Школа свободомыслия
Столичная Высшая школа экономики известна как самый молодой, но престижный вуз, дающий качественное образование. В последнее время вузом проводится политика привлечения на магистерские программы студентов из регионов. Для этого ежегодно в начале февраля проводятся зимние школы, на которых абитуриентам и просто любопытствующим предоставляется возможность познакомиться с образовательным процессом и прослушать лекции ведущих российских исследователей.
Самый западный
«Нет ничего проще, чем открыть Зимнюю школу факультета социальных наук: школа открыта!» – ловко справился со своей миссией высокопоставленный представитель вуза, но в последний момент будто бы решил задержаться на сцене и рассказать участникам Зимней школы о своем учебном заведении. В розданных программках значилось, что торжественное открытие производит «профессор, первый проректор НИУ ВШЭ В. В. Радаев». Это не Валерий Васильевич, а Вадим Валерьевич. И всё же есть подозрения, что родственная связь исключена.
В своем выступлении однофамилец нашего губернатора развеял стереотипы, преследующие «вышку» (как называют ее свои) на всем протяжении ее существования. Во-первых, это вовсе не коммерческое, а государственное учебное заведение. Особенность положения ВШЭ заключается в том, что она находится в непосредственном ведении правительства РФ, а не министерства образования. Во-вторых, в школе экономики преподают не только социально-экономические, но и гуманитарные науки, математику и информатику.
Высшая школа экономики – наверняка самый западный из всех российских вузов. Она была основана в 1992 году, с воплощением идеи о создании экономической школы европейского образца, отвечающей требованиям новой политической и экономической ситуации в стране. Основной принцип образования – опора на современную мировую науку. Скажем, для желающих поглубже изучить политико-правовые взгляды Платона и Канта больше подойдет классическая школа МГУ, а с вышедшей в прошлом месяце работой Брюса Буэно де Мескита, да еще и в оригинале, обязаны ознакомиться студенты ВШЭ.
За более чем 20 лет своего существования «вышка» обросла 27 факультетами и отделениями и сотней научных исследовательских центров. Одних только магистерских программ сейчас насчитывается 112. На некоторых из них обучение ведется на английском языке, существуют программы двойных дипломов в сотрудничестве с зарубежными вузами. К слову сказать, сама форма магистратуры в ВШЭ появилась с момента образования вуза, когда болонский процесс представлялся в голове обывателя чем-то недалеким от процесса Нюрнбергского.
Высшая школа экономики активно заманивает к себе студентов из регионов. Для этого начиная с 2009 года проводятся зимние школы. В течение нескольких дней абитуриенты слушают лекции ведущих преподавателей и узнают особенности поступления на интересующие магистерские программы, причем расходы на образовательную программу, проживание в загородном пансионате и питание берет на себя ВШЭ. Далее по всей России проходят олимпиады, победители которых получают право зачисления вне конкурса. Все остальные имеют возможность подать документы летом в установленный срок, претендуя на две с половиной тысячи бюджетных мест. Для всех зачисленных иногородних студентов вуз великодушно предоставляет места в общежитиях.
Сейчас Высшая школа экономики ставит перед собой цель войти в сотню лучших мировых вузов к 2020 году. На развитие вуза щедро выделяются средства из федерального бюджета. В обмен на это ВШЭ ведет экспертно-аналитическое обеспечение деятельности правительства РФ.
Что удивительно, при всем своем тесном сотрудничестве с государственной властью у ВШЭ достаточно выдержана либеральная позиция. Преподавателям вышки будто бы предоставлена преференция давать независимую оценку политическим реалиям. Дух казенного заведения, идеологическая бравада ощущается здесь менее всего. К такому выводу можно прийти, посетив на Зимней школе по политологии лекции о современной политической картине России.
Ужасный конец VS бесконечный ужас
Профессор, председатель правления Центра политических технологий Борис Макаренко считает, что нынешней российской политической системе присущи черты неокорпоративистской модели, и этих черт становится всё больше.
– Корпоративизм – представление об обществе как о едином организме, в котором есть мозг в виде партии или идеологии, есть руки и ноги, которые могут работать, только выполняя прямую команду мозга. И в этот организм будто бы проникают микробы, которые стараться нанести ему урон, потому что они не принимают конструкции мозга. Если раньше у меня была одна-две цитаты высоких властных фигур (первые такие цитаты принадлежат Бенито Муссолини) с метафорой чужеродных элементов, то за последний год я уже сбился со счета – «пятая колонна», «национал-предатели», и высказывания о бактериях тоже были, – рассказывает Борис Макаренко.
Профессор департамента политической науки ВШЭ Николай Петров рассказал о развитии российской политики после переломного 2014 года. Именно тогда Путин перешел от демократической выборной легитимности к легитимности военной мобилизационной. За счет этого достигнуто сплочение вокруг лидера, но платить приходится тем, что вызовы, ставшие перед примитивной политической системой, усложняются, и риск конфронтации неизбежно нарастает.
После перехода на новый путь надобность в демократических декорациях отпала. Произошло полное пренебрежение международными принципами, стремительная деградация судебной системы.
Политолог Николай Петров указывает на другие черты нового режима:
– В этой системе нет места для элиты, есть место для номенклатуры. Черта номенклатурной элиты – зависимость от начальника (сегодня ты – Сечин, глава Роснефти, а завтра тебя сняли, и ты – никто, у тебя в заначке осталось только несколько миллионов долларов). Для такой системы характерен короткий горизонт планирования – нет смысла вкладываться в будущее, есть смысл брать сегодня столько, сколько ты можешь взять. Прямое следствие из этого – коррупция.
Политика 2014 года, не решив старых проблем, добавила новые. Это рост напряженности среди населения из-за сокращения социальных расходов. Восточная Украина поставила Россию в положение между молотом и наковальней, когда шаг в одну сторону означает срыв в жесткую конфронтацию с Западом и ухудшение и без того плохого экономического положения, шаг в другую сторону означает обвинение в предательстве национальных интересов. Также констатируется обострение внутриэлитных конфликтов (главным образом между группировками МВД и ФСБ).
Примечательно, что перейти от либерализации к военной мобилизации легко, а вот вернуться обратно практически невозможно. Возникает вопрос о времени жизни нового путинского режима. Эксперт прогнозирует, что «движения в штопоре, как ни регулировать скорость, больше чем на полтора-два года не хватит».
– Что дальше, когда этот самолет неизбежно разобьется? – ставит вопрос Николай Петров, – Проблема в том, что после Путина вряд ли будет лучше, чем вместе с ним. Последние 15 лет шел негативный отбор: институты и элиты деградировали, все машины демонтированы. В этой ситуации хаоса, когда власть падает из рук Путина, возникает вопрос, кто ее подбирает.
Ни один политик из окружения президента не может удержать власть, потому что все они – «как луны, которые отражают путинский свет, и, если свет исчезает, исчезает легитимность этих политиков». Региональная власть безвольна. Эксперт рассматривает три возможных сценария развития событий.
Во-первых, нового лидера объявят силовые структуры, добившись внутреннего согласия.
Во-вторых, самой сплоченной политической силой, по его мнению, будут выглядеть националисты, которые «по свистку могут вывести на площади сотни тысяч человек».
Третий и самый неприятный вариант развития событий: власть может захватить Рамзан Кадыров, лидер второго в нашей стране авторитарного режима. «Это человек, у которого в руках огромная лично ему преданная сила, причем с падением путинского режима кадыровский режим не станет слабее», – аргументирует свое мнение Николай Петров.
Подводя итоги, политолог подмечает несколько оснований для оптимизма. С одной стороны, «лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас». Еще несколько лет назад экономисты прогнозировали, что ресурса у системы достаточно, чтобы вообще ничего не менять и спокойно жить, увеличивая дефицит бюджета. Теперь, после 2014 года, политическое время бежит очень быстро.
С другой стороны, Николай Петров надеется, что власть осознает необходимость развивать более гибкую публичную политику и усиливать институты. Вопрос в том, какой из процессов – разрушения или созидания – будет быстрее.
Страна заборности
Одной из самых ярких и запоминающихся выступлений на Зимней школе была лекция историка, политолога, журналиста Сергея Медведева. Называлась она «Феноменология забора». Как ни удивительно, к политической науке заборы тоже имеют отношение.
Больше всего, по убеждению Сергея Медведева, Россия дала мировой архитектуре заборов. Они в нашей стране повсюду. Высокие заборы элитных коттеджей, низкие заборчики вокруг газона, парковочные барьеры, шлагбаумы... Наша ментальность не позволяет допустить существование случайного свободного участка. Пространство поделено, отгорожено, оснащено всевозможными препятствиями, затрудняющими свободное передвижение. Попытайтесь войти в любое заведение общего пользования: из четырех входных дверей будет не заперта только одна, далее нужно будет преодолеть по диагонали коридорное пространство до следующей незапертой двери. Ходить по России должно быть сложно. Особенно по нашим дорогам.
– Россия – страна не соборности, а «заборности». Кладбищенские ограды свидетельствуют о модели мышления русского человека, – говорит Сергей Медведев, демонстрируя на фото рябь металлических клеток. – И после этого мы говорим о том, что мы, русские, – община, люди соборные.
Заборы, по сути, попытка присвоить и оформить пространство у народа с параноидальным отношением к собственности, считает профессор. История и современность научили нас тому, что наша собственность не гарантирована правом. Русский человек настолько задавлен государством, что у него есть желание спрятаться, как улитка, в свой панцирь. Создается сегментированное, непрозрачное, вязкое пространство, по которому сложно перемещаться. Ограниченные в мобильности люди легки в управлении для власти, которая, кстати, правит народом тоже из-за забора.