Сергей Вилков: Социализм – достаточно практичная идея

С левым активистом, членом Российского социалистического движения политическим обозревателем «Общественного мнения» я беседовал еще в прошлом году. Говорили об упадке левых и леворадикальных движений в Саратове, о новых социалистах, троцкизме, Славое Жижеке и многом другом. Интервью должно было выйти в конце этого месяца или в начале следующего.

Но 13 января, в День российской печати, на Сергея было совершено нападение.

«Я возвращался домой, когда двое мужчин, пропустив меня вперед, напали одновременно: один попытался повалить сзади, а другой спереди начал бить по лицу. Не знаю, сколько это продолжалось. Потом они разбежались в разные стороны. Я думаю, меня поздравил с Днем печати депутат областной думы Сергей Курихин», – говорит Вилков.

Половину ночи Вилкова возили туда-сюда по больницам и полициям. Для того чтобы подтвердить факт побоев, Сергею пришлось побывать в трех медицинских учреждениях, вернуться в первое для получения больничного, а потом отвезти собранные документы в судмедэкспертизу. Несмотря на заявления издания и самого пострадавшего, следователи квалифицировали нападение как хулиганство, не связанное с профессиональной деятельностью.

За несколько лет это уже четвертое нападение на сотрудников «ОМа». До этого жертвой нападений был Александр Крутов. Правоохранительные органы не нашли ни заказчиков, ни исполнителей преступлений.

Вполне очевидно, что избиение обозревателя «Общественного мнения» Сергея Вилкова – гнусная акция устрашения. Все люди, которые в этом участвовали, должны отчетливо понимать, что они – подонки. Эти граждане должны также знать, что за свои поступки надо отвечать. И ни на какого Путина, «патриотизм», «консолидацию» и «сакральную Корсунь» им не удастся списать свою подлость. Есть статья № 144 УК РФ – «Воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов». Рано или поздно они будут по ней привлечены к ответственности.

Так что «пусть наша ярость благородная вскипает, как волна»... И как тут не полеветь после всего. Но об этом ли наше первое интервью в этом году? Нет, не об этом.

– В социальной сети «ВКонтакте» в вашей анкете среди любимых писателей есть Михаил Зощенко. Он утверждал, что любые сверхчеловеческие проекты невозможны. А сама человечность, которая гнездится в трусости, тупости, страхе, влюбчивости, самокопаниях, – это и есть то, что делает нас людьми. Попытка избавиться от этого всегда будет кончаться трагедией. Не считаете ли вы, что социализм, коммунизм – это такие же сверхчеловеческие утопии?

– Зощенко – это писатель, художник в широком смысле. Он имеет право иногда на абсурдную постановку вопроса. То, о чем он писал, – наследие тысячелетий человеческой истории. Но в тоже время нельзя и забывать, что 99 процентов своей истории человечество жило без частной собственности. Я имею в виду родовой строй. Мы, естественно, не призываем вернуться к нему. Привожу его как пример. Инстинкт дележки, воровства, накопительства – это не что-то неотъемлемое. Эти инстинкты могут изживаться, уступая коллективизму, тяге к раскрытию себя через творческий труд и так далее.

– А вы не считаете, что именно частная собственность способствовала развитию этой самой цивилизации?

– Конечно. На каком-то этапе да.

– Так почему вы считаете, что этот этап завершен?

– Никто не может сказать точно, когда этот этап закончится. Марксисты разных времен уже не раз отправляли капитализм на помойку истории. Но каждый раз он находил какие-то выходы из кризиса, которые для многих были неожиданны. Мы не можем говорить, что для капитализма сейчас настал тупик. Но тот пучок проблем – культурных, социальных, экономических – просто неразрешим. Пока нам трудно представить, как капитализм сможет их преодолеть. Хотя он может их решить, создав новые проблемы.

– А как эти проблемы может решить социализм?

– Создание бесклассового общества, органы местного самоуправления. Строительство вертикали, но снизу, по принципу советов, где самоуправляемые низовые органы не подразумевают разделения властей. Чтобы создать такие условия, нужно государство. На переходном этапе необходимо его сохранение. Но по сути государство, как говорил Ленин, должно уничтожать само себя. И общественная собственность, как залог демократии. Это условия, при которых человечество сможет взять свою судьбу в свои руки.

Либеральный экономист Джеймс Тобин утверждал, что, если обложить международные корпорации налогом в 1,5 процента, можно решить полностью проблему голода и образования на планете. Это лишь один пример решения социальных проблем. А что будет, если экспроприировать всю прибыль от этих корпораций? Социальное благополучие человечества улучшится на несколько порядков. Потребности человека будут удовлетворены. У людей будут другие интересы. Человек сможет уделить время политике, вопросам самоуправления, искусству и так далее.

Современные технологии, Интернет дают всё большее пространство для воплощения низового самоуправления в жизнь. В результате идеи, которые выдвигались теми же марксистами начала ХХ века, сейчас выглядят более реалистично.

Вообще социализм – это достаточно практичная идея. Она выгодна большинству. Социалистическое общество – это не рай на Земле. Мы не утописты. Мы не даем идеальной модели будущего. В социалистическом обществе будут свои проблемы, и они по-своему будут двигать общество.

Когда я пришел в «движуху», в 2002 году, думал, что всё произойдет через 15–20 лет. Сейчас я свыкся с мыслью, что изменение строя при своей жизни я не увижу. Поэтому предсказывать тут бессмысленно.

Надо понимать, что ни одна социально-экономическая формация не может развиваться в отдельно взятой стране. Это будет массовое явление, мировая тенденция. Если мир не придет к социализму в ближайшие 150 лет, то у человечества есть все шансы исчезнуть или обратиться в варварство. Или всё может закончиться, как в романе Оруэлла «1984», если социальное развитие не будет поспевать за развитием технологий.

Понимаете, Россия будет занимать всегда свою роль в данной парадигме. Идя по рыночному пути, она никогда не улучшит социальный уровень населения. Потому что центры накопления капитала находятся в других местах. Либеральная модель может быть осуществлена в России лишь в той форме, в которой она существует сейчас.

– А, например, новая книга «Накануне Господина» Славоя Жижика предсказывает в Европе приход нового господина левых во вполне обозримом будущем. Точнее, в следующем десятилетии.

– Что касается левого диктатора, то он может появиться при развертывании нового левого проекта в России. В Европе вождистские ценности вряд ли будут восприняты. В европейского Сталина я не верю.

– А в латинского?

– Может быть. В периферийных странах нужен в хорошем смысле левый популист, может быть, авторитарий, который сможет создать условия развития социалистических основ.

– Возвращаясь к научной базе: на каких теоретиков социализма вы опираетесь? Это левые французские интеллектуалы – Ален Бадью, Жан Бодрийяр? Или кто-то еще?

– Ну, например, если говорить о троцкистах, то это Тони Клиф. Он развивал теорию государственного капитализма. Клиф считал, что никакого социализма в СССР нет. А есть государственный капитализм. Эрнст Мандель, французский марксист. Он оценивал Советский Союз немного с других позиций. Но тоже далеко продвинул теорию. Тед Грант, Франц Фанон. В какой-то степени Сартр. Ги Дебор, постмарксист анархистского толка. Многие другие.

– А левые и леворадикальные организации в Саратове – это, скорее, теоретические кружки или реальная политическая сила? Что это вообще за образования? Существуют ли они сегодня? Сколько их, можно ли их систематизировать или это разрозненное движение?

– Сейчас из левых организаций в нашем городе присутствует РСД («Российское социалистическое движение»), «Левый фронт» и анархисты «Автономного действия». С последней организацией мы сейчас временно находимся в подвешенном состоянии, потому что есть ряд личных обстоятельств, о которых я не буду говорить. Но это не идеологические расхождения.

У нас была сильная организация Нацио­нал-большевистской партии. Создавалась на моих глазах в 2002–2003 годах. Когда в городе судили Лимонова. Сюда приехало много иногородних нацболов. И они помогали создать тут свою ячейку. Она очень быстро поправела. Больше, чем сама НБП. К 2006 году они распались.

Еще есть парочка ребят, которые называют себя «Другой Россией». Они очень молодые. Им лет по 17. В последнее время на акциях их не видно.

Сейчас у «Левого фронта» есть некий оттенок сталинизма. Они положительно оценивают роль Сталина. У нас, троцкистов, взгляд другой. Хотя троцкизм – понятие очень условное. Мы ими называемся, но я не люблю употреблять этот термин.

– Он для вас уничижителен?

– Нет, на самом деле он носит для меня героический оттенок. В русской истории слово «троцкист» написано кровью. Это революционеры, которые не смирились с бюрократическим перерождением Советского Союза и пытались бороться даже в лагерях, не теряя надежны. Например, тот же Шаламов.

Но троцкисты мы лишь потому, что разделяем взгляд Троцкого – его анализ СССР на период конца 30-х годов ХХ века. Он считал, что в Советах произошла бюрократическая революция, а Сталин взял власть в свои руки и использует ее в интересах нарождающегося бюрократического класса. Но тем не менее социальные основы этого общества вполне прогрессивны. Он называл СССР деформированным рабочим государством.

С тех пор много воды утекло. Появились новые вызовы, на которые левые должны как-то отвечать. Поэтому мы ориентируемся на теории других марксистов. Нельзя сказать, что мы тупо ортодоксальные троцкисты. У нас есть люди, которые ближе к анархизму, антиавторитарные марксисты.

Периодически мы устраиваем акции совместно с молодежной организацией КПРФ. Между нами есть серьезная идеологическая разница, поэтому далеко не во всех инициативах мы вместе, поскольку находимся совершенно в разных полях деятельности. Нам делить нечего. КПРФ как парламентская партия ввинчена совершенно в другую сферу. Их идеология ориентирована на советскую ностальгию. На мой взгляд, это не то, что должно брать на вооружение левое движение. Мы от этого далеки.

– То есть все левые организации Саратова идеологически никак себя не идентифицируют с самой большой левой партией?

– Да. Можно назвать нас новыми левыми. Не совсем точный термин, но тем не менее. Наша левизна не связана с ностальгией по Советскому Союзу, хотя, конечно, какой-то оттенок там и есть.

В Союзе марксизм был идеологией. Как наука он не развивался. Во многом мы ориентируемся на современный западный марксизм, который развивался автономно, не будучи связанным ни с каким государством.

– И всё же, есть какие-нибудь внутренние левые течения? Например, кружки, полулегальные организации?

– Других левых организаций в городе нет. Есть марксистский кружок, который организуют наши активисты. Подпольных боевых групп нет, если вы об этом. Хотя, я признаюсь, по молодости всякие были мысли. У анархистов есть хорошо поставленная секция боевых единоборств. Они занимают хорошие места вне Саратова. Даже выступали на международных соревнованиях.

Левое движение переживает упадок по ряду объективных причин. В свое время для леваков Саратов был уникальным городом. У нас была самая мощная движуха, если не брать Москву и Петербург. Здесь был сильнейший независимый студенческий профсоюз. Хотя, казалось бы, в начале нулевых протест был не очень моден. В сытые нефтяные годы на людей с красными флагами смотрели как на психов. Но нам как-то удалось мобилизовать молодежь. На наши акции приходило 150–200 студентов.

Потом встала проблема смены поколений. Когда активисты окончили вуз, некому было перенять организационную часть. Профсоюз потихонечку развалился. Наши попытки его реанимировать в 2009 году закончились печально. Новые активисты были не готовы что-то реально делать.

За нулевые годы было всякое... В начале 2000-х в стране и в нашем городе в частности был дикий разгул правых группировок. Мы просто не могли спокойно проводить свои акции, поэтому создавали свои собственные боевые сообщества. А у примкнувших к нам антифашистов такие группировки уже существовали.

Силовые акции были успешны. Противостояние продолжалось года три. Пока не вмешалась полиция. Людей начали сажать. Активистов стали трясти. Мне, например, подкидывали оружие. Посадили нашего парня на три года. Заниматься своими акциями стало практически невозможно. Власть боялась, что антифа примкнет к нашей политической деятельности. А всякие левые боевики были никому не нужны.

Нацики оказались еще больше деморализованы. Одновременно с нами их колбасили и менты. Репрессивный период прошел. Прошло несколько лет. И мы остались у разбитого корыта.

– Почему у разбитого корыта?

– Существует проблема нехватки адекватных кадров. Мы все достаточно взрослые. Есть свои семью, дети, работа, проблемы. Трудно уделить достаточное время политике. Сейчас мы просто не можем найти достойных активистов.

Перспективы левых сейчас непонятны. Если, конечно, они ни заявят себя третьей силой и смогут предложить какую-то эффективную повестку и либералам, и власти. Потому что крымская эйфория пройдет. И всё может закончиться таким же Майданом со всеми вытекающими.

– Вы говорите, что у левых нет перспективы, объединяющего начала, но тем не менее в обществе левые настроения очень сильны. Они не подкреплены некой базой, системой, однако настроения есть, и они достаточно отчетливы.

– Я тоже это замечаю. Дело в том, что левые слабо представлены в общем информационном поле. Мы находимся фактически на этапе кружковщины. У нас нет возможности создания своих СМИ, которые могли бы тягаться с информационным мейнстримом. Наш голос звучит гораздо тише, чем у либералов, националистов, провластных сил. Эта ситуация должна измениться.

Даже среди интеллигенции всё больше людей начинает леветь. От некоторых я даже такого не ожидал. Но политический язык сейчас не левый. Западные националистские партии могут позавидовать нашей правой государственной риторике. Им такое и не снилось.

Я думаю, что разочарование в левых идеях по всему миру было связано с крахом Советского Союза. СССР дискредитировал идею социализма. Сейчас инерция советского краха проходит, думающие люди стали иначе ассоциировать марксизм и левые идеи.