Что делать с классиками, философами и поэтами?
Так уж вышло, что почти каждое мероприятие, на котором ваш покорный слуга оказывался на прошедшей неделе, было непосредственно связано с литературой. Впрочем, все они различались по формату.
Много поэтов – плохо, мало – тоже
17 декабря в арт-кафе «Аrt-Налёт» состоялся творческий вечер поэта и прозаика, философа Михаила Богатова. Богатов – значимая фигура на литературной карте Саратова, он является бессменным организатором поэтического фестиваля «Центр весны» и руководителем литературного клуба «Дебют». Тем не менее, это был всего третий творческий вечер в его жизни.
Начал Михаил не с чтения собственных произведений, а со вступительной речи о доступности чтения стихов на публике в Саратове:
«Восемь с половиной лет назад мы организовали литературный клуб «Дебют», а ровно восемь лет назад мы устроили первые городские чтения в «Machine Head». В 2005-м впервые прошел фестиваль «Центр весны», который в то время носил имя «Дебют». Тогда в Саратове не было ничего подготовленного для выступлений. Сейчас это кажется странным, но раньше нельзя было прийти ни в одно место, чтобы почитать что-нибудь. Это сейчас есть «Аrt-Налёт» и еще как минимум три точки в Саратове, где можно читать свои произведения. Я помню комичную историю. Мы искали помещение для первого фестиваля, пришли в клуб «Ночь» на Слонова. Словосочетание «поэтический фестиваль» было совершенно не известно в нашем городе, и если перестанет существовать «Центр весны» (а это сейчас под вопросом), то оно снова станет непонятным. Впрочем, сейчас модно называть фестивалями разовые мероприятия. Скажем, летом прошел фестиваль «Свободный микрофон над Волгой», где выступало человек пятьсот по очереди, без всякого модерирования. Не знаю, что это такое, но, кажется, это торжество графомании. Вернемся, впрочем, к нашей истории. В клубе нас не поняли, подумав про «политический фестиваль», предложили следующий вариант: «Мы вас закрываем, вы платите нам 40000 за аренду и показываете свои лозунги друг другу». Я до сих пор не могу представить себе политический фестиваль и как это должно выглядеть.
Со временем всё становилось лучше. Открылся «Аrt-Налёт», потом на волне информационной шумихи подтянулись рок-кафе. Поначалу это было понятно: тусовки всегда связаны с местами. Но к 2012 году внезапно выяснилось, что во всех этих местах установилось одно и то же, исчезло сознательное модерирование и поэтическая политика. Что с самого начала казалось хорошим, таковым не оказалось. Понимаю, почему: качественное выступление можно подготовить клубу два раза в полгода. А заведения обязаны функционировать постоянно. Так появляются предложения свободного микрофона. Но это проблема заведения. А есть и проблема авторов. Если раньше выступать было негде и люди готовились специально для чтений, то теперь это кажется смешным. Человек, рифмующий слова «палка» и «селедка», может пойти в любое заведение и читать там. Пропадает смысл к чему-то тянуться. Не знаю, что с этим делать. Саратов переформатируется на энное количество сообществ. Если раньше графоманы бились друг с другом за микрофон, теперь каждый сам по себе, доволен и счастлив. Победила толерастия, если считать, что творчество – это способ самореализации, самопродажи. А если творчество – это требование, которое ты ставишь к самому себе, то, соответственно, всё плохо».
Оставшаяся часть вечера была посвящена чтению Михаилом собственных стихотворений и отрывка из будущего романа. Мы не будем подробно на этом останавливаться: Богатова лучше слушать или читать не в пересказе. Кроме того, на вечере также выступил поэт и прозаик Дмитрий Манаев.
И швец, и жнец, и на дуде игрец
В пятницу в музее-усадьбе Н. Г. Чернышевского прошла дискуссия на выставке «Что делали в романе «Что делать?». Участие в беседе приняли преподаватели вузов Саратова и работники музея. Впрочем, слово мог взять любой желающий.
Перед началом собственно разговора работники музея показывают отрывок из передачи телеканала «Культура», посвященной роману, и объясняют, что уже на основании этого можно ставить сразу несколько вопросов.
Первой слово берет сотрудница музея Светлана Клименко: «Как и сейчас, так и тогда о романе говорили многие. Мнения были как резко отрицательные, так и сугубо положительные. Да и темы для обсуждения были те же: женский вопрос, что такое «новые люди», теория расчета и выгоды, художественные особенности романа. Даже после запрета произведение продолжали обсуждать, не называя его. Поэтому и сегодня я призываю вас не стесняться в обсуждении».
После этого Светлана Васильевна рассказывает, что последние 15 лет, приходя в школы, она отмечала: старшие классы вообще не читают «Что делать?», что, с одной стороны, неудивительно, поскольку роман исключен из обязательной программы, а с другой – грустно. «Тогда я старалась кратко, минут за десять, пересказать содержание романа, – продолжает Клименко. – На выставке, кстати, представлен текст с нашим вариантом краткого пересказа. Надо было видеть лица ребят! Они заслушивались, и не потому что я такой красноречивый златоуст. Это само содержание так цепляло. И часто кто-то говорил: «Да ведь это готовый сериал!» Остается только удивляться, почему на протяжении всего 20 века ни один режиссер не взялся за реализацию этой идеи. Спектакли были, но не сериалы. Нынешние сериалы же ужасны, наивны и скучны. Роман «Что делать?», переведенный на эти рельсы, мог бы считаться шедевром и увлек бы миллионы зрителей. Я в этом уверена».
Светлана Васильевна добавила, что роман повлиял не только на читателей, но и на писателей: «Вся последующая русская литература – и Лесков, и Гончаров, и Достоевский, и Лев Толстой – была бы другой, если бы в свое время не прочла или хотя бы бегло не ознакомилась с романом. Даже если просто не услышала бы про него! Влияние колоссально: Достоевский в своих романах скрыто или открыто полемизирует с идеями Чернышевского. «Обрыв» Гончарова и «Некуда» и «На ножах» Лескова вообще посвящены этой теме».
Сложно было бы ожидать на подобном мероприятии в подобном месте иных слов. И действительно, в какой-то момент всё постепенно начало сводиться к тому, насколько велик был Чернышевский в разных ипостасях. В какой-то момент преподаватель философского факультета СГУ Вера Афанасьева заметила: «Роман настолько многоплановый, что возможно его оценивать с позиций разных. Мой опыт как философа и профессора говорит о том, что у Николая Гавриловича было множество социальных ролей, разных по значимости. У нас есть советская привычка обязательно любого харизматичного общественного лидера оценивать как гения и таланта во всех областях. То же самое произошло с Чернышевским. Его общественно-политическая гениальность, или во всяком случае талант, отождествлена с гениальностью литературной. Мне кажется, это неправильно. С точки зрения либерала я оцениваю «Что делать?» равным по значимости с «Бесами». Его нужно читать всем, чтобы люди не занимались революциями и терроризмом. Правда, «Что делать?», скорее, сатира для меня».
Дискуссия продлилась почти полтора часа, споры были жаркими, но, как мне показалось, ни к чему конкретному не привели. Возможно, тема были слишком широка, возможно, было многовато участников. Единое русло так и не было выбрано: хоть и каждый старался продолжить линию разговора, но все-таки вышел не столько диалог, сколько полилог. К счастью, не базар.
О деревне расскажу
В минувшую субботу в Энгельсском центре немецкой культуры состоялось подведение итогов XI литературного конкурса памяти братьев Шнитке. Не все знают, но у известного композитора Альфреда Гарриевича был младший брат Виктор, который стал поэтом, прозаиком и переводчиком, писал на русском, английском и немецком языках.
До недавнего времени конкурс позиционировался как молодежный. Формально остается таким и сейчас, однако с появлением старшей возрастной категории «от 26 лет» таким по сути уже не является. В прошлом году конкурс посетила вдова Виктора Гарриевича – Екатерина Георгиевна. В этот раз она не смогла приехать, но передала участникам привет. Кроме того, в 2013 году впервые было решено оценивать работы не только в печатном, но и в электронном виде.
Организатор конкурса главный редактор выходящего в Энгельсе еженедельника «Новая газета», член Союза писателей России Александр Бурмистров без долгих предисловий, почти сразу же начал награждать победителей, добавив, что лучшие работы будут со временем опубликованы в энгельсском литературно-художественном альманахе «Другой берег». Чуть позже он добавит, что в силу формата на публикации стоит рассчитывать в первую очередь более взрослым участникам.
Победителями стали (отметим только первые места): в номинации «Проза» от 26 лет – Светлана Кузнецова, 19–25 лет – Андрей Сергеев и Анастасия Корянова, 16–18 лет – Тимофей Зелёнкин, 12–15 – Дмитрий Бородаев; «Поэзия» от 26 лет – Елена Имбирёва, 19–25 лет – Никита Герасименко, 16–18 лет – Тимофей Зелёнкин (он, кстати, стал единственным человеком, победившим в обеих номинация) и Вероника Логинова, 12–15 лет – Екатерина Пономарёва.
Награждение победителей периодически разбавлялось музыкой, в том числе и самих конкурсантов: в частности, спели Элла Карташова и Тимофей Зелёнкин. Кроме того, многие победители прочитали отрывки из своих стихов прямо на сцене. Забавно, но теплее всего приняли поэзию женщины, не занявшей призовое место, – Антонины Переверзевой из села Липовка. Сначала она прочитала про то, что для нее старость – это все-таки радость, потом про Россию, а закончила словами о родном селе. Стихи Антонины Петровны, конечно, не претендуют на оригинальность, они простые, но душевные.
P. S. Не хочется проходить мимо состоявшихся в воскресенье «Ежегодных декабрьских поэтических чтений» в рок-баре «Machine Head», организованных Михаилом Богатовым. Вполне можно согласиться с ним, что на этой сцене выступили действительно лучшие саратовские поэты: Алексей Александров, Борис Глубоков, Андрей Климентов (он, к слову, написал текст прямо на мероприятии), Дмитрий Манаев, сам Богатов и многие другие. Особенно тепло были встречены Алексей Сажнев с его ироничными текстами и манерой мять и выбрасывать каждый текст после прочтения, а также Александр Гоголев, представивший, пожалуй, один из самых лучших перформансов за последнее время. Приглашенная девушка разматывала длинный рулон, который он держал под животом. Оставим пошлый подтекст перформанса, однако заметим, что зачитанное с этого рулона признание Гоголева в любви к правоохранительным органам, правительству, церкви и другим институтам государства звучало весьма саркастично, притом что ни одного грубого слова сказано не было. Ни одной фальшивой интонации. Дело в контексте.
