Православие, Путин, Украина

Дни памяти саратовского архиепископа Пимена,
служившего здесь без малого тридцать лет,
проходят в нашем городе со 2-го по 10 декабря

Пускай заголовок не смущает читателя: к ушаковской формуле «Православие. Самодержавие. Народность» он не имеет никакого отношения. Просто на пленарном заседании двенадцатых межрегиональных образовательных Пименовских чтений, посвященных теме «Князь Владимир. Цивилизационный выбор Руси», слова «Путин» и «Украина» звучали часто.

Владимир – Владимир

В самом начале митрополит Саратовский и Вольский Лонгин сказал, что эта тема станет центральной также для Международных рождественских образовательных чтений в Москве в январе 2015 года. Столь пристальное внимание к фигуре одного из самых известных Рюриковичей не случайно – в следующем году будет отмечаться тысячелетие со дня кончины святого равноапостольного князя. «Но дело не только в этой дате, – уточняет Лонгин. – К сожалению, мы видим, что в современном мире преобладают процессы разделения. Они проявляются на всех уровнях – от межличностного семейного до общественного. И их последствия всегда разрушительны... Во многом причина тому – утрата очень важного стержня, позволяющего человеку идентифицировать себя как носителя определенной цивилизационной культуры – религиозной традиции, делающей его внутренне цельным».

«Выбор святого князя, – продолжает Лонгин, – способствовал формированию единого народа, единого государства и определил направление развития всех сторон жизни – государственного устройства, политических взаимоотношений, содействовал возникновению глубоких духовных и культурных традиций».

Пожалуй, ключевым докладом заседания стало выступление епископа Каскеленского Геннадия «Святой равноапостольный великий князь Владимир и современность». Речь викария Астанайской епархии вызовет бурю аплодисментов, а директор Саратовского социально-экономического института Сергей Наумов назовет ее «феерическим выступлением».

Равноапостольного князя, по мнению епископа, трудно сравнить с кем-либо из европейских правителей: «настолько удивительный переворот он пережил в своей душе. Это было подлинное интимное и глубокое преображение, обращение к Христу. В меньшей степени, может быть, в совсем незначительной степени, какие-то политические соображения владели им». Так Владимир пришел к христианству, которое епископ назвал «единственными подлинными широкими (не в евангельском, в культурологическом смысле) вратами из варварства в культуру».

Отдельно викарий астанайской епархии остановился на том, как приходят к православию в Казахстане. Приходят неохотно, признался он, но все-таки крестить местное население приходилось, и всегда это были представители культурной интеллигенции. Пример: пришла одна женщина, деятель искусств, которая сказала: «Пошла я в мечеть, мне сказали: «Вот коврик для тебя. Становись». Пришла я к вам, а у вас Чайковский, Рахманинов. Этим обусловлен мой выбор».

От Казахстана епископ перешел к Украине: «Я боюсь об этом говорить, но может даже есть какое-то роковое совпадение в том, что 1000-летие преставления князя Владимира совпадает с трагическими событиями на Украине... То, что происходит там, сравнимо только с катастрофой XVI века и, возможно, является ее отражением. Я имею в виду Брестскую унию Михаила Рогозы 1596 года (в результате этой унии Киевская митрополия раскололась на униатов – грекокатоликов – и противников объединения с Римско-католической церковью. – Прим. авт.)... Процессы, происходящие на Украине, показывают ущербность национализма, возвышающегося над религиозным чувством».

Сергей Наумов, выступивший с докладом «Православие как цивилизационная основа Российского государства», предпочел сосредоточиться на России, говоря о решении князя Владимира принять христианство, сформировавшее «многоликую, но монолитную русскую нацию и централизованное российское государство, как вчера четко сказал в Кремле наш президент Владимир Владимирович Путин». Речь профессора была очень патетической, часто сопровождалась соответствующими цитатами историков: «видимо, хитрый славянин оказался проницательней своего доверчивого тюрка-соседа, ранее принявшего иудаизм, и предпочел ему союз с заморскими и, как казалось, безопасными греками», «московский царь хотел царствовать над рабами и не чувствовать себя связанным законом». В заключение Сергей Юрьевич всё же вышел за «пределы» России: «На наших глазах происходит кардинальная смена парадигмы внешнеполитического поведения страны. Вчера в Кремле прозвучали слова, которых ждали очень давно. Вслушайтесь в них: «Если для ряда европейских стран национальная гордость – давно забытое понятие, а суверенитет – слишком большая роскошь, то для России реальный государственный суверенитет – абсолютно необходимое условие ее существования» (и т. д. по Путину)... Народ, его большая часть, патриотически настроенная интеллигенция сегодня, кажется, оправились после великого предательства своих вождей на рубеже 80–90-х годов, практически отбросивших наше государство далеко назад в своем развитии».

После этого Наумов приводит знаменитые слова Ключевского о том, что сильный народ всегда поднимется с колен и с великим человеком вернется на дорогу. «Деятельность эту вместе с народом российским ведет наш президент Владимир Путин, прозорливо и эффективно воплощая в жизнь заветы еще одного князя, еще одного святого, сыгравшего огромную роль в истории России и в жизни церкви – заветы святого благоверного Александра Невского».

Юридический аспект

На следующий день, в субботу, в том же XII корпусе СГУ состоялись собственно Чтения. Я пошел в третью секцию «Российское государство, общество и Церковь: Взаимодействие на пути цивилизационного развития». Она была практически целиком юридической: «Равенство прав и свобод человека независимо от религиозных убеждений как проявление светскости государства», «Духовное развитие ребенка как элемент конституционной обязанности родителей заботиться о детях» и т. д.

Практически все доклады вызывали по-настоящему бурные дискуссии. Так, например, один из магистрантов спорил с коллегами о правовом моменте преподавания основ православной культуры: по его мнению, «государство обязывает определиться с одним из шести вариантов». На это докладчику возражали, что предмет является культурологическим, наконец, учащемуся предоставляется право выбрать и основы исламской культуры или, скажем, буддийской либо основы светской этики.

Весьма любопытным был доклад кандидата юридических наук Светланы Кордубы, предложившей законодательно ввести ответственность для родителей за духовное воспитание детей: «Религиозную духовность нельзя постичь как школьную дисциплину, поэтому надо на законодательном уровне сделать концепцию духовно-нравственного развития детей. Вернее, такая попытка уже предпринималась, но была связана исключительно с образовательным процессом, а нужен, скорее, единый закон, в который включались бы статьи о том, что обязан сделать родитель. Там и прописать, что такое духовно-нравственное развитие».

Разумеется, и это предложение тоже вызвало дискуссию – как прописать, что такое духовность, и вообще, прописываемо ли это, не извратим ли мы понятие; как мы определить духовность ребенка и как вообще можно осуществлять контроль духовно-нравственного воспитания и многое, многое другое. Так что доклад Кордубы стал, как заметили в комментариях, скорее, постановкой проблемы. Однако тем и интересны сами Чтения – рассматривая частности, они ставят точечные проблемные вопросы.

[кстати сказать]

Владимир был далеко не первым

Мы попросили доцента кафедры отечественной истории в новейшее время Института истории и международных отношений СГУ Владимира Хасина ответить на вопросы:

– Насколько сильно мифологизирована фигура Владимира Крестителя? Как вы относитесь к попыткам учёных переоценить мотивы, двигавшие князем при решении крестить Русь?

– Существует целая плеяда деятелей российской средневековой истории, чей образ весьма амбивалентен. Это не только Владимир, но и Александр Невский, Дмитрий Донской. Присутствуют они в двух ипостасях – как реальное историческое лицо и как сакральный образ, символ государственного могущества, властной добродетели и мудрости. Представляется странным, когда историческая объективность постепенно превращается в элемент церковного предания. То, что приемлемо для идеологии, не всегда релевантно для научных оценок.

Владимир был далеко не первым, кто принял на Руси христианство. Можно вспомнить Аскольда и Дира, крестившихся с частью знати еще в 60-е годы IX века. Тех самых, которых язычник Олег Вещий уничтожил при захвате Киева в 882 году. Приняла христианство и бабушка Владимира княгиня Ольга. Знаменательное событие 988 года практически не отразилось в византийских источниках, ведь для них Русь уже была христианской. Исторической заслугой Владимира стало то, что крещение стало не только личным выбором лидера государства, но и магистральным вектором развития страны. В тех исторических реалиях места христианскому смирению и доброте не было. И именно крайняя жесткость и бескомпромиссность Владимира в распространении христианства в древнерусском государстве привели к успеху массового обращения в православие.

– Насколько решение крестить Русь было наиболее очевидным с политической и культурной точки зрения? Возможно ли было альтернативное развитие истории?

– Важно понять, что для Владимира сыграло решающую роль – необходимость культурной унификации разномастных этносоциальных групп, проживавших на территории, не совсем «своей» для варяжской элиты, либо внешние обстоятельства. Реформированное и унифицированное язычество было вполне приемлемым для мягкой и безболезненной интеграции различных племён. Сам Владимир в начале восьмидесятых годов, в период «языческой реакции», поставил на Днепре капище, в котором объединил главных богов различных племен в иерархическом порядке. Однако участь язычества в современном Владимиру монотеистическом пространстве была предрешена. Либо в конечном итоге крещение, как это было с родственными князю северными скандинавами, либо уничтожение, как это произошло со славянским племенем пруссов. Языческое государство было не способно влиться в мировое пространство. Так что отказ от язычества был продиктован не только внутренними, но и внешними обстоятельствами.

Понятно и то, почему среди различных монотеистических религий выбор пал именно на христианство. Политические элиты древнерусского государства были ориентированы на Европу и Византию – как в экономическом и культурном, так и в политическом плане. Тесные отношения складывались у киевской аристократии и купечества с Константинополем. Важно отметить и то, что до 1054 года отношения между католиками и православными хотя и были напряженными, но западная и восточная церковь признавали друг друга. Поэтому принятие православия не привело к серьезным разногласиям с католической Европой.

Выбор религии носил для Владимира в достаточной степени утилитарный характер. Религия должна была играть роль идеологического регулятора и формы легитимации княжеской власти. Это подразумевало подчинение духовных институтов светским. Именно таким и было соотношение властных полномочий между басилевсом и патриархом в Византии, что импонировало русским князьям. Власть же папы римского, пусть эфемерная и гипотетическая, простиралась над светскими государями.

Одним из основных условий принятия христианства Владимиром была его женитьба на сестре императора Василия II Анне. Подтверждением этому служит история с захватом византийского Херсонеса в 988 году, принуждение византийцев выдать за Владимира принцессу, крещение там, женитьба в Корсуни и возвращение города грекам в форме брачного выкупа. В результате представитель династии «варварских» языческих князей становился признанным и полноправным членом европейской «семьи» государей, а его держава – частью этого культурного и политического пространства. При Ярославе Мудром Киевская Русь станет местом поиска невест для многих европейских домов.

Если не рассматривать какие-то насильственные формы обращения в иную веру, то Русь, ее политические элиты, скорее всего, пришли бы к принятию православия. Константинополь десятилетиями старательно «экспортировал» собственные культурные ценности. Византия была сдавлена со всех сторон различными, враждебными ей иноконфессиональными государствами. Поэтому Ромейская империя была заинтересована в формировании вокруг себя дружественного духовного и культурного пространства. Этим объясняется просветительская деятельность среди славянских народов и варяжских элит. Миссия, например, Кирилла и Мефодия, имела в первую очередь важное государственное значение. Распространяя православие, Византия обеспечивала лояльность «варваров» и свою безопасность, как это произошло с крещением Руси. С другой стороны, военная мощь древнерусского государства X-го века и непростое внутриполитическое и международное положение Византии позволяли Киевской Руси получить все плюсы культурного, духовного, политического и экономического сотрудничества, избегая при этом минусов вассалитета.