Обувной «Айболит»
Он заботится о нашем комфорте, здоровье, удобстве. Без него мы бы не смогли буквально летать каждый день в наших любимых ботинках, которые куплены-то были лет 5 назад. Нет, они не порвались, потому что он о них позаботился. Без него мы бы не могли очаровывать представителей сильного пола своей изящной ножкой в любимых туфельках-шпильках. Он позаботился о том, чтобы эти туфельки всегда мерно постукивали, сообщая о нашем приходе. Очевидно, эта очень древняя профессия требует чуть больше уважения в обществе.
Мастерская без вывески
О том, что в помещении на улице Шелковичной, 178, находится мастерская по ремонту обуви, говорит белый бумажный листок. «Ремонт обуви, сумок. Изготовление ключей» – написано некрупным шрифтом. В коридоре на полу лежит вывеска с яркими голубыми буквами на желтом фоне.
О прибытии клиента оповещает мастера тонкоголосый дверной колокольчик.
«Вывеску я снял по приказу администрации Фрунзенского района, – поясняет мастер Павел Шарашкин. – Предписание велено было выполнить до 25 апреля, если не снимем – будет штраф. Были вывески и у соседнего ателье, у магазинчика – все сняли. Висели 15 лет, никому не мешали, и тут... За ерунду зацепились. Ну чего хотят? Хотят, чтобы я пришел, согласовал, чтобы мне написали эскиз, сделали выкопировку, подписали. На каждом этапе деньги давай. Помощи от властей нет, только кричат о ней. Хотят совсем без штанов нас оставить», – огорчается мастер.
Без вывески клиенты теряются. Времена сейчас непростые, так что закрытие торговой или ремесленной точки никого не удивит. Те, кто обращают внимание на лист бумаги, всё же доходят до мастера и сообщают, что чуть было не ушли.
На полке лежат – дожидаются своих хозяев – несколько пар отремонтированных босоножек, висит школьный рюкзак. Заказов, как правило, летом бывает мало – люди разъезжаются по отпускам, дачам. К тому же летнюю обувь многие покупают на сезон: порвется – легче выбросить, чем отремонтировать и носить дальше.
С кризисом цены на материалы возросли, но цену своих услуг мастер поднимать не стал: покупателей ведь и так немного, зачем их распугивать? Павел Евгеньевич радуется, что арендная плата осталась в прежнем размере и не меняется последние шесть лет. Помещение ему сдает завод «Сарторгтехника», у которого много пустующих площадей – наверняка завод руководствуется той же логикой: арендаторов тоже немного, зачем их распугивать?
«Будет совсем мало заказов – я закроюсь. Или в центр переберусь, или что-нибудь еще придумаю», – размышляет Павел Шарашкин. Но пока, говорит, жить можно.
Потомственный мастер
Шарашкин – потомственный мастер. Его отец Евгений Павлович всю свою жизнь делал своими руками и ремонтировал обувь. Он родился в тяжелое время – в 1935 году, детство пришлось на годы Великой Отечественной войны. Отец погиб в 1941-м, мать после войны вышла замуж второй раз. Отношения с отчимом были сложные, тот выгонял его из-за стола, ложкой по лбу стучал... Когда папа учился в четвертом классе, отчим определил его в ремесленное училище: «Пусть деньги в дом приносит, ничего бесплатного не бывает!» – рассказывает Павел Шарашкин. Сшитую пару ботинок или сандалий юный мастер обменивал на буханку хлеба – такова была цена работы.
Павел Шарашкин с детства наблюдал, как отец шьет и чинит обувь. Окончив восемь классов, он тоже начал работать мастером. Пробовал параллельно учиться, даже поступил в педагогический институт – поскольку в школе был спортсменом, хотел стать тренером или физруком. Но нужно было зарабатывать деньги, поэтому учебу оставил. Павел Евгеньевич работал в четвертом цеху производственного объединения «Маяк». Как и везде, был план, выдавали материалы.
В 90-е годы, как рассказывает собеседник, «работать на государство стало невесело», поэтому Павел Евгеньевич открыл собственную мастерскую. Первая его мастерская располагалась на улице Некрасова рядом с центральным ЗАГСом. Потом он поменял несколько мест. Основная причина переездов – резкое повышение арендной платы: «Могли вдруг поднять на сто процентов, причем с долларом и рублем проблем не было». А некоторые арендодатели меняли плату задним числом. Например, когда у Павла Евгеньевича мастерская находилась в здании общежития аграрного университета на Бахметьевской, в вузе сменился ректор. Новое руководство потребовало с мастера в два раза больше оговоренной суммы за последние несколько месяцев. Павел Шарашкин оттуда ушел. Через полгода ему позвонили из университета и попросили вернуться, но он отказался: «А зачем? Клиенты уже разбежались. Ну не пошла, так не пошла!»
«Здравствуй, друг мой дорогой!»
Последние 15 лет его мастерская находится на Шелковичной. К этому месту Павел Евгеньевич привык, считает своим вторым домом, где проводит большую часть своей жизни. «У меня здесь королевские хоромы! – раскидывает руки в стороны мастер. – 18 квадратных метров! Помещается и телевизор, и холодильник, и мультиварка».
Рабочий день мастера начинается в 9 часов утра, заканчивается в 18:00. В последнее время Павел Евгеньевич работает без перерыва. Раньше уходил на обед в столовую завода, но теперь, в целях экономии, готовит прямо в своем «офисе». В субботу и воскресенье Павел Евгеньевич дает себе выходные, но в отпуск он не уходил последние лет двадцать. Вместо курортов – в выходной день помидоры, картошка, пчелы в ульях на даче.
На видном месте в мастерской висит прейскурант. Одна из самых популярных услуг, замена набоек, здесь стоит 200 рублей (в других мастерских – 250–300), проклейка обуви вкруг – 300 рублей, замена молнии – 10 рублей за сантиметр. Качество – на совесть.
Есть и такие виды работ, которые мастер делает за «спасибо»: прижмет замок на куртке, сделает дополнительные дырки на ремне и так далее. Ему это несложно, а людям приятно. «Бабушка одна ко мне стала ходить: я ей раз бесплатно сделал, два сделал, три... Прихожу как-то в сберкассу неподалеку отсюда – она видит меня, подбегает, обнимает: «Здравствуй, друг мой дорогой!» А ей лет под девяносто, наверно», – рассказывает Павел Евгеньевич.
Он добавляет: «Конечно, и обидно, может быть, что столько лет я проработал, а цена у меня минимальная, не меняется много лет. Я всегда стараюсь сбавить цену работы. Говорю себе иногда: «Эта работа потребовала много труда или материала, надо бы дороже взять, рублей 300». А сам беру 250. Не знаю, почему так получается...»
