Игорь Чижов: Палатки и катамараны шили своими руками

Часто бывает, что, работая бок о бок с человеком, привыкаешь к его определенному образу. Игорь Чижов, например, для большинства газетчиков и их читателей просто замечательный фотограф, чьи снимки украшают полосы саратовских изданий. Другая часть его жизни всегда за кадром. Та часть, которая богата приключениями, впечатлениями и о которой он удивительно «вкусно» рассказывает. Жизнь туриста, без которой не было бы, наверное, увлечения фотографией и прекрасных снимков в саратовских газетах.

– Игорь, когда вы увлеклись туризмом?

– Когда поступил в университет на физфак. Чтобы получить зачет по физкультуре, надо было обязательно записаться в какую-нибудь секцию. Я долго не знал, что выбрать, потом почему-то записался на подводное плавание. А друг мой, с которым мы тут же, в университете, познакомились, вдруг мне говорит: слушай, зачем тебе это плавание, давай в туризм! Мол, сходишь на две ночевки в лес, и уже зачет. Вот я и записался, сходил, и так мне это дело понравилось, что, мне кажется, всю свою университетскую жизнь я провел в походах, а учеба стала для меня делом десятым. Правда, на четвертом курсе, когда мы с Леной (женой) собирались сыграть свадьбу, мы сессию закрыли на «отлично», чтобы, значит, повышенную стипендию получать. (Смеется.) С Леной мы, кстати, тоже в походе познакомились. А походы всегда бывали с приключениями. Мы и от поезда отставали, и маршрутную карту я умудрился забыть дома, когда на Карпаты ехали. Потом всей группой шли нехожеными тропами и прятались от людей, чтобы нас контролеры без «маршрутки» домой не отправили.

– А какой поход был самым запоминающимся?

– Наверное, тот, который случился летом после первого курса. Мы группой из восьми человек – пятеро парней и три девчонки – ходили на приполярный Урал. Там вообще всё с самого начала пошло не по плану. Это было очень насыщенное событиями лето. Я немного отвлекусь сначала, потом понятно будет, для чего. У меня отец – офицер. Родители очень строго следили за моей внешностью и за длиной моей прически. Но перед сессией я стричься не стал, а сразу после экзаменов мы уехали со студенческим стройотрядом в Балаково на строительство нулевого цикла завода химических удобрений. Жили в бараках-времянках, все время проводили на стройке. Тоже не до парикмахерской. А сразу после стройотряда я уехал в поход. В общем, приключения начались сразу в поезде Саратов – Москва. Мне не хватило билета, поэтому я поехал зайцем. И спал на третьей боковой полке. А она такая узкая, на ней можно только боком лечь. Я стал во сне переворачиваться и прямо с этой полки рухнул вниз. Полвагона вскочило сразу – такой был грохот. А мне хоть бы хны.

В Москве мы сели на поезд Москва – Воркута.

– Туда билетов хватило уже всем?

– Билетов хватило. Но приключения не закончились. Тогда проводниками в поездах работали студенты из студотрядов. Мы с ними познакомились, подружились даже. Попросили их сказать нам, когда нам выходить. Нашу станцию мы проезжали уже поздно ночью, и поезд там стоял всего минуту. Так что надо было очень быстро выйти. И вот поезд останавливается, проводники нам – ваша! Мы хватаем вещи и как горох из вагона высыпаемся. Поезд уходит. И тут мы понимаем, что это не наша станция. До нашей мы еще не доехали. Шли пешком вдоль железки, а что делать?

– А что это вообще был за маршрут?

– Восхождение на самую высокую точку Урала – вершина Народная. Не такая уж она, конечно, и высокая. Но надо было нам до нее через тайгу дойти, сделать перевал и выйти к железнодорожной станции. Это 380 километров по лесу, вброд через реки. А населёнки, то есть жилья, практически нет.

Это был мой самый голодный поход. Шли через безлюдную местность, купить продуктов было негде, было только то, что взяли с собой. А рюкзаки и так тяжелые, много еды с собой не унесешь. Поэтому выдавалась она строго по норме. Утром кашу варили, чай с куском сахара и сухарик, в обед сухое молоко, смешанное с водой, по пол-ложечки, и три сухарика. Вечером тоже крупу варили какую-то. Мы так мечтали дойти до каких-нибудь людей, чтобы купить этого сухого молока, развести его и съесть сколько влезет, что, как только дошли до базы по разработке полудрагоценных камней, так и сделали. И всю группу на радостях прошиб понос. (Смеется.)

– А тайга не кормила?

– Был с нами охотник один, иногда удавалось разжиться дичью. Правда, охотник был любитель и не очень опытный. Дробь у него из гильз высыпалась, остались только пули. А попади пулей в рябчика – от него только голова да ноги и остаются. Есть-то и нечего. Приходилось целиться в голову. Хорошо, что дичь там была непуганая, птицы человека не боялись и подпускали очень близко. А однажды нам повезло подстрелить оленя. Он был просто огромный. Больше ста килограммов мяса, наверное. Мы его и варили, и шашлык делали, и коптили потом, чтобы с собой его унести. Два дня стояли, пока с мясом расправились. Я в своей жизни столько оленины больше никогда не ел.

В общем, после восхождения вышли мы к той самой базе. От нее до станции оставалось 150 километров. А у меня, как назло, на ноге вскочил огромный фурункул – шли же по сырому лесу, реки вброд переходили, ноги все время в сырости. И дальше идти я не мог – даже ботинок было не надеть, боль адская. А туда, на базу, с железнодорожной станции по нуждам летал вертолет. Сначала мы все хотели на нем улететь. Но пилот нам заявил, что у него и так груза полно, всех не возьмет, возьмет одного или двух максимум. Ребята оставили меня, а со мной друга моего Мишу Гурвича (он сейчас владеет турагентством, кстати), которому срочно надо было в Москву. Оставили нам сломанное ружье, рваный спальник, а сами ушли.

– Вы быстро улетели?

– В том-то и дело, что мы никуда не улетели. Сначала погоды не было, потом мест в вертолете, мы 15 дней сидели на этой базе, проели все деньги, кроме тех, что были на билет отложены. Нога у меня уже зажила, и тут как раз сезонные рабочие собрались на станцию. И нас с собой взяли. И мы эти 150 километров шли через тайгу без палаток, без спальников и без еды. На одном чифире, которым с нами делились сезонники. Миша два раза ложился на землю и отказывался идти. Но ничего, дошли все-таки. На радостях пошли купить вина, отметить поход. Ну и чтобы вы представляли: два заросших мужика, которые месяц не мылись, у меня еще штормовка обгорела, висела лохмотьями, волосы отросли по плечи, шнурки в ботинках сгнили, вместо них – проводки разноцветные, ботинок каши просит, тоже проводом перевязан. Вещи в камере хранения оставили, только ружье с собой и носили. Пришли в магазин, а продавщица нам: не убивайте, ребята, нету у меня вина! Напугали ее, в общем.

– До дома-то в итоге без приключений добрались?

– Как бы не так! Мы в Москву приехали совсем без денег. До Саратова ехать не на что. На всякий случай у меня был с собой номер телефона моего дяди. Номер этот был на листочке записан. Этим листком Миша еще на базе пытался печурку разжечь. Листок я у него выхватил вовремя, но последняя цифра сгорела. Пришлось набирать двухкопеечных монет, чтобы хватило на десять попыток. И на седьмой или восьмой раз я все-таки дозвонился куда хотел.

В Саратове нас, кстати, не сразу хватились. Мишина мама случайно на улице наткнулась на руководителя нашего похода – Сережу Зайцева. Спрашивает: «Вы уже вернулись?» «Да», – отвечает ей Сережа. «А где же мой Миша?» В общем, всеми правдами и неправдами в Саратове связались с этой базой, выяснили, что мы уже ушли. И когда на наши поиски уже собрались отправить спасательный отряд, от меня из Москвы пришла телеграмма. В общем, встречали нас как героев.

– А после университета вы с походами завязали?

– Нет, конечно. Старались три раза в год ходить – на майские праздники, ноябрьские и летом. Когда сыновья стали подрастать, стали и их с собой брать. Правда, здоровье меня немного подвело, и я ушел в водный туризм. Сплавлялись по рекам на байдарках и катамаранах. Такой это адреналин, скажу я вам!

– А чем этот опыт полезен? Кроме удовольствия, конечно.

– Всё учишься делать руками. Не только готовить, а еще и шить, например. Это сейчас для туристов все условия – легкие палатки, легкие спальники. А тогда палатки шили из брезента, они были огромные, тяжелые такие, спальники «неприподъемные». У нас родственник в Балашове работал на заводе синтетических тканей, посоветовал там на рынке поискать бракованный капрон. Так-то он стоил рублей 13 за метр, а бракованный шел по 80 копеек. Мы его закупали и шили палатки, спальники, катамаран самодельный сделали. На одном из туристических слетов друзья-туристы поверить не могли, что у меня палатка умещается в большой карман рюкзака.

Ну и вообще опыт походный позволяет приспособиться, наверное, к любым жизненным условиям. Нигде не пропадешь. Я работал и в Казахстане, и во Вьетнаме. В Казахстане условия труда были тяжелые – жара 45 градусов, пыльные бури. Вьетнам вообще страна совершенно другая.

– А как вы во Вьетнам попали?

– В восьмидесятых, когда я работал в Газпроме, наши стали ездить работать за границу. Я подумал: а чем я хуже? Тоже попросился. Не отказали, но что для этого пришлось пройти! Тогда Горбачев только пришел, никакой перестройкой и гласностью еще и не пахло. Так что проверяли от и до: партком здесь, партком в Москве, анкеты бесконечные, требование организовать антиалкогольную ячейку. Пока я ждал назначения, год прошел. Я уже расслабился и забыл. Поэтому, когда меня внезапно в сентябре 87-го года вызвали и сказали, что я через три дня должен быть в Москве, а через пять во Вьетнаме, я очень удивился. Помню, летел и сам себе не верил. Как в каком-нибудь кино. Помню первое ощущение: Вьетнам – он вообще другой. Там другой воздух, другая растительность, звезды все не наши.

Вьетнамцы все такие улыбчивые всегда. Приветливые. И со временем ты тоже расслабляешься и тоже начинаешь всем улыбаться. И там всегда ощущение свободы. Когда в Россию возвращаешься после длительного отсутствия, поражают эти угрюмые сосредоточенные лица. Как будто у каждого проблемы вселенского масштаба. А там чувствуешь себя белым человеком. Пока свои не вмешиваются.

А свои сразу стали вмешиваться. Сотрудники посольства стращали близкой революцией, врачи – тропическими болезнями, за взгляд в сторону винного магазина обещали отправить в Союз. Обыски по ночам устраивали. Так застращали, что я как-то звук взрывающихся петард, без которых во Вьетнаме ни один праздник не обходится, принял за стрельбу из автомата. Только через полгода, когда в Союзе начались подвижки и сменились люди в консульстве, стало полегче.

Кстати, во Вьетнаме я купил свой первый «Никон 501».

– Увлечение фотографией тогда началось?

– Нет. Гораздо раньше. В пятом классе мне подарили фотоаппарат «Смена». Никто ничего не объяснял, я пленки три испортил, пока разобрался, что к чему. Потом в походах много фотографировал – нельзя такую красоту не снимать. А во Вьетнаме я выиграл конкурс любительской фотографии. Потом стал снимать для профсоюза. А в первый раз моя фотография вышла в одной из вьетнамских газет. Вернулся я в Саратов в 1990 году и решил сменить профессию инженера на профессию фотографа. И не жалел.

– Что во Вьетнаме было сложнее всего?

– Разлука с семьей. Я так надолго никогда не расставался ни с женой, ни с детьми. Через полгода ожидания пришел к руководству и сказал: отправляйте в Союз, не могу один. Допек я их, в общем. Вызвали ко мне и жену с детьми.

Ну и скучал по России, конечно. Я бы не смог уехать, честно скажу. Вся эта красота – пальмы, воздух, архитектура – это первые две недели интересно, а потом домой очень хочется.