Когда ФСБ уходит. Как живут обвиненный в попытке теракта саратовец Сергей Рыжов и его мать
По официальной статистике Генпрокуратуры, за полгода количество преступлений экстремистской направленности в стране снизилось на 15 процентов. В СМИ каждую неделю появляются сообщения о посягательствах на основы конституционного строя и безопасность страны, совершенных путем размещения картинок в соцсетях или бесед в мессенджере. Очередная кампания по борьбе с «антигосударственными» злоумышленниками тянется с осени прошлого года, когда в регионах прошли аресты последователей Вячеслава Мальцева. В Саратове по подозрению в подготовке теракта был задержан Сергей Рыжов. По мнению ФСБ, он намеревался захватить Театральную площадь, областное правительство и почтамт. Почти десять месяцев он находится в СИЗО. За это время его матери Ларисе Рыжовой не разрешили ни одного свидания с сыном.
Хорошо воспитанный мальчик
«Небывалое дело, обычно Сюся к чужим не выходит», – улыбается Лариса Владимировна, когда в комнате появляется серая с белой грудкой кошка. Сюся замирает, обводя присутствующих желтыми глазами. И важно следует на кухню, как будто вовсе никого не искала. «Первое время она сильно беспокоилась. Я ей говорю: «Сюся, где Сережа?» – и она бежит в его комнату, – рассказывает Лариса Владимировна. – Сережа делал вид, что ее не любит. Это у нас первая кошка. Все время собаки были – дворняжка, которая считала себя королевой, и боксерша. Она будила Сережу в школу – запрыгивала ему на кровать».
В серванте среди фарфоровых салатниц стоят фотографии: молодой политик перед микрофонами на разных мероприятиях. Лариса Владимировна раскладывает на полированном столе (такой был почти в каждой советской квартире) детские снимки сына. На 16-летие ему подарили шоколадный торт в форме книги с надписью кремом «Квантовая физика». «Они были с папой на юге и должны были вернуться как раз ко дню рождения Сережи. Прихожу в кондитерскую, а заказ не готов. Я расстроилась. Из-за надписи кондитеры решили, что я – секретарша университетского профессора и мне будет нагоняй. Посочувствовали и быстренько всё испекли».
«Он всегда такой серьезный. Даже грустный», – Лариса Владимировна разглядывает фотографию первоклассника. Сережа сжимает в руке красную астру. «Я хотела, чтобы он рос вежливым, воспитанным. Постоянно повторяла: не шуми, не хулигань. Сейчас так жалею».
После школы Рыжов поступил на физический факультет СГУ. «Он – не практик. Его стихия – ручка-бумага». Мать понимала, что выбранная профессия не будет прибыльной, но не отговаривала: «Это было бы бесполезно. Он тихий, спокойный, но если принял решение, то доведет дело до конца. К тому же деньги не входят в число его приоритетов. Одежду я ему покупала, он ворчал: зачем, у меня все есть. Так же аскетично относился к еде, к бытовым условиям. Не то чтобы рисовался. Для него это действительно не важно».
Сергей получил красный диплом по специальности теоретическая и математическая физика. Хотел заниматься наукой, но в 2006 году найти такую работу было невозможно. Устроился системным администратором.
Места работы приходилось менять из-за визитов силовиков, заинтересовавшихся общественной деятельностью Рыжова. «С 2011 года эшники ходили к нам, как домой. Приносили предупреждения перед публичными мероприятиями, – рассказывает Лариса Владимировна. – К этому невозможно привыкнуть. Я боялась ужасно».
На «прогулки свободных людей», в которых часто участвовал сын, она не ходила, но не из-за отсутствия интереса к политике. «Я понимала, что должна держать тыл».
Свежие фотографии Сергея были в компьютере, но его забрали при обыске. Чуть не половину огромного стола занимает древний монитор-«телевизор», не заинтересовавший спецслужбу. Комната длинная, с одним окном. У правой стены – кровать, у левой – в ряд выстроились шкафы. На полке – толстые детские энциклопедии.
«Из кино он любит фантастику и, как ни странно, ужасы. Из музыки – русский рок. Телевизор не приемлет. Последний раз включал его, наверное, когда еще смотрел «Тома и Джерри», – говорит Лариса Владимировна.
Выходя из комнаты, она поправляет дверцу шкафа, висящую на одной петле. «Результат обыска. Знаете, это мелочи. По сравнению с тем, чего на самом деле надо бояться».
«Лучше бы грубили»
К Рыжовой сотрудники ФСБ пришли 1 ноября около 17.00 – четверо оперативников и двое понятых. «Вели себя цинично до предела. Лучше бы грубили. С улыбочкой спрашивали: «Ну где же ваш сын?» – хотя сами прекрасно знали, что он задержан еще утром». Не дали вызвать адвоката. Не разрешали отвечать на звонки встревоженных участников «прогулок».
«Это был не обыск, а осмотр. Но они разрывали пакеты с одеждой, постель перевернули, книги выбросили на пол. В альбоме со старыми фотографиями нашли газеты 1960-х годов, сказали, что будут проверять заметки на экстремизм, – рассказывает Лариса Владимировна. – У меня поднялось давление, затошнило. Я пошла в ванную. Понятые как закричат: она убегает! И все побежали за мной. Вообще-то мне было плевать, что они в наших вещах роются. Думала только о том, где Сергей и как бы не подбросили что-то, что ему повредит».
После осмотра женщину под предлогом оформления копии протокола отвезли в областное управление ФСБ на опрос, который продлился до 23.30. Лариса Владимировна воспользовалась 51-й статьей Конституции.
Сын позвонил на следующий день. «По голосу его даже не узнала. Попросил привезти еду и воду. Видимо, в эти двое суток ему не давали есть и пить. Следователь сказал мне: вот вам два часа, если не найдете адвоката по соглашению, дадим по назначению! Сережу мучило чувство вины перед парнем, у которого его задержали. Это его старый приятель, не имеющий отношения к политике. Из саратовского СИЗО Сережа писал мне: съезди к его маме, стыдно, людям квартиру разворотили».
По словам собеседницы, из тех, кто знает семью лично, «не отвернулся никто». Другое дело – те, кто судит о ситуации по теленовостям. Мать арестованного много раз видела запись задержания, на которой спецназ со светошумовыми гранатами штурмует окно на первом этаже и находит в квартире тротиловую шашку с фирменными наклейками мальцевской организации. «Ролик крутили по всем каналам: вот они, ужасные разбойники, которые собирались захватить почту и Театральную площадь, а мы вас спасли», – смеется Лариса Владимировна.
Она много улыбается, развернуто отвечает на вопросы и совсем не плачет. «Когда я только узнала, по улице шла и выла. Но адвокат сказала: кроме меня и вас у Сергея – никого. Мой муж умер, близких родственников нет. И я держу себя в руках, – говорит Лариса Владимировна. – Моя жизнь строится сейчас от поездки до поездки в Москву, к нему».
СИЗО, куда трудно попасть
С момента задержания следователь не разрешил матери ни одного свидания. За десять месяцев она видела сына шесть-семь раз – на судах по продлению ареста. «Его ведут по коридору в наручниках. Сажают в железную клетку. Мы заходим в зал. Следователь просит объявить заседание закрытым, адвокат возражает, прокурор и судья соглашаются. Обсуждается мера пресечения, что там секретного? За эти пять минут мы стараемся посмотреть друг на друга. Но пристав у клетки встает так, чтобы сына было не видно. Заметно, что это нарочно».
Саратовец находится в Лефортово. Как объясняет адвокат, «это СИЗО, куда трудно попасть». Там шесть переговорных комнат. Адвокаты заранее записываются на встречу с подзащитными и при помощи жеребьевки вытягивают номер комнаты. Следователи приходят без очереди и могут занять переговорную.
В июле защитник Рыжова трижды не смогла попасть к нему. «3 августа в пятницу мы вместе просидели в СИЗО с утра до вечера. Было записано десять адвокатов. Прошли только четыре. Она не попала, – рассказывает Лариса Владимировна. – В субботу у Сережи был день рождения. Я так надеялась, что она передаст от меня поздравление».
Как говорит собеседница, в СИЗО «заходить страшно, но у меня все эмоции уходят на второй план». Передачи принимают по понедельникам и средам. Она приезжает в Москву на самом дешевом поезде, который прибывает днем. «В очереди я обычно в четвертом десятке. Редко бывает, что удается управиться до обеденного перерыва. Родители находятся в той же комнате ожидания, что и адвокаты. Если думаете, что мы сидим и разговариваем о тюрьме, – нет, это как-то не принято. Новички, конечно, задают вопросы, что тут и как. Но у многих дети сидят уже по полтора-два года».
Мать передала Сергею летнюю одежду (задерживали его в зимней). Регулярно возит письменные принадлежности, конверты, продукты. Закупается в Саратове – здесь дешевле, да и в Москве между вокзалом и СИЗО нет на это времени. В изоляторах разные правила приема передач. «В Лефортово требуют, чтобы все продукты – колбаса, сыр, хлеб – были целыми, в заводской упаковке. В Саратове, наоборот, всё должно быть порезано. Здесь такое маленькое окошко, стоишь в полупоклоне, на глазах сотрудников вскрываешь банку консервов, перекладываешь в прозрачный контейнер, а вся очередь помогает».
В месяц можно передавать не больше 30 килограммов продуктов и вещей. В это число не входят почтовые посылки. Рыжова обычно отправляет их в ближайшем к Лефортово почтовом отделении. «Можно с любой почты, но туда каждое утро приходят из СИЗО и забирают корреспонденцию».
За отправку посылки нужно платить. Плацкартные билеты до Москвы и обратно обходятся в 4,5 тысячи рублей. «Надо еще и адвоката оплачивать. Сейчас все материальные ресурсы закончились. Пока не знаю, что будет», – коротко говорит собеседница. Лариса Владимировна работала инженером-проектировщиком. Ее пенсия – 14 тысяч рублей. «Сейчас не могу даже уборщицей устроиться, потому что нужно постоянно ездить в Москву».
«Чтобы он не чувствовал себя одиноким»
С родителями фигурантов других экстремистских дел, о которых сейчас пишут СМИ, саратовчанка не знакома. «Тем, чьи дети недавно оказались под стражей, я могу посоветовать не накручивать себя понапрасну и приложить максимум усилий, чтобы ребенок не чувствовал себя одиноким. Стимулировать друзей, чтобы они ему писали. Понятно, что у всех есть свои житейские проблемы, но за этой текучкой друзья могут не задумываться, что человеку за решеткой гораздо хуже, – говорит Лариса Владимировна. – Кто-то сомневается: да что я такого увлекательного могу ему написать? Сергею любая информация интересна. Он ведь на все письма отвечает, а у него событий совсем нет. Я очень благодарна, что ему многие пишут. Ко дню рождения передала ему больше 30 писем».
Корреспонденцию читает тюремный цензор. Нельзя писать на иностранном языке, использовать непечатные выражения и высказывать политические призывы. «Но сообщать новости общественной жизни все-таки удается. Например, я писала так: после мероприятия 5 мая некоторые товарищи потеряли определенную сумму денег. Цензор пропустил», – смеется собеседница.
Лариса Владимировна достает из шкафа толстую пачку конвертов. Внутри – тетрадные листы в клеточку, исписанные «школьным» почерком с сильным нажимом. Письма длинные, по шесть-восемь страниц. «Необходимости в вентиляторе нет. В камере не жарко. Окно весь день открыто», – читает мать арестованного. Адвокат рассказывала ей, что в камерах Лефортово высокие потолки и на самом верху есть окна.
Сергей писал матери, что в Лефортово условия лучше, чем в саратовском СИЗО. Камера восемь квадратных метров. Туалет отгорожен от жилого пространства низкой стенкой. В камерах по два человека. Арестованных постоянно переселяют, чтобы не успели подружиться. Подследственных выводят гулять на специальный балкончик. Сосед саратовца на прогулки не ходит, на балкончике остается свободное место, и, как пишет Сергей, «можно даже бегать».
В СИЗО есть бесплатная библиотека. Рыжов оформил подписку на научные журналы. «Пишет, что строит в уме математические модели. Адвокат спрашивала его: «Сереж, чем бы ты занимался, если бы сейчас было всё хорошо?» – Он ей ответил: «Наукой. Я бы сидел в комнате и писал», – рассказывает мать.
Весной саратовец провел месяц в институте Сербского на психиатрической экспертизе. «Там было жестко. Одиночная палата. Ни раковины, ни туалета. Если что-то нужно, приходится стучать в дверь, звать сотрудников. Не разрешили взять с собой ни продуктов, ни письменных принадлежностей. Гулять не водили. Читать невозможно из-за слабого освещения. Вечерами было очень тоскливо».
Как известно из рассказов многих других заключенных, самое тяжелое – поездки в суд. Если у нескольких сидельцев заседания назначены на одну дату в разное время дня, автозак привозит всех вместе рано утром. Курящие и некурящие (Рыжов принципиально не употребляет табака и спиртного) много часов находятся в одной маленькой комнате.
«Не жду, что суд окажется справедливым. Не хочу говорить о том, что будет дальше. У меня и у него позиция сейчас такая: жить одним днем», – говорит Лариса Владимировна. И добавляет: «Я боюсь за сына. Я безумно волнуюсь. Но я им горжусь. У него есть честь и совесть. Не знаю, могут ли гордиться родители сотрудников, которые фабрикуют уголовные дела. Мы же знаем, что такое в истории нашей страны уже было».
