Денис Креленко: Смотреть на национальную историю с оптимизмом

Лекции по истории мы, студенты-журналисты, любили и слушали в университете с открытым ртом. Наши преподаватели никогда не заставляли конспектировать, были очень добры на зачетах – впрочем, речь не об этом. Когда завершился курс отечественной истории, мы, выдержанные в идеях русского либерализма Владимира Викторовича Хасина, попали к доценту кафедры всеобщей истории СГУ Денису Михайловичу Креленко, стоящему на патриотических позициях (интересно, что разность взглядов не мешает дружеским отношениям между ними). О том, произошла или не произошла у нас «ломка парадигмы», вопрос не ставится – университетское образование предполагает развитие навыков самостоятельного критического мышления.

В этой беседе Денис Михайлович рассказывает о том, каким образом мы сможем полюбить себя и собственную историю, и об истоках загадки русской души.

– Денис Михайлович, одной из главных мыслей, которую вы доносили до нас на лекциях, было то, что наш коллективизм, соборность – в противоположность западному индивидуализму – были обусловлены исторически...

– Здесь природа гораздо сильнее воздействует на человека, нежели в тех странах и у тех народов, с которыми мы обычно себя сравниваем. Нам свойственно сравнивать себя с Европой, что принесло нам немало проблем, но сделало нашу историю исключительной. Между тем ни одна европейская страна в столь жутких природно-климатических условиях не живет. Россия – мировой Север. Ни один европейский народ не был так заинтересован в организованном упорядоченном обществе, как наш, поскольку без этого упорядочения природа оказывается сильнее индивидуальной личности, что приводит к определенным последствиям.

Сегодня под воздействием перемён в нашем обществе кое-что меняется. Однако в любом случае азиатский тип семьи трех поколений сохранен. Наша азиатская семья больше учит заботиться о своем потомстве, чем атомарная семья на Западе. Сохранен корпоративизм трудового коллектива, когда он понимается не как окружение коллег, а как вторая семья. Большая часть наших граждан имеет круг старых друзей, с которыми двигается по жизни. Во всяком случае для мужского коллектива это характерно. Выживать в коллективе проще. Грубо говоря, коллектив – это институт, дающий психологическую разрядку, позволяющий осуществлять мелкую, а подчас и крупную взаимопомощь, при этом не прибегая к материальным затратам. В отличие от Запада, где психолога нужно покупать, нашим психологом является друг на другом конце телефонного провода, а лучше – непосредственно напротив тебя с бутылкой, который в значительной степени снимает с тебя твои проблемы и берет частично их на себя в процессе вербального общения. В целом солидаристская организация общества нам присуща.

Может быть, новые вызовы нашего времени привели к тому, что человек стал замыкаться в себе. Но процесс этот далек от завершения и у нас, возможно, обратим. То есть раскол общества на атомы, возможно, не последует. Думается, чем острее кризисные явления в экономике и в социальной сфере нашего общества, тем большую роль будут играть семья, друзья, трудовой коллектив в жизни каждого человека. Иначе говоря, начнется реанимация прежних отношений, и другого пути, скорее всего, не существует.

Единственное – хорошо бы откорректировать общественную парадигму, вернуть человеку роль первостатейного явления в жизни общества. Тогда как сегодня человек – экономический винтик. И хорошо бы, чтобы государство и общество напомнили человеку, что он сам по себе ценность, а не только в силу преуспевания.

– Каким образом государство может показать, что человек – ценность?

– Это сложный вопрос. Я считаю, должен быть использован идеологический метод – в хорошем смысле этого слова: слово «идеология» приобрело в последнее время негативную окраску, а это неправильно. Для любого государства идеология нужна. Другое дело, какой она будет. С моей точки зрения, она должна быть мягко воспитывающей, рекомендующей.

Одна из первостепенных задач, на мой взгляд: государству нужно также определиться со своей историей. Государство просто обязано предлагать, как я в свое время называл это, оптимистичную модель национальной истории. Власть должна угомонить тех, кто самыми разными методами, подчас наукообразными, подчас шарлатанскими, убеждает наше общество в том, что тысячелетняя и более его история является чем-то отвратительным, непригодным, свидетельствующим о неполноценности. Оптимистическая модель истории, особенно если сравнивать нашу национальную историю по отдельным проявлениям с историей всеобщей, позволяет нам чуть более оптимистично смотреть в завтрашний день.

Оптимистическая концепция вовсе не подразумевает монополизации. Она только исключает из национальной истории фрагменты, воспитывающие комплекс неполноценности, вины и всего прочего. Это совсем не значит, что мы должны замазывать какие-то данности. Мы не единственные, у кого в истории случались досадные эксцессы. Для того чтобы оптимистичнее смотреть на процесс, следует помнить, что у других при похожих обстоятельствах подчас бывало и покруче нашего.

С моей точки зрения, когда, указывая на террор Ивана Грозного, историки-патриоты приводят в сравнение цифры французского масштабного террора против тамошних протестантов, это справедливо, уместно и избавляет от комплексов. Да, Иван Грозный был человеком со сложным характером, но это не делает его абсолютным злодеем на фоне коллег-монархов. В просвещенной Европе попадались люди с характером похуже. И это никоим образом не остановило повсеместный прогресс.

Когда поминают о Катыни, спекулируют темой расстрелянных поляков, нужно вспоминать о взятых в плен на Висле красноармейцах из войсковой группы Тухачевского, которые сгинули в польском плену от голода. Так что каяться следует многим и одновременно.

У нас в последнее время крайне мало внимания уделяется всеобщей истории, а она должна тщательно изучаться. Мы не должны принимать чужую модель на веру. Нужно анализировать то, что они говорят о себе и о нас. Иначе, вступив в конкурентную борьбу за новые мировые позиции, можно проиграть тем, с кем приходится – не буду говорить «бороться» – взаимодействовать.

– Американский психоаналитик Ранкур-Лаферьер говорил про мазохизм русской души – постоянную самокритику и самобичевание. Не оттуда ли критика собственной истории?

– Я полагаю, что слухи о мазохизме русской души сильно преувеличены. Самокритика и самобичевание – совершенно разные вещи. Самокритика у благоразумных, хорошо образованных, социально адаптированных людей нашей страны – совершенно нормальное и полезнейшее человеческое качество, самобичевание – качество нежелательное. Да, наш народ, безусловно, склонен к рефлексии и строго себя оценивает. Но это меняется – мы становимся строже к окружающим, лет 25 эта дорожка протаптывается. Тут надлежит соблюдать благотворный баланс трезвой самооценки и претензий к окружающим.

– Есть мнение, что патернализм присущ российской государственности. Нужна ли русскому человеку политическая свобода?

– Помните, у нас есть неотъемлемые права – на жизнь, на труд и так далее. Есть экономические права, которые иногда ограничиваются ради общественного блага, потому что самой прибыльной деятельностью в экономике является, например, наркоторговля, но допускать таковой нельзя. А вот политические свободы для большей части граждан являются фикцией. Они в принципе малореализуемы, и их ограничение не играет заметной роли. Свобода слова для большей части граждан превращается в возможность поорать на площади и быть справедливо привлеченным полицейским патрулем к ответственности за нарушение общественного порядка. Других механизмов реализации свободы слова у гражданина практически нет. При этом свобода СМИ в данном случае мало что меняет, поскольку пресса всегда является ангажированной либо властью, либо экономическими структурами. Право избирать и быть избранным – важное право. Но для того, чтобы избирать, надо иметь всю полноту информации об избираемом. Многие ли из нас имеют время, желание и достаточную информированность для этого? Потому приемлемые результаты обычно дают лишь выборы первых лиц, чья деятельность и намерения очевидны.

И когда говорят о том, что русским не нужны политические права, я говорю по-другому: большинству населения планеты не слишком нужны политические права. Многие с удовольствием делегировали бы их в обмен на социальные гарантии со стороны государства и уверенность в завтрашнем дне. Часть политических прав, за исключением самых простых избирательных, с моей точки зрения, являются избыточными. И это отображается, например, в том, что люди очень неохотно идут на выборы, особенно в местные органы власти. Русские в широком смысле слова здесь от других народов отличаются мало. Политические права совершенно точно нужны элите, но она может их реализовывать как через открытые, так и через закрытые каналы. Даже там, где политическая жизнь вообще сведена к минимуму, у элиты есть определенные механизмы политического влияния.

– Можно ли сказать, что большая часть нашего общества тяготеет к государственной отеческой опеке, которую оно видит в лице президента?

– Я считаю, что рейтинги нашего президента близки к истинным и связаны с тем, что наше общество понимает: распределение благ возможно только в случае параллельного зарабатывания этих материальных благ. А они извлекаются из внешней торговли, и чем выгоднее конъюнктура этой торговли, тем больше доходы социума. Президент проводит внешнюю политику, направленную на обеспечение достойного места в экономической структуре современного мира. Почему бы ему не пользоваться восьмидесятипроцентной поддержкой населения, которое понимает: чтобы что-то делить, нужно что-то зарабатывать?! Давайте называть вещи своими именами: мир никуда не ушел из империалистической фазы. И в этой империалистической борьбе нужно отбивать себе определенные куски периферийного экономического пространства, которое будет подпитывать социум в центре. Так действуют все игроки – субъекты. Примерно так следует делать и нам: свое никому отдавать не нужно.

– Политолог Александр Коновалов дал такую оценку Карибскому кризису: Хрущев сделал ставку на то, что для США неприемлем никакой ущерб, тогда как Россия готова пойти на уничтожение своей страны.

– Я думаю, что это гипертрофированная оценка. Хотя, скажем так, для нас уровень потерь традиционно, в силу исторического опыта, являлся менее чувствительной величиной. Но наше общество здорово подвинулось в сторону потребительских ценностей, отношение человека к себе изменилось, потери для нас тоже стали болезненными.

При этом существующий сейчас в мире накал страстей должен в конечном итоге закончиться, с моей точки зрения, рациональным для обеих сторон признанием потенциала друг друга. О России как о военной державе забыли, о чем она напомнила. Причем напомнила решительно, энергично и выяснила, что Запад вообще не готов противостоять государству сильнее, чем постсанкционный Ирак. Сейчас Россия просто напоминает о том, что монопольного права на использование силы на планете нет ни у кого. Я не думаю, что это приведет к войне.

– А не может ли быть такое, что Россия, подобно Ираку, будет истощена санкциями?

– Страх перед санкциями сильно преувеличен. Вопрос в том, насколько упадет жизненный уровень, что исчезнет из нашего повседневного потребления. Не думаю, что пармезан стоит геополитической капитуляции. И я сторонник того, что при необходимости вполне можно довольствоваться шашлыком. Чрезмерный выбор нашего человека утомляет. И вообще, счастлив не тот, у кого много, а тот, кому хватает. Тут санкции бессильны.

Едва ли возможно истощение от санкций для России – единственной полностью автаркичной страны в мире. При должном трудолюбии граждане России способны обеспечить себя всем необходимым. А вот воспитание императива трудолюбия, уважения к труду, который в последнее время растворился в ценностях потребительства, – важная задача. Для нас сегодня главное не переработать. Так вот, от этого постулата, скорее всего, придется отказываться в ближайшее время, чтобы эффективно противостоять вызовам.

– То есть вы говорите о мобилизации народных сил, как в 30-е, 50-е годы прошлого века?

– Верно.

– Хватит ли нам идеологического закала, чтобы мобилизоваться на упорный труд?

– Должно хватить. Если не хватит, то надо его будет всё равно найти и сделать так, чтобы хватило.

– Считается, что трудовой героизм в критических ситуациях и лень, надежда на чудо являются еще одними характерными чертами нашего менталитета. Вспомнить хотя бы русские сказки, где герой получает богатство совершенно даром, не прикладывая особых усилий.

– Я не знаю, где в русских сказках говорилось бы о чем-то легкодостижимом. В них рассказывается, что подвиг влечет успех. Надо Кощея завалить, чтобы царевну получить. Приведи мне хоть одну русскую сказку, где речь бы шла о халяве!

– К примеру, сказка про Емелю-дурака.

– Даже Емеля получает благосостояние за доброту: он щуку отпустил, когда мог бы съесть! А это, если вдумываться, вполне увязывается с западной протестантской концепцией первоначального накопления капитала: это значит «откажи себе сегодня, для того чтобы получить завтра больше». Так что Емеля получает за доброту, любовь к меньшим братьям и дальновидность.