«Между удовольствием и службой...»
«Время моей жизни в Саратове будет для меня навсегда памятно: всякий день казался в моей жизни новым днем по различности удовольствий, мною вкушаемых; в полку был любим и почитаем, имел эскадрон, называвший меня отцом, < ... > в городе всеми был любим и уважаем», – написал в своих воспоминаниях Александр Семенович Пишчевич, служивший в Ростовском карабинерском полку, который в 1792 -1793 годах дислоцировался в Саратовской губернии.
Эскадрон Пишчевича находился всего в 60 верстах от губернского центра в селе Лог. Александр Семенович часто неделями жил в Саратове, по личным и служебным делам бывал в уездах и много чего запечатлел в своих воспоминаниях. Чуть более 10 лет до того ставший центром вновь созданной губернии Саратов принял офицеров Ростовского полка весьма радушно. Город «с самого прибытия показался очень приятным, – восклицает Пишчевич, – как ради ласки, которою нам в оном оказывали, так и потому, что оставив пустыню Кавказскую, увидели мы себя посреди многолюдного общества».
Губернию в этот период возглавлял генерал-поручик Илья Гаврилович Нефедьев – приятель и сослуживец отца автора воспоминаний, Семена Степановича Пишчевича – выходца из Сербии, перешедшего на русскую службу по приглашению императрицы Елизаветы Петровны. Александр Семенович был приближен саратовским губернатором и мог лично наблюдать некоторые особенности управления губернией.
«Нефедьев был старичок предобрый и честный, не ведающий вовсе, что в его губернии делалось». Гораздо больше делами губернии занималась губернаторша Марья Семеновна, под присмотром которой чиновники готовили деловые бумаги. Когда секретарь приносил документы на подпись, Нефедьев требовал для порядка их ему прочитать и, слушая, засыпал, так что секретарю приходилось «будить губернатора для подписания». Губернаторша была «женщиной рослой и немолодой, которая, впрочем, говоря по пословице: стоя ехала, семерых везла». Поскольку жена губернатора постоянно вмешивалась в управление губернией, многие саратовцы за глаза «губернаторшу называли Ильей Гавриловичем, а губернатора Марьей Семеновной». С гораздо большим рвением занимался Нефедьев породистыми собаками, игрой в карты, приемом визитеров, которые «говорят вздор, ежедневные новости и прочее».
«Дни недели были разобраны лучшими в городе домами, в которые пополудни съезжались, занимались картами, а ввечеру начинались танцы, которые продолжались нередко гораздо за полночь». Некоторые богатые дома устраивали вечера и по два дня в неделю, при этом шло соревнование, у кого народу и танцев будет больше. «Губернаторша в сём странном обыкновении первенствовала не потому, чтобы она лишне любима, но по страху, который она умела во всех вселить».
«Жизнь моя текла между удовольствием и службой, – вспоминал Пишчевич, – ибо я хотя в городе и танцевал, как говорится, до упаду, но, отправляясь в свой эскадрон, проживал некоторое время, где служба, книги, и мои сочинения меня занимали; и так, когда мои ноги отдыхали, тогда голова и руки в работе находились».
В один из таких периодов пребывания в эскадроне удалось Пишчевичу «оказать услугу общественному порядку», переловить шайку разбойников, «грабивших несколько лет проезжих купцов и нередко их убивавших». Среди бандитов оказалось три жителя села Лог. Александр Семенович и не догадывался, что эти разбойники «имели на откуп большие дороги», уделяя «из плодов их грабительства» долю уездным и губернским чиновникам. За взятку в три тысячи рублей воры «освободились и получили привилегию продолжать свое ремесло». Когда разбои возобновились, Нефедьев, «который не столько ведал происходящее в его губернии, сколько знал, что тогда делалось в Мексике», и которому ни гроша не уделялось из разбойничьих взяток, совершенно искренне считал, что появились новые грабители. Он просил Пишчевича, чтобы тот «старания приложил переловить появившихся вокруг своих квартир шалунов – так угодно было наименовать господину губернатору головорезов».