Никита Духовников: Я заигрывал с джазом
Скоро отметит свой тридцатилетний юбилей уникальный в своем роде джаз-оркестр «Ретро». Созданный в Саратове в 1983 году, он старается воспроизвести классику джаза 1910–1940-х годов в естественном акустическом звучании без использования электроинструментов. Руководитель бенда пианист Никита Духовников пишет в истории группы на официальном сайте, что такие мэтры, как Дюк Эллингтон, Гленн Миллер и Александр Цфасман, выдержали испытание временем, и «пора к ним относиться с тем же уважением: поменьше «творческих обогащений», синтезаторов и всего того, что могло бы не понравиться мэтрам». Мы встретились с Духовниковым и поговорили о проблемах музыки в нашем регионе.
– Никита Александрович, как вы будете праздновать 30-летие своего коллектива?
– Мы его празднуем, как и полагается в хорошей семье: именинники бегают, суетятся, готовят угощения, а гости приходят и отдыхают. Не будет никаких поздравлений, только очень плотный концерт в двух отделениях. Мы постараемся воссоздать многие программы, которые делали в прошлом. Для этого я приглашаю многих наших ветеранов, в том числе и первую трубу ансамбля «Мелодия» Георгия Гараняна – Олега Маслякова. У нас он начинал буквально десятиклассником. Приедет и Дмитрий Закора – прекрасный пианист, банджоист и певец, который работал много лет в одном из лучших советских диксилендов (джазовые ансамбли, играющие в новоорлеанском стиле. – Прим. ред.)– «Капелла Дикси» Льва Лебедева. Многие приедут. Ждите нас в тюзе 27 ноября в семь вечера.
– Будут ли еще какие-то мероприятия, приуроченные к юбилею?
– В этом году мы уже дважды выступали в Москве с большими концертами в двух отделениях. Будем играть и третий раз, под Новый год, постараемся приурочить этот концерт к юбилею. В начале следующего года ожидается эфир на «Радио России» в Москве. Мы, кстати, немало выступаем на «Эхе Москвы». За неполный год звучали три часа в эфире с трансляцией на всю страну и даже за ее пределы. Идут СМС-сообщения со всего мира. Самое любимое мое пришло из Америки, правда, не в этом году. Звучит так: «Мне 30 лет. Ваш музон мне очень нравится. Я что, старик?»
– Почему возникла идея играть именно классику джаза?
– Я по образованию физик, правда, параллельно учился музыке. До какого-то момента увлекался только классикой: Бетховен, Шопен, Рахманинов, Скрябин, Штраус, Кальман. А к той музыке, которая звучала в 70-е на дискотеках, в годы моей молодости, к той попсе относился исключительно отрицательно – она, как, впрочем, и сейчас, была шумная, громкая и бессмысленная. Хотелось создать что-то в противовес – музыку для души, развивающую, мелодичную и приятную.
К джазу обратился совершенно случайно. Однажды дискутировал со своим однокашником, тоже физиком и знатоком джаза. Он начал играть фокстрот. Когда он вышел из комнаты, я решил посмотреть, как называется это произведение. Написано: «Александр Цфасман. Неудачное свидание». Потом проходит пять лет, я на военных сборах в Бресте случайно увидел в магазине эти пластинки, вспомнил наш спор, купил и привез в Саратов. Кстати, у нас тогда эти пластинки не привозили. Так что это какая-то судьба. Послушав Цфасмана, заболел им. Отсюда и пошло мое увлечение джазом. Но привязанность к этой доброй, старой, классической музыке 30-х годов осталась навсегда. Поэтому название «Ретро», кажется, оптимально отражает то, что мы делаем.
– Вы не единственный в коллективе физик по образованию?
– Да. Сначала нас вообще было большинство. Первый состав возник во дворце культуры «Кристалл» завода «Тантал». Мы повесили объявление. И пришли физики.
– Физики в те годы так увлекались джазом?
– Исключительно. Ярчайшей звездой саратовского джаза в 70–80-е годы был Борис Золотарёв. Он сейчас работает в Америке. Он тоже физик, как и Феликс Аронс – музыкальный руководитель, а впоследствии директор театра драмы. Недавно ушел из жизни Юрий Кутузов – один из первых руководителей биг-бенда «Волга», тоже физик. Дело в том, что руководить большими оркестрами – это нечто иное, чем просто играть музыку, тут должно быть системное мышление. Это требует и знаний по физике и акустике, особенно когда речь пошла о записи.
Я одно время вёл в лицее спецкурс «физика и музыка». Чрезвычайно интересно показать на примере музыкальных инструментов физические законы. И все ребята от младших классов до выпускающихся очень увлекались эти курсом. Первая лекция называлась «Как с помощью калькулятора научиться играть на тромбоне». И мы рассчитывали, как надо выдвигать кулису, чтобы точно понизить звук на полтона.
– Где сейчас выступают саратовские джаз-бенды? Это в основном рестораны и корпоративы?
– Самое лучшее поле для джазовых коллективов – это концертный зал или джазовый фестиваль. На корпоративах иногда приходится выступать, но только тогда, когда сами хозяева юбилея или корпоратива являются сторонниками джаза. Если бы у нас сейчас в руководстве города был кто-то, кто понимает в джазе, то у нас был бы такой же расцвет этого жанра, как в свое время в Челябинске, Ростове-на-Дону, Волгограде или Краснодаре. Там были блистательные фестивали, проводящиеся с огромным размахом, любовью и пониманием дела. У нас в руководстве области, города, к сожалению, таких людей нет. Наш джазовый фестиваль медленно угасает. Когда-то он был трехдневным и международным, а сейчас он превратился в однодневный междусобойчик саратовских коллективов, в основном в Энгельсе. То есть денег не хватает даже на аренду зала в Саратове.
– А жители нашего города интересуются джазом?
– Интерес к джазу такой же, как интерес к классике, оперетте, романсам, к чему угодно. Он везде примерно одинаков. Другое дело, что в одних городах это пропагандируется, развивается, и дается зеленый свет музыке, а у нас непонятно чему он дается. Я знаком со многими поэтами, композиторами, художниками и ни от одного не слышал, чтобы состояние культуры оценивалось положительно.
– Ваш слушатель в основном зрелого возраста?
– Нет. Почему мы ориентируемся прежде всего на пожилых людей? Потому что они катастрофически лишены музыки своей молодости. Они просто плачут на этих концертах. И мы работаем, конечно, в первую очередь для них. Но для молодежи джаз тоже становится более актуальным. За последние 20 лет попсы молодые люди просто вылетели из истории нашей страны. Они не знают, кто такие Утёсов и Шульженко. А в свое время эти люди были значительно популярнее, чем Алла Пугачёва сейчас. Богоравные. Разве что Сталин был сравним с ними по популярности. Причем Сталина просто боялись, а их любили. Молодежь всего этого не знает, и для нее надо заполнять лакуны. На радио каждый день должна звучать хорошая музыка, хотя бы десять минут. Когда говорят, что надо ходить в театры или искать что-то в Интернете, то это глупости. Половина Саратовской области не охвачена театрами. И в Интернете вы можете искать только то, что знаете. Молодежь надо спасать. Попса разрушает душу.
– Вы как-то говорили, что ощущаете проблему со сменой...
– Я понял вопрос. Это даже не мое мнение. Вы любого преподавателя спросите в музучилище. Мне один ответил: у меня на всех курсах два саксофониста, одна тромбонистка и ни одного трубача. Из этого биг-бенда не сделаешь. Больше чем в половине коллективов ведущие партии исполняют мои ровесники. Студентов нет. В училище уже никто не идет. Ранее было иначе. Я сам с трудом верю, но мои старшие коллеги рассказывали, что ранее каждый уважающий себя завод, дворец культуры или крупный институт старались в клубе иметь свой большой эстрадный оркестр. Устраивались конкурсы биг-бендов. Сейчас же один и тот же музыкант может играть в пяти оркестрах, бегает туда-сюда, выматывается, а исполнения становятся халтурными.
– Я видел на вашем сайте объявление о школе-студии для желающих освоить основы игры на гитаре, скрипке и контрабасе. Вы частично решаете эту проблему?
– Нет. Это была попытка готовить молодежь, но не получается: никто не хочет этим заниматься. Гитара – это, пожалуй, единственный инструмент, с которым нет особых проблем в Саратове. В свое время мы хотели «возродить» квинтет Джанго Рейнхардта и Стефана Грапелли Le Quintette du Hot Club de France. Тогда я был вынужден обратиться к молодежи, и не жалею. Молодежь у нас очень хорошая. Выпускники Сергея Ткачёва – блестящие музыканты, с которыми очень легко работать. К сожалению, они тоже уезжают из Саратова. Никто не хочет здесь продолжать учиться и тем более работать.
– Но ведь вы сами как-то во время одного радиоэфира сказали, что музыкант должен уехать отсюда.
– Он должен это делать, потому что здесь плохо. А должно быть хорошо, чтобы люди оставались. Когда наш министр культуры гордится по ТВ в интервью тем, что у нас родились Лидия Русланова, Шнитке, Янковский, Кнушевицкий и другие, то это не достойно гордости. Если бы здесь создали такие же условия, как когда-то «Соколу», занимавшему две недели первую строчку общероссийского чемпионата, или сумели бы сделать так, что здесь работали бы Табаков и Миронов, тоже, между прочим, наши земляки, тогда это было бы поводом для гордости. Надо делать так, чтобы сюда ехали хорошие артисты и готовили здесь смену. В уже упоминавшихся Ростове-на-Дону, Челябинске, Волгограде, Краснодаре этим занимаются, растет смена.
– Одной из известных шуток команды «Саратов» в КВН является: «в Саратове родились и из него уехали...»
– Мне на «Эхе Москвы» однажды поступил вопрос: «Насколько мне известно, все лучшие музыканты Саратова работают или за границей, или в Москве. Объясните, кто вас поддерживает?» Видимо, слава пошла по стране. Что я могу ответить? Была попытка сделать Саратов столицей Поволжья, но она угасла.
– Кстати, Лев Гурский не так давно сказал нашему изданию, что «называть так город, где на глазах у изумленной публики сгорело два объекта культурного значения, даже не смешно».
– Пожар – это все-таки случайность, экономия на пожарной безопасности, на сигнализации, на чем угодно. Это можно понять. Но даже во время войны, когда бомбы падали на города, были разбомблены театры, артисты уезжали на фронт и выступали, рискуя жизнью. Та же Шульженко. В холодном, голодном и разбитом Ленинграде устроили премьеру 7-й симфонии Шостаковича. Понимаете, была воля к тому, чтобы поднимать культуру. А сейчас, видимо, есть только воля к воровству.
– Вернемся к молодежи. Я прочитал на вашем сайте, что этим летом вам довелось играть на свадьбе. Вы это очень тепло описали.
– Да, этот случай меня потряс. Я понял, что еще есть надежда. Они заказали мне полвечера играть Вивальди, Бетховена, Паганини, Штрауса, Баха – это удивило меня вдвойне.
– Но ведь вы играете джаз...
– Им в первую очередь хотелось послушать старый струнный джаз. Но я-то и классический музыкант, как и мои коллеги – они из филармонии и консерватории.
– Можно сказать о наличии саратовской джазовой сцены?
– Нет. Всё разбежалось по кафе. Отсутствие правительственной поддержки очень сказывается. Наличие эстрадного квартета «Манго-Экспресс» в филармонии – это еще не поддержка. Очень недолго министром культуры был Юрий Грищенко. К сожалению. Он стоял у истоков фестиваля «Заволжье», работая еще в энгельсском муниципалитете. Этот человек понимал, что это такое. Когда нас в 2002 году пригласили выступить в Москву сначала в зале Чайковского, потом в большом зале консерватории, то возникла проблема с оплатой командировочных расходов. У Грищенко не было денег, но вместе с депутатом Евгением Полещиковым он сумел нам помочь. Билеты на вторую поездку нам компенсировали только через два года. Но желание помочь было.
– Судя по вашему рассказу, Энгельс не меньше связан с джазом, чем Саратов. Если не больше.
– Просто в Энгельсе есть джазовый клуб «Граммофон» Александра Заморока. Александр энтузиаст и тащит на себе фестиваль из последних сил, не имея никакой поддержки, ради идеи. В Энгельсе же находится и единственный эстрадный оркестр с государственной подпиткой – «Универсал Бенд». Джаз у нас не то чтобы кочует, просто Саратов и Энгельс – это как Будапешт, фактически один город.
– Вам не кажется, что сейчас в джазе происходит не столько открытие новых горизонтов, сколько попытки синтезироваться с какими-то иными жанрами музыки? Взять те же дарк-джаз, дроун-джаз, эмбиент-джаз.
– Возьмем науку. Она сначала была интегральной, потом пошла дифференциация – углубление и изучение более узких направлений. В последние 50 лет опять наметились тенденции к синтезу наук: медицина, биология, физика – всё объединяется в одно, проходят симпозиумы на тему научного и религиозного сознания. То есть уже наука и религия – антиподы, казалось бы – синтезируются. Стоит ли удивляться, что в искусстве происходит то же самое? Когда направление еще не развилось, ему еще не нужно с кем-то кооперироваться. Таким был ранний джаз, такими были Эллингтон, Миллер. Джаз был самодостаточным.
– Как вы относитесь к заигрываниям неджазовых музыкантов с джазом? Скажем, американо-армянский рок-певец Серж Танкян в этом году выпустил нетипичный для себя джазовый альбом Jazz-Iz-Christ, который был очень неоднозначно принят. На вашей памяти бывали успешные эксперименты?
– (Немного подумав.) Это моя жизнь. Я же всю жизнь боготворил Шопена и Бетховена. Если я сажусь за рояль вечером, то играю только их музыку. Получается, я заигрывал с джазом?