Наталья Курилова: У нас среда достаточно косная

Саратову срочно необходим музей современного искусства, об этом заявила на минувшей неделе министр культуры Саратовской области Светлана Краснощекова. Место вроде уже нашли, потенциал есть. А может быть, на самом деле этот музей не так уж нужен? О том, что такое современное искусство, для кого оно и зачем, о саратовских художниках, о создании музея современного искусства, скептичном отношении публики и многом другом мы говорили с Натальей Куриловой, научным сотрудником сектора новейших течений Радищевского музея.

– Наталья, чем сейчас живет и занимается сектор новейших течений?

– Сектор существует в музее с 2004 года. Как следует из названия, мы занимаемся новейшими течениями в искусстве. Это очень большое направление в современном художественном процессе, которое носит название «contemporary art». На русский язык его переводят как «актуальное искусство». Этот термин был введен отечественными теоретиками и искусствоведами, чтобы подчеркнуть его отличия от других явлений в современной культуре. Хотя сейчас в основном говорят просто «современное искусство». Сontemporary art начало развиваться с середины ХХ века на Западе и, соответственно, тесно связано с эпохой постмодерна.

Наша деятельность в свою очередь связана с несколькими направлениями. Самое основное – научное. Мы занимаемся изучением, осмыслением, анализом, интерпретацией творчества художников, которые работают в области актуального искусства. И прежде всего саратовских авторов. Но когда обращаешься к локальному процессу, невозможно уйти от российского и мирового контекста.

Следующее направление – выставочная деятельность: проведение выставок, фестивалей, акций и других мероприятий, связанных с представлением художников и живой работой с посетителями.

И третье направление – образовательная деятельность. Сейчас мы занимаемся ей достаточно активно: с 2013 года при музее существует «Лаборатория новейших течений», в рамках этой студии проводятся лекции, видеопоказы, встречи с художниками, мастер-классы.

– Актуальному искусству больше пятидесяти лет, но в Саратове пока мало представляют, что это такое. Насколько ощутима изоляция от общемирового процесса развития искусства у нашего зрителя?

– Безусловно, такая проблема есть. Но это характерно не только для Саратова. Причин, конечно, несколько, но самая основная – это семидесятилетний железный занавес. Во многом из-за этого нам так тяжело воспринимать новые течения.

В последнее время мы стали уделять больше внимания образовательной деятельности сектора. Когда человек попадает на выставку актуального искусства, у него часто рождается некое неприятие, непонимание произведений. Зачастую зритель видит подобные виды искусства впервые. И иногда даже не представляет, что актуальное искусство развивается уже более полувека.

– А как конкретно сектор пытается наверстать это отставание?

– Наш курс в «Лаборатории» построен на изучении основных вех современного искусства. Мы обращаемся именно к истории искусства, изучаем различные направления, например, такие как перформанс или видеоарт. Показываем произведения ведущих мировых художников и талантливых молодых авторов. Через общемировой процесс мы как бы протягиваем ниточку к нашим художникам. Нагнать эти семьдесят лет мы, естественно, не сможем, но пытаемся сделать всё возможное. Это проект долгосрочный.

– Кто в основном посещает ваши лекции?

– Прежде всего это молодежь (но не только). Как правило, студенты гуманитарных вузов. Будущие искусствоведы, культурологи, философы и так далее. Но мы очень редко видим студентов творческих специальностей. Я имею в виду архитектурный факультет и художественное училище.

– Почему?

– Это большая загадка. Нам всегда казалось, что наши курсы вызовут интерес именно у студентов творческих специальностей. Тех, кому эти знания нужны в первую очередь. Возможно, еще всё впереди.

– Наталья, а что такое contemporary art в Саратове? Есть ли у нас свои актуальные художники?

– У нас в городе есть очень интересные художники, которые занимаются новейшими практиками. Они работают в разных направлениях: акционизм, концептуализм, кинетическое искусство, видеоарт, паблик-арт, стрит-арт, создают инсталляции, арт-объекты, перформансы. Говорить о главном направлении или стиле довольно сложно.

Некоторые из авторов начали заниматься актуальным искусством еще в конце 80-х годов. Я имею в виду группу «Желтая гора». Идеологами этого объединения являются Миша Ле Жень и Евгений Солодкий. Группа существовала с 1987-го, недолго, всего три года. Это был необычный всплеск искусства для нашего города. Группа в силу понятных обстоятельств была лишена информации о том, как развивается искусство в мире. Авторы совершенно самостоятельно, интуитивным путем пришли к таким формам, как арт-объекты, инсталляции. Такой художественный поиск можно вполне назвать искусством в чистом виде.

– То есть их творчество соответствовало тем течениями, которые развивались тогда на Западе?

– Практически так. Получилось, что за короткий промежуток времени им пришлось пройти самим путь от живописи к искусству действия – акционизму. Это было живое и бурлящее время с очень интересными людьми. Параллельно такая жизнь кипела и в других сферах – в театре АТХ, например.

Потом Солодкий и Ле Жень ­уехали, стали заниматься сольными проектами. Они редко выставлялись в Саратове. Наши зрители практически ничего о них не знают. Чаще их проекты проходят за рубежом. И многие их работы тоже хранятся там.

Условно это была первая группа художников в Саратове, которые занимались новыми практиками. Следующее поколение пришлось на конец девяностых и начало двухтысячных – это художники, которые жили в сквоте «Детский сад». Для города это был тоже интересный и неожиданный виток развития искусства. Среди них можно назвать Дмитрия Богатырева, Александра Гнутова. А еще есть Сергей Петров, который занимается кинетическим искусством, Алексей Трубецков, Дарья Правда, из молодых – Елена Коровянко, фотограф Денис Давыдов, живописец Сергей Тощев, группа REPA и другие.

В общем и целом в Саратове более десяти талантливых современных художников, для провинциального города это достаточно много. И что самое удивительное, в большей степени они признаны не столько в Саратове, сколько в других городах и за границей.

– С чем связана такая незаинтересованность города? Или, может быть, сами художники не заинтересованы в своем городе?

– Инициатива должна в первую очередь исходить от города и профессиональной среды. Художник – личность довольно интровертная. Он говорит с нами через произведения искусства. Когда автор начинает заниматься самопродвижением, пиаром, гоняется за зрителями и кураторами, это всегда идет во вред его творчеству. Таких художников интересует не искусство в первую очередь, а слава.

Конечно, и власти должны заниматься поддержкой искусства, ведь от этого зависит в целом впечатление от города на региональном, федеральном и международном уровнях.

Для того чтобы город мог гордиться своими художниками, важно заботиться об уровне образования, возможностях для развития. И важны, конечно, сами зрители. Не будем скрывать – у нас среда достаточно косная. Неважно, о каком искусстве идет речь, современном или нет. С одной стороны, хорошо, когда зритель судит обо всем свободно. С другой стороны, у него есть особенность – судить с уверенностью о том, о чем он иногда даже не имеет никакого представления. Человек может не разбираться в искусстве вообще, но заявляет, что тоже так сумел бы. Всегда хочется ответить: «Возьмите и сделайте! Будем очень рады, если сможете создать нечто подобное».

– Одна моя знакомая говорила, что, когда попадаешь на выставку современного искусства в Саратове, создается такое ощущение, будто тебя, мягко говоря, обманули. Она полагает, что это можно объяснить обычной неподготовленностью. Но когда она оказалась на «Манифесте», в этом году в Санкт-Петербурге, у нее такого чувства обмана не возникло.

– Важно понимать, что современное искусство – это процесс, который происходит сегодня. Мы варимся в огромном котле, где очень много художников, очень много направлений. Полноценно понять его мы сможем только на определенной временной дистанции. Чувство, что тебя обманули, несомненно, может возникнуть. И у меня такие ощущения иногда возникают, но я говорю себе: «Значит, недодумала». Ведь зачастую для того, чтобы понять современное искусство, нужно проделать интеллектуальную работу.

О «Манифесте» я слышала совершенно разные мнения. Думаю, и в Петербурге, где она проходила, найдется большое количество людей, которым покажется, что их очень сильно обманули. Наверное, ваша знакомая была именно в тех залах, где была представлена основная программа. Было бы странно, если бы эти художники ей не запомнились. На основной площадке были маститые художники, классики современного искусства, многих из которых уже нет в живых. За что, кстати, эту «Манифесту» критиковало профессиональное сообщество, ведь изначально предполагалось, что там будет представлено самое современное и молодое искусство. Интересно было бы узнать, что сказала бы девушка о параллельной программе в кадетском корпусе. Эта «Манифеста» была очень разная.

– А еще один мой знакомый считает, что сектор новейших течений «предлагает продукт, который мог быть интересен 30–40 лет назад, есть некая залежалость». Ему, наоборот, не хватило радикализма, шоковости и новизны.

– Очень интересное мнение. Где вы находите таких замечательных знакомых? Приводите их к нам почаще! Что касается радикализма, то у саратовских художников он его вряд ли найдет. Радикализм и шоковость – лишь одни из инструментов актуального искусства. Это не главная стратегия художников. Есть те, кто вообще этого не касается. В большей степени радикальность присуща московскому акционизму. Радикальный акционизм в свою очередь часто имеет отношение к политике, а тут уже встает вопрос о границах искусства.

Саратовские авторы обращаются совершенно к другим темам. Ваш знакомый говорил, что всему этому 30–40 лет. Да, действительно, первые произведения видеоарта, перформансы стали появляться в 1960-е. Но это лишь методы, которыми пользуется художник для создания произведения. Важно, что он нам с помощью этих практик хочет сказать. А само средство для высказывания может быть каким угодно. Можно и с помощью живописи или графики говорить современно.

– На минувшей неделе Светлана Краснощекова заявила, что, «возможно, часть площади провиантских складов, которые были в собственности минобороны, займет музей современного искусства или выставочный зал современного искусства. Сейчас мы работаем над концепцией того, что там будет». Как вы относитесь к этой идее? Она осуществима?

– Вообще идея создания музея современного искусства в Саратове не нова. Дом-музей Павла Кузнецова уже много лет борется за соседнее здание на улице Валовой, чтобы разместить там картинную галерею. Создавались даже архитектурные проекты для музея и так далее. Но пока продвинуться в этом направлении не удалось.

На мой взгляд, городу нужен не музей, а центр современного искусства. Именно центр, потому что музей – это очень сложная организация, в основе которой лежит прежде всего большая коллекция достойных произведений. А существование коллекции подразумевает огромную работу по ее хранению и серьезную научную базу. Такие вещи делаются не за один год и не за два. Для этого нужны специалисты, очень крупные вложения средств, а не только помещение и желание.

К центру современного искусства нет таких больших претензий. Основная задача центра – активная выставочная деятельность. Саратов этого как раз лишен. Нам нужны большие и хорошие привозные выставки современного искусства. Фестивали, образовательные проекты с приглашением кураторов из других городов. Другая важная функция, которую мог бы взять на себя центр, – стать пространством для мастерских художников. Им надо давать возможность продолжать развиваться, начинающим авторам – наблюдать за работой состоявшихся мастеров и работать. Для этого опять же нужно приглашать кураторов, лекторов, художников с мастер-классами.

К сожалению, существующие у нас островки культуры, которые занимаются деятельностью в области искусства, очень разобщены. Это большая проблема для города, ведь у нас нет сплоченного художественного сообщества, которое бы активно занималось развитием искусства. А необходима совместная работа.

– Допустим, власть прислушается к советам. Допустим, центр создастся. А вдруг окажется так, что все эти островки по-прежнему не смогут объединиться, и центр будет простаивать?

– Не думаю, что Саратов настолько уникальный город. Во всем мире это нормальная практика. Можно посмотреть на опыт других российских провинциальных городов – Нижний Новгород, Екатеринбург, Воронеж, Краснодар, где институции успешно эту разобщенность преодолевают и активно развиваются. В Саратове, как и в других городах, достаточно людей с интеллектуальными и эстетическими потребностями такого плана. Поэтому вряд ли центр останется без дела.