«Города не было. Все вымерли от голода». В Хвалынске обнаружено массовое захоронение
Человеческие останки, найденные в братской могиле в Хвалынске в начале сентября, по решению полиции направлены на экспертизу в Саратов. Как предполагает хвалынский историк и депутат областной думы Алексей Наумов, захоронение на улице Росреспублики может относиться к 1921 году, когда в Поволжье начался голод. Жертв было так много, что их хоронили в общих ямах.
Кого кормили «иностранные агенты»
Улица Росреспублики, как и большая часть Хвалынска, застроена одноэтажными частными домами. Перед новостройкой – засыпанная свежей землей траншея. В начале сентября здесь прокладывали водопроводную трубу. Рабочие наткнулись на человеческие кости.
«Лет пятнадцать назад уже было такое. Вот здесь после дождя тек ручей, – хвалынский краевед Валерий Лавров показывает на край разбитого асфальта, – землю размыло. В яме были видны кости и углы гробов, ребятишки череп достали и пинали. Я соседей позвал, они сказали: закопаем обратно. Рассказали, что и раньше видели кости, когда делали погреб».
Место, где нашли человеческие кости
На этот раз рабочие вызвали полицию. Полицейские обратились в районный краеведческий музей с вопросом, не было ли на этом месте старинного кладбища? Музейщики посоветовали проконсультироваться у Алексея Наумова. Как предполагает историк, обнаруженные останки могут относиться к древнему кладбищу (на той же улице располагался Свято-Троицкий монастырь) или к массовому захоронению 1920-х годов. «Это была городская окраина, поворот к действовавшему на тот момент кладбищу. Возможно, обессиленные родственники зимой не могли донести туда тела умерших и хоронили их здесь. Они не могли выкопать даже достаточно глубокую яму, кости обнаружили в 40-50 сантиметрах от поверхности, – рассказывает Алексей. – Хвалынская полиция отправила останки в Саратов на экспертизу, которая должна определить их возраст».
Из книги Алексея Наумова «Русский крест графа Медема»: «Наступил 1921 год. «Солнце палило с весны… И ни капли дождя. Пшеница поднялась лишь на четверть от земли. Озимые погибли совершенно». «Вокруг нас смерть так и косит. Бывает в день до 50 похорон, не считая мертвецкой, куда свозят в голом виде (вещи похищаются) из больниц, детских приютов, с улиц. С января по март таких было 1200 человек, а за март 760», – писал Александр Оттонович {Медем} сыну».
(Граф Александр Медем владел поместьем на хуторе Александрия. В 1918 году имение было конфисковано. Большевики не раз арестовывали Александра Оттоновича.
Валерий Лавров
Осенью 1930 года его арестовали в последний раз. Весной 1931-го он скончался в Сызранской тюрьме от туберкулеза. Причислен к лику святых Русской православной церкви. – Ред.)
В 1921 году голод охватил 37 процентов жителей Саратовской губернии. Весной 1922-го – уже 68 процентов. К 1923 году, согласно сводке ГПУ, в Хвалынском уезде голодало более половины населения (72 тысячи взрослых жителей). «Известия саратовского Совета рабочих и красноармейских депутатов» сообщали о случаях людоедства, в том числе в Хвалынском уезде: гражданка Шкандыкова из села Старая Кулатка «употребила в пищу своего отца Юсупа Шкандыкова».
Как рассказывается в книге об Александре Медеме «За Вами следит с любовью рать небесная», осенью 1921-го в Хвалынск начала поступать помощь от Международного союза помощи детям во главе с полярником Фритьофом Нансеном. Представители нансеновской миссии осмотрели местные приюты, чтобы открыть в них благотворительные столовые. За три года в уезде было открыто больше 100 нансеновских кухонь. Кроме того, весной 1922-го пришла помощь от Американской администрации помощи голодающим (АРА).
Всего иностранные гуманитарные организации организовали в Саратовской губернии и Немкоммуне 250 столовых, где получали горячее питание 57 тысяч человек. За три года было роздано 105,6 миллиона сухих пайков. В набор входили мука, мясные и рыбные консервы, изюм, рис, сахар, соль, рыбий жир. Чтобы привлечь пожертвования, Нансен снял документальный фильм о путешествии в «столицу голода» Новоузенск.
Не допустить «сгущения красок»
Голод вернулся в Хвалынск, как и в другие города и села Поволжья, в 1932-1933 годах. Но на этот раз никакой международной помощи не было. О происходящем запрещалось даже упоминать. Как сказано в исследовании, опубликованном в журнале «Вопросы истории» в 1991 году, причиной голода стала не засуха или неурожай, а принудительные хлебозаготовки.
Авторы исследования приводят распоряжение энгельсского ОГПУ, адресованное городскому загсу, с запретом указывать голод как причину смерти. Обосновывалось это тем, что «контрреволюционные элементы» пытаются исказить статистику «в целях сгущения красок, необходимого для антисоветских кругов». Изучив книги записей актов гражданского состояния нынешней Саратовской и Пензенской областей, историки выяснили, что голодное истощение значится в качестве причины смерти только в пяти процентах случаев. При этом смертность сельских жителей в 1933 году выросла в саратовском Правобережье в 4,5 раза, в немецкой АССР – в 4,1 раза. Рождаемость упала в 4 и 7,2 раза соответственно.
Из воспоминаний хвалынской художницы Елизаветы Серовой: «В 1932 году приехала я в отпуск из Москвы, города не было. Все вымерли от голода. Пошли мы с мамой на кладбище. Чем это так пахнет ужасно? Ба-а-тюшки, из могил где рука, где нога торчит. Хоронили даже без гробов, накидают полну яму, засыплют кое-как. А они весной и осели».
Как рассказывает заведующая музеем Петрова-Водкина Валентина Бородина, брат художницы Михаил Серов сфотографировал кладбище, где раздувшиеся от весеннего тепла тела буквально вылезали из-под земли. На фотографа донесли. До «большого террора» оставалось несколько лет, и органы еще действовали относительно мягко. «Негативы отобрали. Его не посадили, но пригрозили, чтобы молчал», – говорит Валентина Ивановна.
«Чем выше похоронят, тем ближе к Господу»
Как рассказывает краевед Валерий Лавров, засуха и неурожай разного масштаба повторялись в Хвалынском районе каждые шесть лет. «Как правило, в эти же годы случались эпидемии тифа, малярии, дизентерии, холеры, так как инфекция легко распространялась в грязной обмелевшей реке. Вот это явно одно из массовых захоронений: сотни могил были выкопаны одномоментно ровными рядами», – Валерий Евгеньевич указывает на холмики, поросшие кустами земляники. Захоронения тянутся примерно в 200 метрах от ограды городского кладбища. На холмиках пасутся привязанные к колышкам корова и лошадь.
Место захоронения
Дальше грунтовка уходит круто вверх на гору Каланчу, похожую на гигантский земляной шлем. «У старообрядцев считается: чем выше хоронят, тем ближе к Господу. У нас еще ничего. А вот в Акатной Мазе вообще не заберешься. Голые меловые склоны и наверху, на самом «пупке» – могилы».
Кладбище заросло ковылем (официально здесь не хоронят с 1970-х). Из ям, оставшихся от склепов, поднимаются пышные яблони. Возле особенно большой ямы стоит современный крест с табличкой в честь династии хвалынских купцов Михайловых.
«А вот сурчиная тропа», – Валерий Евгеньевич указывает на примятую траву. Тропинка приводит к норе и поваленному надгробию мещанина Сергеева, похороненного здесь в 1911 году. Как говорит проводник, иногда четвероногие обитатели выбрасывают на поверхность кости, но с повреждениями, нанесенными человеком, им не сравниться. «Лет десять назад пришел сюда и вижу: верх склепа содрали трактором. Всё золото ищут, идиоты! А что полиция? Здесь место необитаемое, полиция сюда не ходит, а родственников у большинства похороненных уже нет, жаловаться некому».
История и биография
Бабушка собеседника Матрена Павловна после окончания хвалынской гимназии работала учительницей в земской школе в Ивановке. В церковно-приходской школе того же села преподавал ее будущий муж Петр Егорович. Зарплата педагога до революции составляла 12 рублей (корова стоила 5-6 рублей). Учительская пара могла содержать четырех детей и домработницу. «Я много ездил по району, видел здания сельских школ, построенных в 1900-1915 годах, – кирпичные, добротные. В уезде существовал проект: построить 65 таких школ, было расписано финансирование – средства земства, казначейства, частные пожертвованияи кредит, который планировалось выплатить в 1962 году», – рассказывает Лавров.
Голод 1921 года семья пережила за счет благотворительных пайков. В 1933-м продержались, так как бабушка сдала государству золотые драгоценности, полученные в приданое. В 1937-м Петра Егоровича арестовали. Много десятилетий спустя семья узнала, что «на третий день их вывезли в Вольск и расстреляли в карьере цементного завода, да не только мужчин, а еще и женщин-богомолок». Старшего из четырех детей – Виталия Петровича, учившегося на историческом факультете саратовского университета, вместе с группой студентов сослали на лесоповал, где он умер. «Поэтому я хожу в оппозиционерах, – разводит руками Валерий Евгеньевич. – Как же можно было своих людей, ни в чем не повинных, уничтожить?».
По профессии Лавров – агроном, работал в яблочных садах вокруг Хвалынска. Валерий Евгеньевич торжественно раскрывает папку с надписью на обложке «Плодоводство в России. 1908 год». Внутри – ксерокопии старинного справочника с «ятями». Хвалынским садам посвящен целый том. «Здесь бездонный колодец информации – названия населенных пунктов, фамилии садоводов, по каким ручьям располагались сады, какие работы проводились, почём были яблоки и куда их продавали», – поглаживая страницы, перечисляет Лавров. В уезде было 128 сел, 168 тысяч жителей. А сейчас и 20 тысяч, наверное, нет». Его внуки и внучки, как и многие молодые горожане, уехали в Москву. Как говорит собеседник, кроме национального парка и горнолыжного курорта работать в Хвалынске негде.
«Забытым жертвам голодных лет»
В Ивановке кладбище располагается посередине села. Аккуратный забор из штакетника, круглые кроны кустов вишни и сирени. В центре погоста – большой земляной холм с металлическим крестом и табличкой «Односельчанам, забытым жертвам голодных лет».
«Когда мы приходили с родителями на кладбище, я спрашивала: что это за провалившаяся могила? – вспоминает уроженка Ивановки Валентина Муратова. – Отец рассказывал, что здесь в 1921 году хоронили умерших от голода. Яму даже не закапывали, так как каждый день привозили по несколько тел. У родственников не было сил ворочать землю и сколачивать гробы». В то время умер прадед собеседницы Семен Муратов. Он до революции занимался садоводством, затем брал в аренду поля за Волгой. По семейным преданиям, был необычайно сильным человеком – мог в одиночку вытащить застрявшую в грязи телегу с бочкой воды. Однако тиф, пришедший с голодом, убил его. У Семена Георгиевича остались три сына, которые смогли похоронить его тело отдельно, недалеко от братской могилы.
Валентина Муратова
В 2010 году зять собеседницы Александр Черватюк, завуч балаковской школы, предложил обустроить массовое захоронение. Купил крест, пригласил подростков из поискового отряда «Набат». Сельская администрация обратилась к местным предпринимателям, которые привезли три грузовика земли и бобкэт. Жители Ивановки помогли расчистить территорию от кустов. Как вспоминает Валентина Константиновна, «справились за полдня».
Число и имена похороненных пока не известны. «Церковь в селе закрыли позже, в 1929 году. Значит, умерших от голода отпевали, их имена должны остаться в церковных книгах. Но я пока не дошла до этого периода, разбираю дореволюционные сведения», – говорит Муратова.
По ее словам, это было крупное село, «здесь жили больше двух тысяч человек, а тогда считали только мужчин». Основными видами заработка были садоводство и заготовка речного камня – после половодья на берегу собирали булыжники для строительства дорог.
После голода 1921 года многие жители Ивановки уехали в Баку. «Туда было просто добраться: нужно только сесть на пароход до Астрахани, а там уже рукой подать», – объясняет Валентина Константиновна. В 1929-м, с началом коллективизации, сельчане поехали в Среднюю Азию.
В Ивановке было организовано три колхоза. В середине 20 века в селе работали ПТУ, участковая больница, кинотеатр, спортзал, три библиотеки. В средней школе открыли музей села, считавшийся лучшим среди учебных заведений области. «Мы с одноклассниками собирали экспонаты, опрашивали старожилов, – рассказывает Муратова. – Однажды записывали историю вдовы фронтовика. Попросили у нее что-нибудь для экспозиции. Женщина хотела отдать нам фотографию мужа. Но тут вошел сын и сказал: не дам, это единственное, что осталось от отца. Тогда мы с одноклассницей ушли обиженные. А теперь я думаю: молодец, что не дал».
Несколько лет назад в Ивановке закрыли школу (не осталось даже начальных классов). Исторические экспонаты передали в краеведческий музей Хвалынска. «Я зашла туда и увидела, что стеллажи свалены в одной комнате, фотографии брошены на полу. Стало так горько».
На сегодня в Ивановке осталось чуть больше 200 жителей. «Село угасает, – вздыхает Валентина Константиновна. – Потому я и взялась заниматься его историей. Иначе название сотрется с карты и памяти не останется».
