Алексей Иванов: Географ, его глобус и другие

Для Алексея Иванова 2014 год стал очень продуктивным: вышла в свет книга «Ёбург», повествующая о временах, когда Екатеринбург уже не был Свердловском (впрочем, с заходом и в те годы), но еще не стал в массах называться Екатом, была подготовлена новая редакция «Хребта России», а в октябре ожидается премьера спектакля «FAKE, или Невероятные приключения Бориса Моржова в провинции» по одноименной пьесе Олега Богаева, возникшей как переработка романа Иванова «Блуда и МУДО». Наконец, фильм «Географ глобус пропил» по знаменитому произведению писателя хоть и вышел в прокат в конце прошлого года, но активные дискуссии вызывает до сих пор.

Директор фестиваля «Саратовские страдания» Татьяна Зорина недавно сказала, что Алексея Иванова пытались в наш город привезти и ранее. Удалось же только сейчас. Мы решили не упускать возможность и побеседовали с писателем.

– Алексей Викторович, насколько вас интересует документалистика в данный момент? Появляется ли что-то любопытное, с вашей точки зрения, в России и конкретно в Екатеринбурге?

– Я не отслеживаю новинки, я ведь не киношник, хотя в определенной степени участвую в этой сфере и хочу продолжать это делать. Думаю, что документальный жанр если и не переживает расцвет, то близок к этому, поскольку нынешняя культурная ситуация предопределяет, что нон-фикшн будет важнее, чем придуманное.

Сводить в один термин всё многообразие жанров, имен и трендов не совсем правильно. Что-то, несомненно, будет развиваться более бурно, чем другие явления. Скажем, жанр докудрамы, очевидно, будет делать это, и делать масштабно. Мне он не нравится, но я, разумеется, не могу отказать ему в праве на существование.

– На вашем персональном сайте в ответах читателям я нашел множество любопытных фраз. Например: «Довольно часто предлагают писать сценарии в подобном «советском» духе (заказчики предпочитают мощных, но не очень известных исторических деятелей вроде Муравьева-Амурского), но я отказываюсь. Из экранизаций мне предлагали «Прокляты и убиты» Астафьева, однако я не сошелся с заказчиками, и проект не сросся – а жаль, потому что я придумал, как в кино рассказать потрясающую историю Астафьева по-современному». Почему вы отказываетесь и как вы собирались пересказать Астафьева?

– Мне представляется, что наиболее продуктивным сейчас является жанр большого драматического сериала. Большое художественное кино, которое прокатывают по кинотеатрам, остается для подростков. Это уже шоу, зрелище и не то, что требуют ум и сердце взрослого человека. Я, и не только я, думаю, что за сериалом большое будущее. Причем за сериалом в европейском или американском формате, то есть рассчитанном на 10–13 часовых серий. В таком формате действительно можно рассказывать большие истории, которые позволяют перепахать тему гораздо глубже, нежели это делает фильм, даже трехчасовой. Мне интересно работать в таком формате.

Что касается Астафьева, то были определенные драматургические придумки, которые требовали от заказчика более глубокого и масштабного участия в этом проекте. Но заказчик хотел сделать подешевле. Вариант подешевле с Астафьевым мне не нравится: получится современная версия кондового советского кинематографа, который морально устарел. Этот художественный язык, конечно, и сейчас находит большого зрителя и по-своему хорош, но в современной культурной ситуации не способен отражать все реалии.

– Можете привести примеры удачных сериалов?

– Из отечественных, безусловно, «Оттепель» Тодоровского и «Краткий курс счастливой жизни» Валерии Гай Германики. Это настоящие вестернизированные сериалы именно в том духе, который востребован на Западе, сериалы того формата, которые получают премии. Что касается американских, то здесь можно перечислять до бесконечности. Можно брать любой из шорт-листа премии «Эмми»: «Подпольная империя», «Безумцы», «Во все тяжкие», «Дэдвуд» и многое другое.

– В этом году приехали именно вы с Германикой. И я думал, что основной темой фестиваля станут взаимоотношения учителей и учеников, но ошибся.

– Тут, на мой взгляд, объединение по поверхностному признаку. Ну и что, что «Географ глобус пропил» про школу и «Школа» тоже про нее? Это вещи, которые школы касаются разными боками. «Географ...» в первую очередь произведение про человека. То, что он (Служкин – главный герой) работал в школе, – это казус судьбы. «Школа» Гай Германики – это, безусловно, исследование современной школы, но прежде всего некий драматургический эксперимент, впервые поставленный в нашей стране. Когда этот сериал шел по Первому каналу и позже был приостановлен, я беседовал с Константином Эрнстом. Он сказал, что это предъявление нового художественного языка в кинематографе.

Сопоставлять же эти два фильма не совсем корректно. И в конце концов, я все-таки роман писал, а не фильм снимал.

– В начальной сцене «Географа...» Служкин едет в электричке и притворяется глухонемым, чтобы не платить штраф за безбилетный проезд. В книге его фокус удался, в фильме – нет. Это попытка дать понять зрителю, что не стоит ждать буквального переложения книги?

– Полностью согласен. Это заявка на то, что фильм будет другим, хоть и по книге. Кроме того, важно, что в первой сцене появляется человек, который поет песню. И эта песня – «Я свободен» Кипелова – становится если и не рефреном, то объяснением смысла всего фильма. Фильм – о свободе и свободном человеке, роман – нет.

– Я понимаю, что вам уже надоело интерпретировать Служкина и объяснять, что он не алкоголик, не тряпка, не Зилов из «Отпуска в сентябре» и не Макаров из «Полетов во сне и наяву». А должен ли автор интерпретировать своего персонажа? Все-таки авторский комментарий очень часто воспринимается как истина в последней инстанции. Не кажется ли вам, что у вас получается ситуация, как у Толстого, который написал послесловие к «Крейцеровой сонате», вызвавшей резкую критику его современников?

– Во времена «Крейцеровой сонаты» существовали такие литературные критики, которым нынешние и в подметки не годятся. Институт литературной критики разложился и как таковой отсутствует. Поэтому писателям приходится заниматься автокомментариями. Это – жанр особенный, но для писателя не обязательный. Однако если автор хочет донести мысль внятно, ему приходится растолковывать, объяснять на пальцах, что он хотел сказать. Ситуация нечестная, несправедливая, некрасивая, но что делать, если тебя перевирают направо и налево? Я вспоминаю ситуацию с одним из ведущих критиков – Львом Данилкиным, которого уволили из журнала «Афиша» из-за того, что, как было заявлено на сайте журнала, все ориентируются на мнение читателей, которые пишут на сайтах и в блогах. То есть мнение простого блогера приравняли к мнению профессионального критика и профессиональный критик потерял работу. Когда в культуре случаются подобные вещи, писателю приходится заниматься автокомментарием, поскольку обычный блогер не имеет ни подготовки, ни компетенции, ни этики профессионального критика.

Писателю, который сам себя интерпретирует, хотелось бы, чтобы его слово было истиной в последней инстанции и критики на него бы ориентировались. Но такого не происходит, так что вы, думаю, преувеличиваете ситуацию. Зачастую критики даже не знают, что автор сам говорил о своем произведении.

– Вам не нравятся сравнения с «Полетами во сне и наяву». И всё же, кажется, некоторые сцены в «Географе...» явно отсылают к фильму Балаяна: когда Служкин кричит, что он «бивень» (герой Янковского, проиграв, кричал «ку-ку») и когда в финале жена и дочка испугались, что он выбросился с балкона (Макаров инсценирует падение с тарзанки).

– На самом деле в фильме пять сцен отсутствия главного героя, когда его теряют: в школе, когда Хабенский (исполнитель роли Служкина) сел под стол, и ученики это не заметили, сцена на балконе, в детском саду, еще где-то и сцена, где у него ноги болтаются над снегом. Кажется, что он повесился, а на самом деле он на качелях сидит. Всё это получилось у Александра Велединского (режиссер) случайно, он даже сам не обратил внимания, пока я ему не сказал: «Смотрите, Саша, вы подсознательно бьете в одну точку». Он обрадовался.

Это работают культурные архетипы, никуда от этого не деться: все мы – функция от той культуры, которая нас породила и воспитала. Естественно, мы воспроизводим те или иные ее форматы или стратегии. Но одно дело развивать, интерпретировать и переосмыслять, другое дело просто уподоблять, как делает пресса и критика, называющая «Географа...» «Полетами во сне и наяву – 2». Я против такой критики. Это не критика, это – ярлыки. О чем были «Утиная охота», «Полеты во сне и наяву», отчасти «Осенний марафон»? О том, что в несвободной стране даже хороший человек, воспитанный, талантливый и тонкий, становится аморальным. Это экзистенциальные драмы об отсутствии свободы. В фильме «Географ глобус пропил» драма диаметрально противоположная: человек свободен и дает свободу другим, но другие не пользуются этой свободой как порядочные люди.

– Но режиссер невольно, благодаря культурной памяти, в чем-то воспроизвел Балаяна?

– Да. Когда я писал сценарий для «Царя», то неожиданно для себя понял, что очень сложно написать сценарий фильма про Ивана Грозного, потому что всё уже написал сценарист фильма «Иван Васильевич меняет профессию», какой сюжетный поворот ни возьми: прием послов был, уход стрелецкого войска на вой­ну был, бунт, пир – всё уже было. Разумеется, у Гайдая всё это дается в пародийном ключе, но тем не менее сюжетно присутствует.

– 2 октября в екатеринбургском театре драмы состоится премьера спектакля «FAKE, или Невероятные приключения Бориса Моржова в провинции». Вы следите за постановкой?

– Процесс сложный, многосоставный. На определенном этапе я участвовал в этом, отсматривал конкурс режиссёров. После того как выбрали победителя, Алексея Логачёва, я уже не участвовал в работе. Так что конечный продукт встречу в качестве зрителя.

– До того как возник этот вариант, вы хотели, чтобы «Блуда и МУДО» появилось в театре?

– Я не театральный человек. Но против, разумеется, не был.

– Снова вернусь к вашей переписке с читателями. Вы как-то ответили, что «писать длинно – легко. Гораздо легче, чем писать кратко». Ответ, кажется, лежит на поверхности. И всё же – почему?

– Можно, конечно, сказать «краткость – сестра таланта», но это немного неверно. То, что сказано кратко и емко, всегда более трудозатратно. Скажем, в плане владения языком поэзия более сложное явление, чем проза, потому что требует аккумулировать большой смысл в маленьком тексте. Очень многие считают: чем длиннее пишет писатель, тем умнее и сложнее произведение.

Библия и «Война и мир» написаны очень кратко, хоть это и толстые книги.

– Почему?

– Очень высокое качество мышления авторов. Они умели просто и кратко сказать о многом. Это высший уровень писательства. Как у Пастернака, помните: «На склоне жизни впасть, как в ересь, в неслыханную простоту»?

– Перейдем к «Ёбургу». Все же эта книга больше про Екатеринбург или про вас в Екатеринбурге, вашу культурную память и память тех людей, что там живут?

– Скажем так, моя культурная память обо всех этих событиях – это моя мотивация написать книгу. Но всё, что я писал, – это, ра­зумеется, о Екатеринбурге, а не обо мне. Как сказал писатель Леонид Юзефович: «Самовыражение не продуктивно». Я понимаю, что в нынешней культурной ситуации самовыражение – это главное, чем занят человек. По пирамиде Маслоу самовыражение – пик, и оно важнее еды, безопасности и размножения. Но это не для меня.

– Критики ошиблись с жанровым определением книги?

– Когда критики говорят, что «Ёбург» – это сборник рассказов, то это все равно что сказать: человек – это сборник органов. Это ж цельное произведение и большой проект, который было сложно делать. Это стоило больших денег, потому что надо было поднять огромное количество материалов, побеседовать со множеством людей, утрясти информацию и найти фотографии, потом свести все воедино.

– Под конец вопрос о Саратове и не о Саратове одновременно: археолог Дмитрий Кубанкин, когда мы общались на тему Укека, сказал, что это место имеет туристический потенциал прежде всего для саратовцев, поскольку жители других регионов могут поехать, скажем, за границу и увидеть то же самое, порой и в лучшем состоянии. Вы можете согласиться, что уникальные места должны иметь туристический потенциал в первую очередь для самих регионов?

– Этот вопрос очень интересный. Для того чтобы продвигать такие культурные объекты, существуют определенные гуманитарные технологии. Как делают татары? Берут и отстраивают с нуля Булгар. Это как в анекдоте недавнего времени. В Подмосковье построили какой-то готический храм, и чиновник, открывавший его, сказал: «У нас в России никогда не было своей готики, а теперь она была». Можно так поступать: отстраивать заново, место будет интересно туристам, если там будет своя инфраструктура – кемпинги, гостиницы, кафешки, пляжи. Есть другой путь – Аркаима. Про него придуман миф, частично осознанно, частично стихийно: родина Заратустры, древние арии, портал в небо, общаемся со звездами. Люди приезжают, платят, археологи продолжают нормальную научную работу. Слона можно раздуть из любой мухи – есть технологии раздувания слона, а уж из такого крупного явления, как Укек, можно вообще сделать туристический шедевр.