Александр Гоголев: Необходимо восстание варварской чистоты!

Не так давно вышли на свободу Pussy Riot. Недавно московский художник Пётр Павленский провел акцию «Фиксация», прибив свою мошонку к брусчатке Красной площади. Задолго до них была широко известна арт-группа «Война». В каждом крупном городе находится свой перформер, готовый совершать если уж не такие социально-политические акции и перформансы, то эпатировать публику по-своему. В нашем городе таким человеком является Александр Гоголев. Его часто можно увидеть на поэтических чтениях или иных мероприятиях в саратовских клубах. Еще одним родом его деятельности является создание нойза – шумовой музыки, или, как считают многие меломаны, антимузыки.

– Александр, с чего всё начиналось?

– С детства я был несчастным ребенком. Не хотел учиться в школе, проявлял крайне нездоровый интерес к разному авангардному искусству. В средних классах начал писать стихи, даже занял третье место в районном литературном конкурсе. Дома до сих пор грамота хранится. Однажды в 2004 году случайно купил один рок-журнал. В нем и прочитал интервью с питерской шумовой группой Tea Man With Tea Gum и рецензию на альбомы финской группы Eläkeläiset. И моя жизнь резко изменилась. Если до этого я хотел стать авангардным поэтом, то теперь решил окончательно и бесповоротно быть нойз-звездой и выглядеть как Онни Варис. В дальнейшем, конечно, очень большое влияние на меня оказал художник Александр Гнутов. Можно сказать, он мой учитель. Правда, замечу, я не самый хороший ученик.

Мне всегда для полноценного развития требовалось как можно больше информации. Были разнообразные увлечения, например, тем же так называемым актуальным искусством – московский и венский акционизм и еще много всего разного. Конечно, что-то оставляло большее впечатление, что-то меньшее, это обычный период взросления (достаточно посмотреть мои перформансы того времени: «Поэзия мяса», «Мясная шапка», «Припадок», «Бремя искусства»). Ну и как говорится, «Гений тем и хорош, что похож на всех, а на него – никто». Сейчас я уже максимально далек от этого и всё больше и больше тяготею вообще к традиционализму...

– В каком смысле?

– В прямом. Сейчас все ужасно устали от этого современного актуального искусства и приёмов, которые там используются: стёб, мат, гениталии, испражнения – всё это уже просто не работает, не соответствует нашему времени. От этого нужно уходить, и как можно скорей, возвращаться к истокам, к другим способам выражения...

– К архетипам?

– Да, именно. Пример на бытовом уровне: у меня очень много знакомых, которые обходят стороной всяческие галереи, им просто это не интересно. Они стремятся в лес и, надо заметить, не шашлыки там жарят и мусорят, нет, проводят время иначе – начиная от простых прогулок и заканчивая разнообразными тренировками, духовными практиками. Для них это прекрасное времяпрепровождение.

Я только пока сам начинаю осознавать и двигаться в этом направлении. Но уже сейчас легко могу представить, как должен проходить в будущем нойз-концерт по традиционализму. Нойзер атлетического телосложения с огромной бородой перед выступлением чинно пьет чай с мёдом. Всё действо происходит на поле, позади тёмный бескрайний лес, мороз, минус 29, ночь, кругом снег. Зрителей доставляют на место в специальных автобусах, запряженных медведями. И это всё – мороз, и мёд, и снег, и дорога – пробуждает в нас из глубин подсознания невероятные воспоминания и способности. Представляете, какой будет мощный нойз? Такого эффекта в клубе никогда не добиться! Нам необходим радикальный, глубокий переворот, восстание варварской чистоты и гармонии – как во внутреннем, так и во внешнем.

– Вы стараетесь заранее предугадать реакцию публики?

– Нет. Никогда. Нужно понимать, что зритель – такая же должность, как и выступающий. Нынешний зритель – эдакий вечно недовольный барин, развалившийся на диване и говорящий холопам: «Развлекайте меня!» Почему? Потому что из Интернета мы получаем огромный объем информации, который не можем часто правильно и адекватно воспринимать. К тому же в России вообще всегда было очень критическое отношение ко всему. Все во всем якобы разбираются и могут легко и просто пояснять «за жизнь» и искусство. А это ошибочно и неправильно. Потому публика и сошла на нет. И трудно сказать даже, перед какой аудиторией легче выступать – перед якобы подготовленной или вообще случайными людьми, пришедшими в клуб поесть, попить.

– В Саратове нет хорошей публики?

– Нет. Хорошая публика – это жёны олигархов, девочки от 14 до 21 и оголтелые фанаты, способные постоять за любимую группу. Я уверен, никто в Саратове не может похвастаться таким набором.

– Если с публикой нет связи, то зачем этим заниматься?

– С одной стороны, да, это песни в пустоту, с другой – есть просмотры на YouTube, периодически приглашают выступать в другие города. Обратная связь имеется, пускай и не всегда это заметно. Всегда есть и личные причины. Вся моя деятельность – это не самый плохой способ достижения некоторых жизненно важных целей: найти жену или выпить в неформальной обстановке с Элис Гласс (солистка Crystal Castles. – Прим. ред.). Да и вообще, я – артист, это мой путь, и у меня никогда не было особого выбора. Я действую, не заботясь о результатах, не принимая в расчёт возможный успех или неудачу, выгоду или убыток, не говоря об одобрении или неодобрении со стороны других.

– В 2009 году, например, вы во время перформанса начали ходить сверху по рядам над сидящими людьми, и терпение находившихся там бабушек лопнуло, когда вы начали читать матерные стихи...

– Да это даже не бабушки были, а сотрудницы дома работников искусств, заточенные еще с советских времен, чтобы следить за порядком и чистотой. Они правильно поступили, я их понимаю – анархию разводить не годится. Еще я как-то раз во время выступления залез на стол и нечаянно уронил всю посуду. Мне выставили небольшой счет, но нашлись добрые люди, которые за всё заплатили. На самом деле мне нечем особо хвастаться: меня не били, не вызывали наряд милиции. Да, скандалы случались, но максимум это выражалось в недовольстве работников учреждений и в дальнейшем запрете на выступления в этих заведениях. Но всё происходило без громких обвинений, это нигде не афишировалось, мол, мы запрещаем ему у нас выступать.

– Но наверняка это произошло бы, выступай вы на улице. Никогда не хотели выступить где-нибудь в центре города?

– Смотря что и как там делать. Ведь любая большая центральная улица, площадь, даже переулок имеют богатую развлекательную программу – там и танцуют, и поют, и играют на скрипке и на гитаре, и убогие калеки в жажде заполучить мелочь под ноги бросаются, и перуанцы время от времени приезжают. Поэтому на улице выступают либо фрики, либо артисты в День города или на открытие нового гипермаркета за большие деньги.

Если, например, одна известная сотовая компания заплатит мне и организует нойз-концерт на проспекте Кирова рядом с памятником «Мужик с гармошкой», то я с радостью соглашусь. У меня даже и программа почти готовая имеется: в техническом райдере будет указана обязательная доставка из горпарка нашей знаменитой медведицы Маси для шоу. Буду играть как раз на саратовской гармошке, звук пропускать через кучу гитарных педалей: получится такой зверский нойз с переходами в космический эмбиент. Показывать на улице любимого города что-либо на уровень ниже я не готов, да и смысла особого нет. Я все-таки известный, культурный человек и не могу просто так какие-нибудь акции непонятные делать, прохожих пугать, как некоторые художники. У них-то это еще вся активность в политическое искусство упирается...

– Политический перформанс так или иначе публику затронет. Вам совсем не хочется попробовать себя в этом?

– Мне это не интересно.

– Однако на последнем вашем перформансе в рок-клубе «Machine Head» вы читали с рулона признание в любви к полиции, армии, церкви и иным институтам нашего государства. Разве это не социально-политический перформанс?

– Нет, совершенно. Это был перформанс о любви, о том, что любить гораздо сложнее, чем ненавидеть, без скрытой иронии и протеста.

– И вы попытались полюбить...

– А зачем мне пытаться? Я и так люблю. Это очень печально, что сейчас о любви к чему-либо принято говорить с какой-то тухлой постмодернистской издевкой. Там лично для меня в большей степени была тема не протеста в той или иной форме, а тема мужчины и женщины. Но я не хотел бы подробно останавливаться на этом.

– Поговорим о вашей музыкальной деятельности. Как вы оцениваете саратовскую нойз-сцену?

– На 9 из 10. Я могу с полной уверенностью сказать, что в Саратове есть большая, скажем так, околошумовая сцена, которая достаточно известна и за пределами родного города. Для примера могу назвать проекты «Экскременты дали», «Oksennus Paska», «Красная подушка», «Анал печалька», «Херль», «Дупляк». Конечно, в этот момент наш дорогой читатель может возмутиться, мол, кто это? Никогда не слышал! Да, я согласен. Естественно, это глубокий андеграунд, который не виден неподготовленному глазу, но и отрицать существование этой сцены будет полной глупостью. Периодически у нас проходят концерты. Приезжают известные артисты – и не только из разных городов России, но даже из других стран. Только за этот прошедший год у нас на разных площадках выступали «Pichismo», «Боровик Ералаш», Айван из «Ленина Пакет», «Roman Nosa». В дальнейшем я вижу: Саратов – столица русского нойза.

– Нойз – это маргинальное течение в искусстве...

– (Смеётся.)Нет, это музыка для старых инвалидов и молодых хипстеров. Сейчас в том же Питере шумовые мероприятия проходят каждую неделю. Через пять-десять лет эта волна дойдет и до нас. Со временем всё доходит, причем иногда очень абсурдно. Возможно, например, через несколько лет появятся люди, заявляющие, что они – первые нойз-исполнители в Саратове.

– Вы занимаетесь антимузыкой, а желание играть что-то более традиционное, музыкальное не возникало?

– Да, я думаю почти у всех нойзеров есть проект, в котором исполняется что-то совершенно другое, скажем, шансон, техно или панк. У меня, например, это one man band «Красота Поволжья» (раньше назывался «Ужас Поволжья). Я сижу на табуретке, одной ногой бью в бас-бочку, другой в хай-хэт, играю на гитаре и громко пою разные песни. Получается эдакий ультра-примитив-рок.

– Нойз возвращается к истокам в виде русского рока?

– Нет, всё остается на своих местах: есть шумовой проект, есть рок. Всё что душе угодно. Да и русский рок сейчас занял место народной песни – это нормально, от этого никуда не деться.

– Вернемся к акционному искусству. У нас часто обсуждают Pussy Riot, арт-группу «Война», Петра Павленского. Как вы относитесь к каждому из них?

– (Смеётся.)Надежда Толоконникова – красивая девушка, арт-группа «Война» – известные современные акционисты, а кто последний, я не знаю. Это голый мужчина у Кремля?

– Да.

– Нет, тогда я его совсем не знаю.

– Я про отношение к акции спрашивал. Про последнюю, например.

– Мне не интересно искусство, связанное с политикой. Тем более в данном случае эта акция визуально выглядела не привлекательно – как-то по-нищенски бедно и грустно. Понимаете, во всем этом нет никакого героизма, мощи, размаха, красоты. Говорю не конкретно об этих группах, а вообще. Сейчас многие деятели искусства выглядят отталкивающе, даже чисто внешне. Их хочется пожалеть. Тот же Олег Мавроматти в акции «Не верь глазам», где его прибивали к кресту, и Александр Бренер, кричащий «Ельцин, выходи на честный бой!», выглядели очень убедительно и круто.

– Ваше поведение на сцене и в жизни довольно сильно различается. У вас как и у актера есть четкое разделение?

– (Улыбается.) А как я себя на сцене веду? Я на сцене себя культурно веду, не позволяю себе чего-то недозволенного, а в жизни так вообще идеал мужчины.

– Я имел в виду большую экспрессивность.

– Нет, я на сцене аристократ и в жизни аристократ. Везде одинаковый. Всегда на коне – победитель и кумир молодежи.

– Вы называли себя «Поволжским монстром», мне доводилось видеть немало видеороликов, в которых вы касались темы Саратова. Это действительно важная для вас тема или это просто игра?

– Это не игра. Я искренне и даже немного по-детски люблю этот город, и меня всегда коробит, когда коверкают его замечательное название. Не люблю и все эти разговоры о необходимости «валить отсюда» для какой-то успешной реализации себя в обществе. Всё это говорит о нищенстве духа. Моя сила – это река Волга, это саратовское небо, наш лес на горе! Саратов – лучший город на планете!