Захар Прилепин: Новороссия – это моя революция!

Один из самых известных и переводимых в мире современных российских писателей, лауреат премий «Нацбест» и «Большая книга» Захар Прилепин выступил на минувшей неделе в Саратове с презентацией новой книги публицистики «Не чужая смута». Книга состоит из ранее не опубликованных эссе, репортажей, заметок из ЖЖ, Facebook и путевых очерков из поездок по Новороссии. Захар Прилепин дал интервью нашему изданию.

– Начну с цитаты из вашего стихотворения «...уж лучше ржавою слюной дырявить наст...», которое вы впоследствии переложили на бит вместе с репером Ричем.

...для вас Империя смердит, а мы есть смерды
Империи, мы прах ее и дым,
мы соль ее, и каждые два метра
ее Величества собою освятим.

Россию сейчас воспринимаете по-прежнему – как империю?

– Конечно, а как ее можно воспринимать иначе? Это ее обычное состояние. Никакое другое состояние она принять не может в принципе.

Я доволен, что этот текст, который был написан в 2001-м или 2003 году, абсолютно соразмерен всем событиям, которые сегодня имеют место. Хотя тогда ничего, казалось бы, не предвещало войны на Украине.

– Для меня как раз это стихотворение, а затем уже и песня является в определенной мере квинтэссенцией вашего творчества. В ней есть какие-то стержневые, базовые вещи. А вы как этот текст сейчас воспринимаете?

– Да, это правда. Это ключ, наверное, ко всем моим текстам. Стихотворение было написано случайно. Тогда я еще работал рекламным агентом. Вдруг из ниоткуда пришли эти слова. Хотя ничто не предвещало ни слов, ни того самоощущения. Текст как будто из воздуха снизошел. Я так никогда не говорю о своих произведениях. Но это единственное неожиданное исключение.

За те десять лет, которые я даю интервью, вы первый заметили это стихотворение. Я вам за это благодарен. Да, именно оно является, пожалуй, одним из главных в моем литературном творчестве.

– В одном из интервью вы сказали, что «Россия – заговоренная страна. Она по Розанову может тебя сожрать, может отпустить. Может вытолкнуть». Это – господствующее настроение и вашего стихотворения. Вам Россия соприродна этой заговоренностью?

– Да, наверное, я соприроден своей стране в этом смысле. Тут есть и пафос, и глупость. Наверное, на тот момент так было сформулировано, исходя из контекста. Сейчас бы я сформулировал иначе. Но то, что я чувствую свою вписанность во всю нашу историю, – несомненно. Я получаю от этого удовольствие. Я получаю удовольствие от всего, что здесь происходит. От глупости, мрачности, суровости, от нелепых вывихов всего происходящего... Я чувствую... Знаете, как будто ты ловишь большую волну в каком-нибудь водоеме. И понимаешь, что тебя несет. Ты получаешь от этого необычайный кайф. Я эту волну движения русской истории, мне кажется, поймал. Меня бьет, переворачивает, стягивает плавки, выкидывает на берег, затягивает в водоворот, а мне всё это нравится.

– Кстати, вы сравнивали Россию с неким водоворотом евразийских пространств, воронкой, которая «вбирает, закручивает в себя целые народы, территории». Сейчас этот водоворот коснулся и юго-востока Украины. По-вашему, это и есть некий путь, самость России? По каким принципам работает эта мощнейшая воронка? И может ли она убить саму себя?

– Может быть, да. А может, нет. Сегодня для крушения воронки гораздо меньше шансов. Сегодня меньше, завтра, возможно, больше.

Россия является воронкой помимо собственной воли. Это не самоорганизующаяся воронка. Вопреки своей воле она что-то втягивает, что-то выталкивает. Это совершенно природное движение. Оно не придумано Киселевым на канале «Россия-1». Оно не придумано Путиным. Это движение, в которое втянут и Киселев, и Путин. И мы все втянуты. Либо ты встроен в эту волну, либо ты пытаешься строить свой поперечный ход.

Убить эта воронка может, если она переусердствует, если не рассчитает свои силы. Распад Советского Союза вполне органичный пример, органичное событие, когда эта воронка переусердствовала. Октябрьская и Февральская революции, например. Тогда какие-то вещи мы недопоняли, переоценили, передурили.

– В этом году вышел перевод новой книги американского социолога, историка Джека Голдстоуна «Революции. Очень краткое введение». Он выделяет пять необходимых условий не­устойчивого социального равновесия. Пять элементов, которые ведут к революциям: проблемы в экономической и фискальных сферах, растущее отчуждение и оппозиционные настроения среди элит, народное возмущение несправедливостью, идеология, предлагающая убедительный и разделяемый всеми нарратив сопротивления, и благоприятная международная обстановка. Вы с этим согласны? Считаете ли вы, как почти профессиональный революционер, что революция в России возможна, и какого она будет толка, если будет?

– Сложно сказать. Всегда может появиться шестой критерий. Или убавиться пятый. Я не думаю, что сейчас революция в России возможна в принципе. Даже если совпадут эти пять пунктов и еще пять каких-нибудь дополнительных. Революция невозможна, потому что была Новороссия и Донбасс. Что бы ни происходило в России, никто не позволит совершить революцию, потому что оппозиция, так сложилось исторически, целиком и полностью ассоциируется с либерально-буржуазной интеллигенцией. После того как из Донбасса вернулись тысячи ополченцев, любая попытка революции в России по принципу сахаровско-болотной площади закончится не выводом ОМОНа, а появлением Стрелкова, Моторолы, Гиви. И революция закончится. Несмотря на все эти пять пунктов. Любой протест будет сломан на раз не государством, а теми силами, которые наблюдали Майдан и его последствия.

– Вы давно и достаточно последовательно осуждаете российский либерализм. Действительно считаете, что сейчас в России он реально есть и это государственная политика? Может быть, это все-таки квазилиберализм?

– Социализма, либерализма на практике в чистом виде не существовало никогда. Его никогда не было. Но это не отменяет того факта, что есть определенные либеральные тенденции, которые сегодня проявлены гораздо более активно, чем либеральные тенденции в эпоху Дениса Давыдова, Пушкина, Лескова или Розанова. Либеральное движение представлено сегодня намного шире.

Если начнется доминошное падение российской государственности, либералы, безусловно, сделают всё, чтобы немедленно взять власть. Для меня это будет означать смерть всего того, что я люблю. Я не хотел бы этого допустить. Я хотел бы так или иначе проанализировать и озвучить угрозу для большинства граждан нашей страны. Сегодня эта угроза меньше, завтра больше. Но она никуда не денется.

– Захар, в интервью с Познером вы сказали, что либерализм для государства нужен – как приправа. А что тогда будет являться основным замесом, по-вашему?

– Традиции левой империи. Просвещенный консерватизм. Всё то, что Россия являла собой в прошлом. Это можно называть как угодно. Но наша страна никогда не была либеральной. Кроме нескольких периодов, которые немедленно заканчивались крахом и коллапсом. Когда либералы говорят, что нам не нужна больше левая идея, потому что мы знаем, чем всё это заканчивалось, это смешно. Приход либеральных деятелей к власти в России и на Украине приводил к полному кошмару.

К несчастью, левых революций сейчас в мире не происходит. Происходят революции квазилиберального или буржуазного толка, которые модерируются далеко не теми причинами, элементами, о которых мы думаем. Левая революция в России возможна, но это может произойти через 10–15 лет, когда в стране организуется сильное рабочее движение.

– Два года назад в одноименной программе «Прилепин» на «Дожде» вашим гостем был социолог, левый философ Борис Кагарлицкий. Вы беседовали о протестных движениях, революции, либерализме. Он говорил, что власть в России ошибается только один раз. Как сапёр. И большой бунт здесь происходит только один раз: «Как только власть почувствует, что с народом можно сделать всё что угодно, он не вытерпит». Вы сказали: «Я желаю этому сапёру ошибки от всей души». Вы по-прежнему желаете этому сапёру ошибиться?

– На тот момент желал. Сейчас не желаю. Но я не считаю ту свою позицию неправильной. Я как раз думаю, что из того мнения вырастает моя новая позиция к позиции власти. Кагарлицкий очень умный человек. Возможно, один из самых умных в России. Но иногда некоторые желаемые вещи он выдает за действительные. Ему казалось, что страна ошибается. И вот сейчас будет какая-то ошибка, которая будет стоить ей жизни. Но где эта ошибка совершенно никому не понятно.

Я не желаю своей стране ошибиться. Я не до такой степени ленинец-троцкист, чтобы желать России проигрыша в войне. И любая другая ошибка мне сейчас не нужна. Я как раз хочу, чтобы власть сегодня не совершала ошибок. Всякая ее глупость в данном контексте мне кажется неуместной.

На юго-востоке сейчас воюют мои друзья. Я был на Донбассе в феврале-марте с гуманитарной миссией. Там сейчас проходит подготовка к новым масштабным военным действиям, к взятию Мариуполя и других территорий нынешней Украины. Ополченцы получают определенные поставки, какую-то помощь из России. Зачем мне нужна революционная ситуация в стране? Чтобы ополченцы остались без помощи? Чтобы они были оторваны от механизма, который их как-то подкрепляет?

Я переживаю за них и за те два миллиона местных жителей Донбасса. Зачем мне ошибки?

Новороссия – это прямое следствие всего, что мы, национал-большевики, делали в 90-е, нулевые годы. Я не знаю, в какой степени мы повлияли на власть. Может быть, это наша заслуга на 4 процента, может, на 94. Меня сейчас часто спрашивают: «Захар, ты по-прежнему революционер?» Конечно, я революционер. То, что произошло на Донбассе, – это тоже революция. Национальная, социальная, освободительная революция. Это моя революция!

– А насколько вообще силён левый элемент на Донбассе?

– Есть стихийный левый элемент. Он гораздо стихийнее, чем правый. Но правый, может быть, более осмыслен. Но он менее продуман и глубок, достаточно бестолков.

Левых много. Есть даже коммунистический батальон и нацболы. Левый элемент заключается даже не в том, что есть какие-то наши батальоны или мыслители. Сама по себе революция в Крыму и на Донбассе началась на основе постсоветских ностальгий и иллюзий. Это пункт первый. Второй – это, конечно, национально-освободительная борьба против киевской номенклатуры и в том числе местной донецкой олигархии. Эти вещи были связаны.

Ополченцы могут не отдавать себе отчет в том, что они идейно левые, но это так. К сожалению, левых нет в местной власти. Новороссия не будет левой. И правой тоже не будет.

– А какой тогда?

– Будет той же самой Южной Осетией, Приднестровьем, Абхазией. Страной, которая отвоевала свою независимость, свое право думать, делать, писать, жить в составе той матрицы, к которой она считает себя приобщенной.

– Главный герой романа «Санькя» и все остальные его персонажи, как мне кажется, находятся сейчас в Новороссии. У вас такое же ощущение?

– Да, они там и находятся. Например, Гриша Тишин – один из прототипов Саньки. Он сейчас на Донбассе. Я думаю, половина ребят, характеры которых списывались для романа, тоже на юго-востоке. Причем они заехали туда самыми первыми. Когда еще начинался Крым. Вообще «Санькя» – это только начало истории. Крым и Донбасс – продолжение романа, его финал.

– Вы в такой финал верили?

– Нет. Я, конечно, не предполагал такого. В 2008 году я написал эссе «Terra Tartarara». Текст о гражданской войне на Украине. Якобы это поле, где воевали Запад и Восток. И я был абсолютно убежден, что весь этот хаос перекинется на Россию, потому что она не впишется в ситуацию, а будет сохранять свое олигархическое состояние.

Сегодня Россия сделала такой жест, в который никто не верил. Это неожиданный ход. Тут я снимаю шляпу.

– На пресс-конференции в РБК вы заявили, что присоединение Крыма, Новороссия – это только начало некой перестройки страны, её перехода на иные рельсы. Что это за рельсы?

– Продовольственная, техническая, научная и прочая независимость. Понимание того, что властные, финансовые элиты не уедут на Запад. Это волей-неволей вписанность в определенный вектор развития так называемого русского мира. Мы кричали уже 20 лет об отказе от участия в мировых финансовых операциях, о продовольственной безопасности, о многом другом. На сегодняшние события мы, нацболы, смотрим с удовольствием. Наша политика отчасти реализуется.

Когда нацболы оказались в одних окопах с фээсбэшниками, ментами, чеченцами, кем угодно, мы перешли в другое измерение. В целом для страны это не очень понятно, а для моих сотоварищей, которые всегда были на передовой политической борьбы, это радостная весть. Они молили об этом.

– Ваши товарищи нацболы не чувствуют небольшой диссонанс, что с ними рядом воюют чеченцы, правые, анархисты, которые их взгляды совсем не разделяют?

– Нет. Наоборот, они чувствуют радость, счастье. Как там поется: «...как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».