ли домой и к телевизору. Что-то после сегодняшних разговоров – я это чувствовал – моя вера пошатнулась. Телевизор должен помочь.