Одиночество в степи. Как человек и верблюд пасут коров в степях Заволжья
Мечта
Коровы тычут морды в длинный узкий чан с водой, легонько касаются ее языком, выжидают несколько секунд и снова тянутся к влаге. Вода солоноватая, но прохлада сглаживает этот привкус. Осторожно, по глотку, они заглатывают этот соленый раствор под шум бьющейся из крана струи.
Пастух нажимает на столбе выключатель – мотор приглушается, и вода, качаемая электрическим насосом из колодца, прекращает наполнять чан. Насос был куплен пару месяцев назад. Он заменил лебедку – подвешенным ведром тяжело было черпать воду со дна колодца. 63-летний пастух Канат Шамаков заглядывает внутрь колодца. В черной глубине блестит грунтовая вода с неровной гладью. Местный суглинок отдает ей всю соль. Но другой воды нет. Последний дождь – с ураганом – здесь был 7 июня. Скотине нужно будет ждать до первых осенних дождей или до октября, когда откачают воду из Волги в Большой Узень, а оттуда пустят по каналам.
Есть у Каната Насыровича мечта: прокопать колодец поглубже, обложить дно и стенки срубом, чтобы получить доступ к чистой пресной грунтовой воде. Но пять бревен стоят восемь тысяч рублей, сруб глубиной десять метров обойдется примерно в 80 тысяч, а с учетом труда землекопов всё вместе выйдет в 200 тысяч рублей. Таких денег у пастуха нет, должно случиться не иначе как чудо, чтобы вода для скота появилась.
Колхоз «отца Павлика»
Канат Шамаков родился в 1955 году в казахстанском селе Кушанкуль. В пять лет вместе с родителями он переехал в соседний хутор Байгужу. Со временем два населенных пункта оказались по разные стороны от границы двух государств.
После восьми классов байгужинской средней школы Канат Шамаков пошел на работу в колхоз, побывал в армии и вернулся. Советское название колхоза собеседник подзабыл, но называет его «большедановским» – в честь тогдашнего председателя, «отца Павлика» (имеется в виду бывший зампредседателя областного правительства Павел Большеданов). Работал подпаском, скотником, чабаном. Вспоминает, что в каждом стаде было по тысяче овец, в каждом гурте – по триста коров, которых пасли в дневную и ночную смены.
На глазах Шамакова распахивали здешние целинные земли. В 70-е годы, когда советская власть взяла курс на широкую мелиорацию, он освоил управление дождевальной машиной «Фрегат».
В 90-е с орошением было покончено. Местные фермеры махнули рукой на идею выращивать зерновые на этой сухой, скудной земле. Да и животноводством здесь тоже занимаются скорее вопреки – воды нет, с сеном для скота вечные проблемы из-за засухи.
Байгужинцы
О былых экспериментах с орошением напоминают только две из трех неасфальтированных улиц на хуторе Байгужа – улица Лиманная и улица Мелиорации. Третья улица называется Молодежной, хотя вся молодежь отсюда давно уехала, остались одни пенсионеры. Все – казахи, есть один русский и один молдаванин, которые «тоже почти казахи». Из шестидесяти домов на хуторе не пустуют только пятнадцать.
Перед некоторыми домами стоят колодцы, но они уже давно пусты. Воду для питья люди покупают: 3,5-4 тысячи кубов, привезенные водовозом, стоят тысячу рублей. Этой воды хватает на два месяца, если стирать редко.
На хуторе единственное общественное место – сельский клуб, там же размещается избирательный участок. На неполной ставке работают почтальон и медсестра. Школу закрыли лет 10-15 назад, магазинов нет – за продуктами едут по грунтовой насыпной дороге за 28 километров в Александров Гай или за 50 километров до Казталовки (прямое расстояние – 25 километров). У соседей можно купить качественный чай, консервы, муку, дешевую водку. Говорят, из российских товаров у казахстанцев пользуется доброй репутацией разве что пиво.
Но с Казахстаном байгужинцев связывает не только товарооборот.
– А как вы познакомились с супругой? – спрашиваю у Каната Насыровича.
– Украл ее. В машину посадил и увез из Казталовки в Байгужу. Так тогда многие делали, – пожимает он плечами.
У Каната и его жены Райхан родились четыре сына: Бауржан, Нуржан, Ержан, Бакытжан и две дочери: Карылгаш и Сандугаш. На вопрос, почему имена всех детей в рифму, глава семейства, улыбаясь, отвечает: «А чтобы запоминалось легко». (На самом деле отцу Каната, который умер, не увидев своих внуков, просто нравились имена, оканчивающиеся на «жан».) Дети Шамаковых уже выросли, женились и разъехались.
КФХ провалилось, верблюд остался
В 90-е годы здешние земли были порезаны на паи и поделены между бывшими колхозниками.
– Кто начальники – им достались участки вдоль канала, а нам, простым работникам, – пустыня у разбитого корыта, – сетует собеседник.
Шамакову дали отруб Хасан-Кудук – около ста гектаров земли с пастушьим домиком, полуразрушенной кошарой (помещением для содержания скота) и колодцем. «Кудук» в переводе с казахского означает колодец, ну а «Хасан» – в честь первого пастуха, обустроившего это место.
За эти годы пришлось пережить всяческие капризы природы. Зимой 2012 года снежным бураном замело все вокруг, кошара превратилась в бело-дымчатый холмик. Три дня коровы стояли непоеные, а на четвертый, когда снегопад стих, Шамаковы сделали подкоп к кошаре и арканом вытащили коров, отвели на водопой. Коровы, сетует хозяин, гуляли по сугробам и переломали всю крышу кошары.
В 2013 году пастух, имея три десятка «рогатки» (крупного рогатого скота), зарегистрировал крестьянско-фермерское хозяйство, чтобы претендовать на субсидии и гранты и законно отчислять налоги. Ничего не получилось. Канат Насырович объясняет:
– У нас в России гранты дают на год – но за это время телок только перестает мать сосать, и чем кормить его на следующий год, неясно. Вот в Казахстане гранты выдают на пять лет – и у тебя уже есть план, как развернуть хозяйство.
Кончилась эта затея тем, что коровы подцепили от соседских буренок бруцеллез, и почти все поголовье пришлось забить. Пастух закрыл КФХ.
Случались и другие неприятности. Например, однажды ночью угнали и перевели через границу весь табун лошадей Шамакова.
Раньше лошадей пас Яша. Яшка – старый рыжий двугорбый верблюд, купленный лет десять-пятнадцать назад «за границей» (понятно, ближайшей). Сразу выявились пастушечьи навыки верблюда – лошади от него не ускакивали прочь. То ли потому что лошади чувствовали себя в безопасности рядом с его громадной мохнатой фигурой, то ли потому что побаивались его. Позже Яша переквалифицировался в пастуха коров. Ему помогает белый лохматый дворовый пес Звонок.
В отличие от коров, без воды Яша может прожить до 20 дней. На его родине в Казахстане из верблюжьей шерсти вяжут теплые вещи, готовят верблюжье мясо – но хозяин боится даже подумать об этом. У верблюда есть еще и сверхурочная нагрузка – позировать перед камерами рядом с редкими заезжими туристами.
Жить и терпеть
Раз в год в начале мая здесь бывает оживленно: в поле собирают юрты, приезжают туристы – смотреть на цветущие тюльпаны Финайкинской долины. Говорят, что приезжают и высокие гости: как-то раз тут был нынешний губернатор и великий московский политик. У первого саратовского губернатора, по слухам, в семи километрах от Байгужи находится собственная усадьба, где есть пруд с карасями, птица и всякая живность.
Местные высоких гостей не жалуют:
– Приезжают сюда только отдыхать – нет бы хутора объехать, спросить, как мы тут выживаем…
За 45 лет трудового стажа государство отблагодарило Каната Шамакова званием регионального ветерана труда и пенсией в 9312 рублей.
– В пенсионном сказали, что баллов мне хватило… Если б в городе жил, говорят, был бы проезд бесплатный, – вздыхает Канат Насырович, стоя под палящим солнцем в выжженной степи. – Жена, вон, 33 года проработала дояркой в колхозе, мать-героиня, а пенсия – минималка восемь тысяч. Но, слава Аллаху, мы еле до нее дожили. Сколько моих родственников не дождались! Один с Байгужи полгода не дожил до пенсии и умер.
Из пенсии по 3-5 тысяч рублей в месяц у Шамаковых уходит на оплату газа и света, остальное – на покупку лекарств, продуктов и воды; стараются также помогать внукам – их пока пятеро, от трех до семнадцати лет. Пастух говорит, что «если не было бы скотины – не выжили б никак».
Оглядываясь на эти бескрайние просторы с желтой пожухлой травой, без единого кустика, пытаешься уловить воспетое многими народами чувство свободы. Только получается лучше уловить безысходность. Солнце иссушило эту землю, выжгло траву, оставило без воды скот. Человек тут беззащитен перед солнцем и государством.
На обратном пути из фермерской точки Хасан-Кудук до Байгужи Шамаков показывает легкое углубление с мозаикой потрескавшейся земли и подрастающим редким сорняком. Догадаться, что это пересохший канал, можно разве что по трубе, протянутой под насыпной грунтовой дорогой. Воду в канал пускают дважды в год: в апреле и в октябре. А между этими датами – режим самовыживания.
– Судьба у нас такая: жить и терпеть. И у нас, и у скотины, – заключает собеседник.