Ошейники-рогатки и электронные браслеты. Саратовские школьники ходят в музей ФСИН
Нынешним летом саратовские школьники, отдыхающие на летних площадках при учебных заведениях, ходят на экскурсии в музей регионального управления федеральной службы исполнения наказаний. Экспозиция рассказывает о развитии тюремного ведомства (первым начальником которого был саратовский губернатор) от ошейников-рогаток до электронных браслетов. По словам музейного хранителя Александра Соколова, наибольшей популярностью у детворы пользуются почти настоящий пулемет «Максим», изготовленный осужденными, и плюшевая овчарка из дома ребенка при женской колонии в Вольске.
Ведомство с биографией
Как давно подозревали саратовцы, именно наша губерния имеет прямое отношение ко всем великим (хорошим и плохим) начинаниям, когда-либо привлекавшим внимание остальной планеты. Неудивительно, что экскурсия в пенитенциарном музее начинается с портрета саратовского губернатора. Михаил Галкин-Враской губернаторствовал в 1870-1879 годах. При нем на улицах появились газовые фонари и скверы, был проложен водопровод с чугунными трубами, открыта гимназия и несколько училищ. После Саратова Галкина-Враского назначили начальником только что созданного главного тюремного управления империи.
«Именно он ввел форму для сотрудников. До этого надзиратели ходили в арестантских робах, только с шашкой на боку», – рассказывает музейный хранитель Александр Соколов. Образец формы – тут же, на манекене. «Изготовлено руками наших подопечных. У нас развито швейное производство», – отмечает экскурсовод.
Золотистой краской блестит гаубица-единорог (подобное оружие имелось в первом саратовском остроге), тоже сделанная в одной из колоний. С пушкой соседствует пулемет «Максим» из следующего хронологического раздела. «Всё двигается, щелкает, можно крутить, – Александр демонстрирует возможности экспоната. – У нас есть даже коврик, чтобы малыши могли лечь рядом с пулеметом и сфотографироваться».
В популярности с «Максимом» соревнуется безымянный плюшевый пес чепрачного окраса. Игрушку для экспозиции передали из дома ребенка при вольской женской колонии. Пес изображает четвероногого сотрудника довоенной погранзаставы (пограничная служба была частью того же наркомата, что и нынешняя ФСИН).
«Биография» тюремного ведомства отражает повороты государственных умонастроений. Как рассказывает Соколов, изначально пенитенциарная служба была создана в рамках министерства внутренних дел Российской империи, затем «под влиянием европейских веяний гуманизации» передана в министерство юстиции. В 1920-х вошла в ОГПУ, далее в НКВД. В 1953-м исправительные учреждения передали в ведение Минюста, но через несколько месяцев вернули под опеку МВД. В 1998-м служба снова ушла в Минюст, а с 2005-го стала самостоятельной.
Самостоятельному ведомству не обойтись без легендарного прошлого, отцов-основателей и героев – потому и появился музей (подобные учреждения работают не только в главке, но и в колониях: например, в ИК-10 действует краеведческий музей имени Дмитрия Худякова, а в ИК-33 – историко-патриотический клуб).
На экскурсии сюда водят молодых сотрудников саратовского СИЗО, студентов юридических вузов и школьников. Учителя порой просят припугнуть трудных ребят экспонатами из витрины «Инородные предметы, удаленные хирургическим путем» (как поясняет Соколов, «предметы подлинные – всё это действительно глоталось и втыкалось в 1990-е, когда условия содержания были тяжелыми»). Весной в музее снимали фильм «о последствиях необдуманных поступков» для городского слета юных помощников полиции.
«К людям нужен подход»
После окончания университета Александр Соколов хотел остаться в аспирантуре. «Пытался найти работу, которую можно совмещать с учебой. Это было начало 1990-х. В школе отказали довольно невежливо. Заводы один за другим закрывались. На заборе у остановки увидел объявление: хорошая зарплата, бесплатная форма, дежурство по графику. Пришел в СИЗО. Страшно. На проходной сидит улыбчивая женщина в форме прапорщика: проходи, говорит, дорогой, в отдел кадров. Там тоже мне все рады: ой, сколько пятерок в дипломе, такие нам и нужны. Опомниться не успел, как стал надзирателем. К людям нужен подход!».
Преподавателям собеседник не рассказывал, чем занимается в свободное от изучения физико-математических наук время. «Тюремная служба престижем никогда не пользовалась. Принято на Руси жалеть уголовников». Сначала планировал служить до окончания аспирантуры. Потом – «пока найду место в науке». Потом – до минимальной пенсии. «В результате 27-й год здесь».
По наблюдениям Соколова, «контингент» 1990-х заметно отличался от сегодняшних сидельцев. «Тогда из-за невостребованности в криминал шли инициативные и даже интеллигентные люди, бывшие военные, спортсмены, которые при иных обстоятельствах могли бы приносить пользу Родине».
Больше всего Александру запомнился бывший пограничник, когда-то служивший в Афганистане. «Был он контрактником в Таджикистане. Потом наемником у местных баев. Потом устал бегать по горам, захотел спокойной жизни. Приехал в Саратов и стал киллером. Внешне он не был похож на бандита: голубоглазый, светловолосый, кучерявый, почему-то его не остригли. Сидел в одиночке для особо опасных. По ночам стучал в дверь: «Начальник, ты тут?». «Угу», – отвечаю, ведь разговаривать с заключенными по уставу не полагается. И он начинает повествование – какие красивые горы в Бадахшане и как вести себя при встрече со снежным человеком».
Историей ведомства Соколов заинтересовался случайно. «Жег я макулатуру. Среди старых бумаг попалось несколько приказов с печатями НКВД, подписью Берии. Видеть такое собственными глазами – потрясение: ну и ну, это ведь на самом деле было!».
Работа делает свободным
Экспонаты дарят ветераны ведомства, поисковики, большие гражданские музеи. Сведения об исправительных учреждениях, существовавших на территории области, Александр находит в архивах. «Это не секретная информация. В госархиве и архиве новейшей истории много документов, в которых упоминаются наши учреждения. Например, протоколы партийных собраний. Хотя в основном там разбираются проступки рядовых партийцев, встречаются и полезные сообщения. Книг по истории тюремного ведомства гораздо меньше, чем аналогичных исследований по МВД, и Саратовская губерния упоминается редко. Поэтому любой найденный факт становится откровением».
По словам Соколова, в довоенное время пенитенциарные учреждения возникали и исчезали быстро – там, где надо было что-то построить. «Например, заключенные использовались на строительстве нефтеперерабатывающего завода. Они спали во времянках на соломе. В архивных документах сохранилась критика по этому поводу. Условно осужденных бросили на строительство железнодорожного моста на Увеке после того, как в 1934 году временная опора рухнула, больше 100 человек утонули и вольнонаемные работяги сбежали. Наши подопечные достроили мост за год».
«В 1990-2000-х было модно хаять тюремную систему. Но давайте посмотрим на архивные документы. Какой режим дня был в лагере принудительных работ? Трехразовое питание, баня с выдачей остродефицитного мыла, обучение грамоте, просмотр кино! Были случаи, когда убежавшие добровольно возвращались, потому что на воле кушать было нечего. О жестокостях в отношении контингента в документах ничего не сказано. Наоборот, с администрации снимали стружку за излишнюю мягкость», – уверен Александр.
«Какие уж тут церемонии»
На стенде, рассказывающем о работе ведомства во время войны, выставлены настоящая немецкая каска, фляжка, подкова от сапога и даже контейнер с порошком от вшей. В Саратовской области работали около 45 тысяч военнопленных.
«Довелось мне беседовать с бывшим оперативником лагеря для военнопленных. Как он говорит, никаких бунтов или побегов они не готовили. Основным нарушением были переглядывания с местными барышнями, – рассказывает хранитель. – То же самое сказано в документах о работе немцев на энгельсском заводе Урицкого, где выпускали боеприпасы для «Катюш». Проверяющий увидел военнопленных, которые без охраны ходят по территории, изготовляют мелкие вещички для обмена на продукты и обхаживают поварих в столовой. Представители завода отвечают на критику: а кому за ними следить, у нас за станками – 13-летние дети!».
Пенитенциарные учреждения были переполнены и без немцев. «В СИЗО не хватало надзирателей. Чтобы переводить заключенных из корпуса в корпус, между зданиями выкопали тоннели: с одного конца запускаешь, с другого ловишь, дополнительной охраны не нужно», – рассказывает Александр.
Говорят, тоннели использовались также для приведения в исполнение смертных приговоров (известно, что в Саратовской области расстрелы проводились до 1960-х годов, позднее приговоренных к высшей мере стали отправлять в Ростов). Сейчас входы в подземные коридоры замурованы. На них иногда натыкаются при строительных работах. «Однажды рабочие проломили стенку в подвале. Я взял фонарик, фотоаппарат, но ничего особенного не нашел – только старый кирзовый сапог и «чифирбак», который теперь выставлен в нашей экспозиции».
Отдельный стенд в экспозиции посвящен Николаю Вавилову. Как пишет сотрудник областного музея краеведения Наталия Пантеева в журнале к 120-летию со дня рождения Вавилова, ученый в числе других узников внутренней тюрьмы НКВД на Лубянке был этапирован в Саратов в октябре 1941 года. Со слов очевидцев, приведенных Наталией Михайловной, заключенных везли две недели в «телятниках», пешком гнали от вокзала до Астраханской и два дня держали во дворе, пока нашли место в камерах. В «одиночки» втискивали по 10-11 человек. Кормили смертников (Вавилов был приговорен к расстрелу) мучной болтушкой с рыбьими головами. Николай Иванович просил у надзирателей карандаш и бумагу – он писал книгу об истории земледелия. Академик умер в тюремной больнице 26 января 1943 года от голода и пневмонии.
С 1960-х годов многие пытались отыскать могилу Вавилова на Воскресенском кладбище. У входа находится памятник ученому, но на сайте саратовской мэрии официально сообщается, что «на самом деле Н.Вавилов похоронен не на этом месте». Как утверждает администрация, академик «был похоронен в братской могиле, точное местонахождение которой неизвестно». Предположительно на месте рва, куда сбрасывали тела заключенных, неизвестные энтузиасты в середине прошлого века установили оградку и надгробный камень с фамилией ученого. Саратовцы приносят сюда цветы, но проверить, здесь ли лежат жертвы репрессий, никто не пытался. Подобные поиски могут оказаться затруднены, так как на Воскресенском кладбище несколько братских могил. Самая известная – захоронение более 8 тысяч солдат, умерших во время Великой Отечественной в саратовских госпиталях.
Порой в прессе встречаются рассказы очевидцев, утверждающих, что Вавилова хоронили индивидуально. Александр Соколов относится к ним скептически. «Представьте себе: зима 1943 года. В Саратове нечего есть, нечем топить, тиф, вши. Надзиратели дежурят без выходных, сами падают в голодные обмороки. Умирает один из заключенных. К ним обращались по номерам, нашитым на одежду, без фамилий. Умер, вывезли, зарыли. Глубоко сомневаюсь, что кто-то обмывал тело или делал заметки относительно места упокоения. Ситуация была не та, какие уж церемонии».
В прошлом году музейного хранителя пригласили на Вавиловские чтения. «Я сначала не понял, зачем. Пришел в форме. Весь зал на меня оборачивается, а президиум чуть не пальцем показывает: впервые на наших слушаниях присутствует сотрудник того самого учреждения!» – вспоминает собеседник. «Проклиная Сталина и Берию, многие забывают, чем они руководствовались, начиная преследование Вавилова. Теми материалами, которые направили в органы соратники и ученики. Так что не стоит все гнилые помидоры кидать только в нас».
Первым делом, первым делом экспонаты
Дальний угол экспозиции отдан авиации. Здесь стоит фигура летчицы-«ночной ведьмы» и вывешен плакат с рассказом о Сергее Сафронове – первом летном наставнике Гагарина.
Сафронов окончил энгельсское военно-авиационное училище. Учебное заведение (первоначально оно называлось 14-я военная школа пилотов) в Покровской Слободе было создано в 1930 году. Первых курсантов сюда направили из Ленинградской военно-теоретической школы. К середине 1930-х энгельсская школа вошла в число лучших по стране. Выпускники отличились в боях над Испанией, на озере Хасан, на реке Халхин-Гол, в войне с Финляндией. В предвоенные годы училище подготовило более 4 тысяч летчиков. Во время войны на базе школы были сформированы три женских авиационных полка. В 1954-м учебное заведение передислоцируется в Тамбов.
После войны Сергей Сафронов работал в аэроклубе в Дубках, где учил летать будущего первого космонавта. Как говорит Соколов, легендарный летчик, списанный по состоянию здоровья, «стаж до пенсии добивал в наших учреждениях»: был начальником отряда в саратовской колонии №33. По словам Александра, должность считалась престижной, так как предполагала оклад почти как у начальника колонии.
Не только коняшки
Лучшую часть под окнами музейного зала занимают макеты продукции, которую выпускали саратовские колонии в 1960-1980-х годах. В стеклянной витрине выставлен парадный китель тогдашнего начальника управления Василия Андреева. Как говорит экскурсовод, в ту эпоху заключенных перестали «сдавать внаем» на черные работы за пределами колоний и начали строить более высокотехнологичные производства внутри периметра. Разумеется, передовая идея родилась именно в Саратовской области. По объему продукции в ведомственном соревновании Саратов боролся с Омском.
«Советский «Аэрофлот» летал с пугачевскими креслами, а балашовская колония делала поливальные агрегаты для всего Союза», – рассказывает Александр, разглядывая миниатюрные «Фрегаты» на подоконнике. Рядом с ними образцы современной продукции – рыжие животные (то ли лисы, то ли коты) в форменной одежде, сшитые в Вольске, и серая лошадка-качалка. «Видите, какие серьезные глаза. Сразу видно, шил какой-нибудь вор в законе», – без улыбки говорит Соколов. И со вздохом добавляет: «История движется по спирали. Может, судьба еще повернется, и мы будем не только коняшек шить».
Как сообщает сайт регионального управления ФСИН, «одним из примеров труда осужденных стало изготовление ограждений для пешеходной зоны на Рахова». По авторским эскизам колонии выпускают предметы ландшафтного дизайна – лавочки, урны, подставки для цветов, которые поставляют в соседние регионы.
