Игорь Аблаев: В России нужно организовать инженерный совет

Саратовский инновационный проект вошёл в список финалистов федерального акселератора стартапов «Generation S», проводимого под эгидой Российской венчурной компании. Проект «Умная цифровая турбина» прошёл отбор из более чем двух тысяч претендентов и стал лучшим проектом по электроэнергетике.

О новой технологии «Газете недели» рассказал разработчик проекта Игорь Аблаев. Также мы поговорили об уровне поддержки инноваций в России, интеллектуальном потенциале Саратовской области и отношении к российским технологиям на Западе.

– Игорь Евгеньевич, если вкратце, что такое «Умная цифровая турбина» и какую пользу может принести этот проект?

– Идея достаточно проста: применение аэрокосмических технологий для управления гидроагрегатами, обладающими разными степенями износа. Надо понимать, что гидротурбина – это гигантский винт весом до 400 тонн с поворотными лопастями. У него очень много исполнительных механизмов, которые можно регулировать: направляющие агрегаты, лопасти и так далее. Например, можно менять угол наклона лопастей. Смысл нашего проекта как раз в том, чтобы с помощью адаптивного цифрового управления в определённые моменты производить нужную регуляцию, заставлять турбину работать в разных режимах. В результате за счёт точного управления генерацию электроэнергии можно увеличить до пяти процентов. В натуральных величинах это уже десятки и сотни миллионов киловатт-часов. Технологию можно применять как на старых, так и на новых турбинах, но основной упор мы делаем именно на старые. Например, учитываем, сколько веса было потеряно за год от ржавчины и так далее. Ведь в России до сих пор работает оборудование возрастом и 60, и даже 85 лет. Для нашей энергетики это реальность. И если можно получить больше энергии от старой изношенной турбины, то это очень и очень хорошо.

– Ваша технология может дать какие-то ещё преимущества?

– Да. Например, значительно сократить сроки ремонта. В 50–60-е годы, когда турбины только появлялись, не существовало цифровой электроники. Системы датчиков были развиты слабо. Поэтому сейчас, когда турбине требуется ремонт (а по нормативам он должен производиться раз в несколько лет), камера полностью осушается, и конструкцию начинают изучать на предмет повреждений. Работы могут продолжаться около двух месяцев, и всё это время турбина простаивает. В конечном итоге такой ремонт выливается в десятки миллионов рублей. Но если мы применяем современные методы цифрового контроля, то всегда чётко понимаем, что происходит с турбиной в настоящий момент.

Другое преимущество – использование сверхбыстрой системы последнего рубежа безопасности. Это означает предотвращение катастроф вроде той, что произошла на Саяно-Шушенской ГЭС. Наша система реагирует на событие быстрее, чем короткое замыкание успевает сжечь узел. То есть время реакции – даже не секунда, а десять в минус пятой степени секунды.

– Как вы считаете, насколько реальны перспективы внедрения вашей технологии в России и за рубежом?

– Думаю, более чем реальны. Хотя наша Саратовская ГЭС, к сожалению, скорее всего, отпадает, так как там идёт модернизация на основе европейских технологий. Но на Волжской ГЭС, которая находится в соседней Волгоградской области, пожалуй, это будет вполне возможно. Там как раз есть экспериментальный агрегат, который можно использовать. Есть очень большие перспективы использования в странах БРИКС. Например, значительные гидроресурсы имеет Венесуэла. Огромные ресурсы – в Бразилии, которая даже опережает Россию по объёмам гидрогенерации. Ну а Китай вообще является лидером по возобновляемым источникам энергии.

– А почему вы не называете европейские страны? Там наши технологии не нужны?

– В Европе износ турбин тоже значительный – порядка 40 процентов. Но по опыту общения с западными коллегами я вижу, что пока от них в нашу сторону идёт негатив. Причём не на уровне рядовых инженеров, с которыми мы здороваемся за руку, а на уровне руководства. Сейчас в глазах общественного мнения Россия выглядит неким агрессором. Это, скорее всего, отголоски украинских событий. А в Европе, даже если решение выгодное и может дать в 5–10 раз больше эффекта, но не вписывается в европейские стандарты, оно может быть легко заблокировано. И там таких вещей не стесняются. Сказывается влияние верхних политических решений о сотрудничестве с Россией. Это не сразу почувствовалось, но последние геополитические события стали отнимать у нас часть западного рынка.

– Звучит странно, ведь мы привыкли считать европейцев очень расчётливыми людьми, для которых прибыль выше личных амбиций...

– В конце года в компаниях согласовываются бюджеты, и у нас уже есть ощущение, что наши проекты из них просто вычеркнули, а их объёмы передали другим фирмам. Похожая история у нас была с компанией «BMW» по другому проекту (о стартапе «Умная бортовая сеть» «Газета недели» рассказывала в публикации «Поставь цель, создай план и делай дело» в номере от 19.05.2015 г. – Прим. ред.). Мы показали им живые работающие прототипы. По их реакции было видно, что они готовы к сотрудничеству, причём очень активному. Но через некоторое время как будто волевым решением этот контакт прервался. Скорее всего, они пошли с этим проектом на уровень топ-менеджмента и уже там получили отказ. Было видно, что им даже нечего сказать, отсюда и такая немного детская реакция – стало невозможно ни до кого ни дописаться, ни дозвониться.

– Вы упомянули европейские стандарты. Ваша технология в них не вписывается?

– Ну, во-первых, сертификация – это длительный процесс. В любом случае сначала нам надо завершить разработки на Волжской ГЭС, а потом уже принимать решения о внедрении. А во-вторых, мы считаем, что надо, наоборот, расширять наши российские стандарты. Технологически Запад развивался от бытового внедрения в сторону промышленного. У них давался большой приоритет потребностям человека, и проникновение технологий там идёт от этого. Грубо говоря, бытовуху они пытаются засунуть в космические корабли. Да, для людей это замечательно, дёшево, но для промышленности такой подход в корне неверен.

В России же всё было с точность до на­оборот: впереди шёл военно-промышленный комплекс, затем – остальная промышленность и только потом – внедрение для гражданских нужд. До сих пор в области промышленных технологий у нас накоплены значительные компетенции. Например, ещё советские наработки, полученные при строительстве космического корабля «Буран». Или те же российские микропроцессоры «Эльбрус», ориентированные на применение в военных целях. Есть российская компания «Т-Платформы», входящая в пятёрку мировых лидеров по производству суперкомпьютеров. Так что в промышленной области мы часто лидируем. Но вот только почему эти технологии, в которые вложены огромные деньги, пока никак не смогли проявить себя в гражданке? Это уже вопрос к руководству нашей страны.

– А что должно сделать руководство?

– Во-первых, нам нужна внедренческая система. В России мы легко создаём новые знания. С этим у нас всё в порядке, хотя не знаю, что будет после ЕГЭ. Но потом мы эти знания складываем на полку и только через какое-то время начинаем выбивать из них пыль. С внедрением у нас всегда очень плохо! По внедрению инноваций Россия очень сильно отстаёт от западных стран. Потому что у нас это никак не поддерживается. На Западе в каждом регионе есть куча государственных программ.

В Бельгии, например, даются очень большие льготы для открытия новых предприятий, приветствуется участие иностранного капитала. А кое-что вообще финансируется государством 50 на 50. В Германии даже есть проблема вынужденных предпринимателей. Там банки дают очень хорошие деньги тем, кто хочет открыть предприятие в приоритетной отрасли. На определённых условиях можно получить до полумиллиона евро. При этом Германия достаточно бюрократичная страна.

У нас же таких программ нет. Было государственное софинансирование пяти компаниям, но и это было возмещение затрат уже постфактум.

– Какие ещё нужно предпринять шаги, чтобы ситуация изменилась?

– В той же Германии инновациями занимается министерство промышленности. Возможно, и нам следует делегировать больше полномочий профильным ведомствам – минпрому, минэнерго, минэкономразвития. Дать им внедренческие бюджеты. Ведь когда инновация находится в высокой степени зрелости и есть готовые инженерные прототипы, нужно переходить к внедрению – строить заводы, тиражировать, вести активную рекламную деятельность.

Когда несколько лет назад в составе саратовской делегации мы ездили в Бочаров Ручей на встречу с Путиным, я высказал мысль о том, что в России нужно организовать инженерный совет. Только туда должны входить не главные конструкторы, которые по определению администраторы, а именно практикующие инженеры, которые могут объективно оценить деяния своих коллег.

Неправильно, когда политологи решают технологическое будущее страны!

Совет мог бы создать, например, золотую сотню российских технологий. Тогда основной технологический потенциал страны будет собран и как-то формализован, этим проектам можно будет оказывать адресную поддержку.

– А общее улучшение предпринимательского климата в стране поможет?

– Я не думаю, что предпринимательский климат у нас очень уж плохой. Понятно, что есть много монополий, которые, кстати, уже начинают заставлять активнее работать с малым и средним бизнесом. Но здесь, скорее, нужен понятный механизм участия малых и средних инновационных предприятий в деятельности каких-нибудь государственных монстров вроде РЖД.

Например, главный приз в том же «Generation S» – право победителя участвовать в работе госкомпании «Русгидро» с большой вероятностью. В России это, наверное, самый большой приз. Потому что с улицы зайти в эту дверь очень тяжело. Надо долго доказывать, что ты достойный партнёр, и есть куча барьеров, связанных с корпоративными НИИ, – сертификация и прочее. А победа в конкурсе позволяет пройти эту дорогу быстрее. Победа не позволит отказать проекту в поддержке, положить его под сукно и забыть. Поэтому и борьба в нём идёт очень жёсткая.

– А частные инвесторы в инновационном секторе у нас есть?

– Есть, но часто их привлекают сиюминутные проекты с коротким сроком возврата инвестиций, в которых нет глубокой технической основы. Там используются комбинаторные инновации. Например, производство телефонов с крупными кнопками для пожилых людей. На рынке эти проекты живут два-три года. Потом какой-нибудь крупный мобильный оператор закупает пару миллионов таких устройств в Китае, и этому бизнесу приходит конец. Поэтому, когда ты объясняешь, что только два года будешь что-то исследовать и внедрять, реакция от инвесторов идёт негативная. Им хочется, чтобы у тебя уже и бизнес-план был, и продажи. Чтобы ты пришёл к ним с классным бизнесом и продал его за три копейки.

– Как в плане развития инноваций смотрится Саратовская область?

– Согласно ряду оценок, наш регион – с недооценённым интеллектуальным капиталом. Наши классические университеты дают хорошие кадры, и на чемпионатах по программированию одно время мы занимали призовые места. Но вопрос в том, что люди не всегда могут приложить свои способности именно на саратовских предприятиях. Они уезжают в Москву, в Санкт-Петербург, за рубеж. В Москве, кстати, есть огромная саратовская диаспора, очень много успешных людей, входящих в топ-менеджмент новых компаний. Для нашего региона это тревожный симптом. Ведь хотелось бы, чтобы успешные предприятия появлялись здесь, и мы не двигались бы в сторону деиндустриализации, в начало прошлого века.

– Может быть, что-то следует изменить в политике региона?

– Нам надо искать то, что на Западе называется «основные компетенции». Там они есть в каждом регионе. Например, в одном регионе Японии делают лучшие болты для «Тойоты», в другом – лучшее программное обеспечение узкого профиля. Если бы и российские регионы чётко уяснили, в чём они хотят лидировать, и сфокусировались бы на этом, то, мне кажется, дело пошло бы лучше. Основные компетенции надо искать в тех сферах, где больше всего сосредоточено успешных предприятий, где имеется соответствующий научный и технический потенциал.

Например, в Саратовской области такими компетенциями могут стать военная промышленность, программирование, производство определённых видов приборов – СВЧ– и вакуумных устройств. Повторюсь, у нашей области очень хороший потенциал, в том числе за счёт образования. Стартовые позиции Саратовской области и в Поволжье, и в РФ очень хорошие. Этот потенциал нужно беречь и реализовывать на рынке.