«А они ещё борются за почётное звание...»

6666

Оценить

Имеет ли Саратов моральное право считать себя культурной столицей Поволжья?

Возможно, это вторая половина ХIХ века. В 1873 году в нашем городе открылся цирк, основанный бывшими крепостными братьями Никитиными. Через 12 лет распахнул двери для широкой публики первый в России общедоступный художественный музей им. Радищева. И было это на 7 лет раньше Третьяковской галереи (тогда это была частная коллекция) и на 12 лет раньше Русского художественного музея в Санкт-Петербурге. В 1912 году у нас открывается первый в провинции, третий в стране музыкальный вуз – консерватория.

Или наибольший культурный подъем зафиксирован у нас к концу прошлого столетия? Весомый вклад в историю саратовского драмтеатра внес Александр Дзекун, его художественный руководитель с 1991-го до сентября 1997 года. Работы Дзекуна заставили критику говорить о ярком самобытном явлении в театральной жизни России. Театр начали приглашать на престижные международные фестивали, где он неоднократно становился победителем.

В 1998 году главрежем драмы становится «саратовский француз» Антон Кузнецов, поработавший до назначения в Саратове ассистентом художественного руководителя и директора театра «Одеон» в Париже. Ему удалось дважды стать обладателем престижной награды «Золотой Арлекин». В 2004-2005 гг. возник острый творческий конфликт, в результате которого Антон Кузнецов покинул театр и Саратов.

В 90-е годы возник бум малых театров. Драматический театр «Версия», театр драмы, музыки и поэзии «Балаганчик», театр магии и фокусов «Самокат»... Отдельная история с Театром русской комедии, которому удалось пополнить число государственных театров. Возможно, потому что первым главным режиссером была супруга главного налоговика области Елена Макрушина. И по сей день театр ставит спектакли незаметно для широкой публики в помещении ДК «Техстекло».

Но не всем новоявленным «малым» театрам так повезло. Наиболее известным из них был АТХ (Академия театральных художеств). Это был яркий, самобытный театр, но за полтора десятка лет существования он был вынужден несколько раз менять место своего обитания.

Основатель его саратовец Иван Верховых ставил прозу, за которую осмеливались браться лишь немногие театры России (Даниил Хармс, Сергей Козлов, Владимир Казаков), и ту, за которую не брались вовсе (Евгений Попов, Михаил Кузьмин), сложные пьесы, редко попадавшие в репертуары других театров. Работы Ивана Верховых и артистов АТХ неизменно получали высокую оценку на многочисленных фестивалях и конкурсах.

К сожалению, к началу 2000-х годов саратовские власти потеряли интерес к театру, что привело к его распаду. Иван Верховых был вынужден покинуть Саратов. В 2003 году он был с радостью принят в коллектив московского театра «Мастерская Петра Фоменко».

Брызги шампанского

Сергей Боровиков

В начале 90-х старший сын стал соблазнять меня сходить на спектакли театра под названием АТХ. Что означала эта неблагозвучная аббревиатура, знал каждый гражданин СССР, и никак не связывал

«АвтоТранспортноеХозяйство» с духовными ценностями. Стало быть, прикол. Молодёжный. А я консерватор.

Да, мне лишь 40 лет, я печатаю в журнале «Волга» разные прогрессивные тексты, но по натуре консерватор. К тому же посещение театра для меня почти всегда сопряжено с разочарованиями. Нет, в свое время я бывал и в БДТ, и в Ленкоме, и в Большом, и на Таганке, и даже в его шумном отростке – театре Спесивцева, но всё же сохранял настороженность к обновленному храму искусства. И не то чтобы так уж мне нравились салопы Малого, но ещё более раздражало, когда бессмертные слова Островского произносили в трусах. И, наблюдая восторженный прием публики, я мог поклясться, что он вызван не трусами (как и в Малом не салопами), а именно этими словами, которые зрители явно слышат впервые. А уж если всё новаторство заключалось в том, что зрителей сажают на сцену, а актеров в партер, делалось неловко за траченные молью усилия постановщика.

К тому же вынужден признаться: от долгого сидения у меня болит спина, и... словом, не люблю я ходить в театр.

В те годы, когда старший сын зазывал меня в АТХ («Папа, из-за одного Витальки Скородумова стоит сходить!»), они играли в помещении Дома молодежи на углу Вольской и Б. Казачьей (тогда имени 20 лет ВЛКСМ), где позже располагалось ТПП (точно не знаю, что это значит), а теперь – один из многочисленных магазинов, торгующих заграничной одеждой «из вторых рук».

Дом мне был хорошо знаком. В нем жил мой одноклассник Борька Эздрин, пожилые соседи которого рассказывали нам с гордостью, что там до революции был бордель. Думаю, сочиняли, так как веселые дома располагались в Саратове на т. н. Петиной улице (ну, к чему это я?)...

Но ко времени АТХ Эздрин проживал уже не в Саратове, а на исторической родине, зато на другой стороне улицы, напротив, обитал другой наш одноклассник Илюшка Петрусенко. И он рассказывал уже не старые, а новые нехорошие вещи про здание с огромными окнами, в котором в те бурные годы начала перестройки помещался Дом молодёжи. И в прежние-то, «застойные», времена комсомольцы и комсомолки (я имею в виду профессиональных работников выборных органов) строгостью нравов не отличались, а уж с приходом свободы...

Словом, жильцам дома № 37 пришлось на уцелевшие в подворотне с досоветских пор кованые ворота ставить надежный замок по причине происходивших там еженощно драк, половых актов, блевания и прочих радостей молодости и свободного досуга.

И – простите меня, славные атэховцы! – эти подворотные действа, как бы это сказать, не то что прямо экстраполировались на ваши невиданные мною постановки, но все же поселили чувство некоторого предубеждения.

В 1989 году журнал «Волга» напечатал произведение Евгения Попова «Душа патриота, или Различные послания к Ферфичкину», что принесло приятную славу как создателю, так и публикаторам, и их взаимную дружбу.

И вот новость: Иван Верховых намеревается поставить спектакль по произведениям Евгения Попова. Я по просьбе режиссера связываю его с Евгением Анатольевичем. Правда, не очень представляя, как постмодернистское, всё из подтекстов и аллюзий на множество советских и несоветских источников, а главное, в иронично-ернической интонации повествование можно превратить в театральное действо, которое, по моему старомодному понятию, должно быть непременно действом, а не повествованием.

Но не знал я, что бывают на свете такие иваны ивановичи! Ведь видел я лишь одну из первых его постановок «Почему я лучше всех». Впечатление было, извините за выражение, неоднозначное. Пребывая весь спектакль в непреходящем состоянии удивления, впечатления и недоумения, я ярче всего запомнил ногу актера Скородумова, пальцами которой он вставлял в рот папиросу, а потом ею же чиркал спичкой по коробку и закуривал.

А еще тот же Скородумов отстригал на чьей-то, кажется, уже не своей, ноге ногти, которые с огнестрельным звуком отскакивали от ступни и летели куда-то вдаль сцены. Я понимал, что ногти эти пластмассовые, и все-таки содрогался.

Не театральный я человек, к тому же не поклонник Даниила Хармса. Я не отрицаю его гениальность, просто не нравится мне его читать. Не все же должны любить всех без исключения гениев. Я, например, еще Пруста не люблю. И даже, страшно сказать, Андрея Платонова.

От приезда в Саратов Жени Попова у меня осталась фотосессия: вокзал-встреча-бутылки-бутылки-бутылки-вокзал-проводы.

К этому времени АТХ играл, вероятно, на лучшей из всех площадок, по которым театр гоняла городская власть, – в Доме архитектора. Мало того что Верховых с труппою освоил это нетеатральное помещение, он еще сценографически заставил работать огромные низкие окна, выходящие на Первомайскую улицу.

Спектакль «Прекрасность жизни» поверг меня (вероятно, лучше всех в зале, да и на сцене, знавшего прозу Попова) в неистовое наслаждение. Изредка я поглядывал на автора, который, судя по бороде и лысине, был крайне доволен. Из всего ярчайшего карнавала актеров назову (а надо бы всех) восхитительную Лену Блохину в облике помещика Андрея Андреевича Мышкина из ремейка чеховского рассказа «Налим» – в халате и феске с трубкою, рассейского барина. Ах, Блохина! (Между прочим, у Попова была дворянская фуражка, но феска – это, конечно, лучше.)

III

Однажды Иван Иванович задумал вывести меня на сцену. Кастинг в голове режиссера я проходил одновременно с уже упоминавшемся Илюшкой – никаким, конечно, уже не Илюшкой, а доктором Петрусенко с большой бородой и большим животом. Мы об этом, конечно, не знали.

Режиссерской фантазии Ивана Верховых при постановке спектакля «В ожидании Коровкина» по повести Ф. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» понадобилось действующее лицо, настолько важное, что имя его вынесено в название спектакля, тогда как оно лишь молча пересекает сцену.

До репетиций дело не дошло, но на премьере я с особым интересом ожидал появления того, на чьем месте мог бы оказаться. Увидев, понял цель мастера: соперник был поосанистей и меня, и доктора. Спектакль был изумительный: Серега Ганин одним блудливым взором уже сообщал залу всю жестокую смесь русского шутовства и мошенничества, Кудинов в роли Полковника был воплощенная глупость и бла-ародство, а уж Блохина – безумная маменька – предел восторга!

Еще был «Моцарт и Сальери» с Пушкиным-Верховых, сумрачно возникавшим с улицы в окне Дома архитектора. Эх, было, было!

Вспоминается и театр «Теремок» – осень, надо полагать, ноябрь, 1998 года. 10-летие АТХ. Кроме поздравительной части давали сцены из нового, не вполне еще готового спектакля «Суер-Выер» по Юрию Ковалю. Как живой, а он уж год как неживой, возникает передо мной всё тот же Илюшка, точнее, его спина (я сидел выше), трясущаяся от смеха, когда Инге Монаенковой, в роли ресторанной певицы исполнявшей советский шлягер, сообщники-шпионы подкладывали в сумочку пистолет.

А еще запомнилось (уж извините – что запомнилось, то запомнилось), как подбежал ко мне хлопотливый и, увы, тоже ушедший Володя Тартер и велел показать мой пригласительный билет. Глянул, воскликнул: «Я так и знал – ВИП! Ладно, я сейчас у Гришки Цинмана возьму – он уходит», – и скрылся в толпе. Загадочный смысл вскоре разъяснился, когда пригласили на банкет тех гостей, у которых стояли в билете вожделенные три буковки. И тут же, как ледокол на льдины, ринулся на толпу своей уникальной (высота, ширина и толщина равны) фигурою Лев Горелик прямиком к фаршированной щуке, вызвав неподдельный восторг у моего младшего шестнадцатилетнего сына, бывшего в «Теремке» со мною.

Можно вспомнить еще что-то мимолетное, как однажды пили пиво в кафе «Уик-энд» на проспекте с Иваном Ивановичем, как однажды преградила мне выход из троллейбуса поставленная шлагбаумом поперёк двери длиннющая нога, как оказалось, принадлежавшая хулигану Диме Черныху, и что-то еще однажды, да что уж там, если...

...театр АТХ лишь на год пережил журнал «Волга».

«Когда требование к себе снижается, до этого звания нам далеко»

Гульмира Амангалиева

Мы задали саратовским деятелям культуры несколько вопросов.

1. О каких культурных потерях города еще стоит вспомнить?

2. Когда у нас была самая разнообразная и богатая культурная жизнь?

3. Имеет ли сейчас Саратов право называться культурной столицей Поволжья?

Алевтина Лосина, депутат областной думы, заслуженный работник культуры, тележурналист:

СЛАВА БОГУ, ЧТО БОЛЕЮЩИХ ДУШОЙ ЗА ПОТЕНЦИАЛЬНО КРАСИВЫЙ ГОРОД МНОГО!

1. Я сейчас искренне выскажу свое мнение и отдаю себе отчет, что рискую вызвать неудовольствие немалого числа саратовцев. Мы потеряли АТХ, но я никогда не испытывала там того восторга, который испытала, например, в Большом театре на «Лебедином озере», на концерте Любови Казарновской, который был в Саратове, на концерте Льва Шугома, когда он исполнял Шопена... Это потому, что время идёт, появляются другие приоритеты; хочется чего-то такого, что удивило бы, пронзило... С вышеназванной потерей я готова смириться, потому что ее есть чем заменить. Но если мы потеряем наше архитектурное наследие, этого уже не поправить. Слава богу, что болеющих душой за наш потенциально удивительно красивый город много! Надеюсь, что мы сумеем сохранить усадьбы Баратаева, Тюльпина, и этих потерь не будет.

2. Самый значительный период в культуре Саратова был во второй половине 19-го – начале 20-го веков, когда построили консерваторию, университет. До этого был возведён первый общедоступный музей имени Радищева. Но культура всегда, к сожалению, оставалась не тем направлением, куда бегом старались дать деньги. Пришлось же Боголюбову пригрозить саратовским купцам, что подарит свою коллекцию другому городу, если они не выделят средства архитектору Штрому на строительство музея.

3. Думаю, можно сегодня назвать Саратов культурной столицей Поволжья. Можно благодаря нашим предшественникам, которые много чего построили первыми, благодаря нашим традициям, яркой музыкальности, выдающейся художественной школе, в конце концов, благодаря любви саратовской интеллигенции к созерцательной философии.

Анатолий Катц, заслуженный деятель искусств России, профессор, художественный руководитель Саратовской областной филармонии имени Шнитке:

«ИТАК, НАЧИНАЕМ ОКАЗЫВАТЬ УСЛУГУ»

1. Расскажу один случай, который произошел со мной четыре-пять дней назад. Я вышел из дома с пакетиком мусора, который я собирался выкинуть. Подхожу к мусорным бакам и вижу, что на земле лежит стопка книг. А я на книги человек «больной», потому наклонился посмотреть, что это за литература. Десятитомник, собрание сочинений Лиона Фейхтвангера, в черном переплете, в очень хорошем состоянии, практически нечитанный. Я спас эти книги, потому что решил, что они никак не должны валяться у мусорных баков, – взял и принес домой, хотя у меня уже есть это собрание сочинений.

Кроме того, есть одна вещь, которая меня очень тревожит: народ сейчас хочет только развлекаться. И к великому сожалению, от нас этого тоже требуют. Именно такой политики требует от нас та идеология, которую устанавливает нынешнее государство. А оно говорит нам, что культура – сфера услуг, у нас даже на билетах в филармонию написано: «стоимость услуги – столько-то». Большое искушение как-нибудь выйти на сцену в качестве ведущего и сказать: «Итак, начинаем оказывать услугу под наименованием «Концерт академического симфонического оркестра»! Услуга первая: Чайковский. Симфония № 4». Это то, к чему мы совершенно непонятным для меня образом пришли. Но мы, деятели культуры, в этом не виноваты. Наши студенты, которые окончили консерваторию, вынуждены быть скоморохами. Те скоморохи хотя бы говорили правду в глаза царям, наш же удел только развлекать публику.

2. Мне кажется, это 60–70-е годы 20-го века. Это был расцвет музыкальной и театральной культуры. В то время в театре драмы, именуемом тогда театром имени Карла Маркса (как ни странно звучит название), работал режиссер Александр Иванович Дзекун. Он ставил спектакли, которые до сих пор стоят перед глазами: спектакль в два вечера «Мастер и Маргарита», «Ревизор», «Путешествие дилетантов» и другие.

3. Называть так можно всегда, эти слова ни к чему не обязывают. Каждый город может себя так назвать, и будет прав. У нас есть хороший потенциал, но он недостаточно использован.

Лев Гурский, писатель:

НАЗЫВАТЬ ТАК ГОРОД, ГДЕ НА ГЛАЗАХ У ИЗУМЛЕННОЙ ПУБЛИКИ СГОРЕЛО ДВА ОБЪЕКТА КУЛЬТУРНОГО ЗНАЧЕНИЯ, ДАЖЕ НЕ СМЕШНО

1. Театр АТХ, по-моему, напомнил всем нам, что мы потеряли. Он мог бы сохраниться, если бы наши городские и губернские власти проявили немножко больше уважения к этому явлению культуры. Я считаю, что это одна из серьезных культурных потерь. Но так получилось, что кроме зрителей и коллектива как будто бы это никому не было нужно.

Мне также очень жаль, что наши власти позволили в нулевые годы закрыть журнал «Волга». А через какое-то время стали финансировать тот журнал, который называется «Волга – XXI век». Он никакого отношения ни к «Волге», ни к литературе не имеет. Это обычное провинциальное издание, не имеющего ничего общего с богатыми традициями «Волги» конца 80-х – начала 90-х годов. Считаю, что «Волга» в истинном виде возродилась в том журнале, который издает Анна Сафронова. Но он выходит небольшим тиражом, так как ограничен в средствах, в то время как из бюджета финансируется ее лжеверсия. Я этот вопрос я недавно поднимал, обратившись к министру печати и информации Наталье Линдигрин. Но судя по тому, что журнал «Волга – XXI век» по-прежнему издается, я не был услышан.

2. Я думаю, что в 20-е годы 20-го века – судя по воспоминаниям очевидцев. Тогда было очень много экспериментов – литературных, театральных, художественных. По всей России жизнь была бедная, но с точки зрения традиций и новых культурных подходов богатая и разнообразная.

3. Ни сейчас, ни раньше Саратов нельзя было называть культурной столицей Поволжья. Ни культурной, ни экономической – вообще никакой. Называть так город, где на глазах у изумленной публики сгорело два объекта культурного значения, даже не смешно. Помните, в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» была реплика Шпака: «А они ещё борются за почётное звание дома высокой культуры быта! Это же кошмар!» Пора уже признать, что Саратов – обычный областной центр, где культура финансируется по остаточному принципу, и относятся к ней по такому же принципу.

Римма Белякова, народная артистка России, профессор Саратовской государственной консерватории им. Л. В. Собинова:

СЕЙЧАС ТЕНДЕНЦИЯ НЕ «ГЛАГОЛОМ ЖЕЧЬ СЕРДЦА ЛЮДЕЙ», А СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ ЗРИТЕЛЬ УШЕЛ, НИ О ЧЕМ НЕ ДУМАЯ

1. Я думаю, мы упустили что-то на уровне школьного образования, а эта цепочка тянется дальше. Страшное дело – в школах подумывают сделать литературу факультативом! Например, в нашей театральной школе есть предмет «биография образов». На нем я начинаю уже следить не за тем, как студент понял зерно характера, а беру красный карандаш и исправляю ошибки в каждом предложении.

Что касается развития саратовской культуры – по моему мнению, падает театральная школа. При этом мы вроде бы учим по-прежнему. Дело вот в чем. Театр раньше был трибуной добра и зла, от него зритель должен был получить катарсис: ты вышел из театра, тебя мучают эти вопросы или они задели тебя до глубины души. Сейчас тенденция другая – не «глаголом жечь сердца людей», а сделать так, чтобы зритель ушел, ни о чем не думая.

Недавно, например, приезжал московский театр и ставил мюзикл «Целуй меня, Кэт». Вместо «Катерины» героиню звали по-русски «Катя», говорили: «А вот ты в театре будешь как наш президент...» В общем, дешевку туда насовали! И зритель реагировал, а мне больно было. Эта тенденция так лезет в культуру, что просто пугает. Повсюду засилье антрепризных спектаклей не всегда хорошего качества, за счет чего театр получает столь нужные деньги. Ведь на культуру сейчас обрезали всё. Указ такой: «Вы зарабатываете сами!» Сейчас не каждая мама сможет отвести своих детей на спектакль в театр, но если снизить цены на билеты, театр не проживет. Провинциальным театрам выжить сложно.

2. В 68-м году, когда я окончила школу МХАТ, корневую русскую школу, я приехала сюда и встретила потрясающую плеяду великолепных актеров. В театре всё время кипела работа, сразу несколько режиссеров ставили спектакли. Но потом началась тенденция вот этих спектаклей-халтур, режиссеров «на прокат» на месяц (истинный режиссер отслеживает жизнь своего детища на всем протяжении постановки).

3. Случаются моменты, когда в Саратове проходят важные культурные события, фестивали, на которых происходит обмен опытом и дальнейшая плодотворная работа. А когда требование к себе снижается, до этого звания нам далеко.

Татьяна Зорина, главный редактор Нижне-Волжской студии кинохроники, директор фестиваля «Саратовские страдания»:

ЖАЛЬ, ЧТО В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ НАМ НЕКОГДА ОСМЫСЛИТЬ ПОТЕРИ

1. С одной стороны, это естественный процесс, когда одно теряется, а новое возникает. И если причины исчезновения старого тоже естественны, то бояться этого не надо. Но, конечно, есть вещи, исчезновения которых не хотелось бы, или от этого не стало лучше. Нередко исчезает то, что не нравится большинству – в

кусу обывателя (самое опасное, когда вкус обывателя совпадает со вкусом чиновника).

Например, для меня важно, что на саратовском телевидении, на котором я проработала много лет, в определенный момент исчезло художественное вещание. Объяснялось это тем, что якобы на провинциальном телевидении нет людей, которые способны были бы адекватно оценить явления искусства. Теперь явления искусства никак не оцениваются, поскольку то, что происходит здесь у нас, мало интересует тот же самый канал «Культура».

Второе: мне очень жаль, что сгорел старый ТЮЗ. Некоторые страдают гигантоманией – считают, что театр должен быть огромным, непременно на две тысячи мест, как Древнем Риме. Мое мнение, что зритель должен слышать не усиленный голос артиста, а все-таки видеть его лицо, глаза, слышать естественные интонации. Мне кажется, что сцена и зал старого ТЮЗа как-то взаимодействовали друг с другом, и спектакли не напоминали эстрадные концерты. Это было сверхтеатральное здание, удобно приспособленное именно для юных зрителей.

Иногда жаль, что недоигранными исчезают спектакли, которые должны были еще долго просуществовать. Уходят из жизни лучшие актеры и режиссеры... Жаль, что в последнее время нам некогда осмысливать потери.

2. Я думаю, город и сейчас живет насыщенной культурной жизнью с точки зрения предложения: в театрах что-то идет, приезжает много гастролеров-музыкантов, можно смотреть современное кино. Но есть ли смысл в таком насыщении? В таком количестве такого качества?

3. Я не люблю подобные номинации. Чтобы это выяснить, нужно проводить различного рода анализы, рейтинги. Думаю, звание культурной столицы может быть «переходящим кубком». Вот я недавно была в Москве на выставке Натальи Гончаровой – считаю, что тогда, во времена Пушкина, Москва была культурной столицей мира.