Илья Утехин: То, что люди защищают свое жилье, пугает власти

Оценить
Илья Утехин: То, что люди защищают свое жилье, пугает власти
Фото Матвей Фляжников
Государство всё еще пытается обращаться с гражданами так, как если бы у них ничего своего не было, кроме как соплей под собственным носом.

В рамках проекта регионального фонда Егора Гайдара «Свободная среда» при поддержке саратовского Дома кино в нашем городе прошла лекция антрополога, профессора Европейского университета в Санкт-Петербурге Ильи Утехина. Он говорил о быте и нравах питерских коммуналок, о феномене коммунального человека. После лекции Илью Владимировича поймали родители абитуриентов – у будущих магистрантов и аспирантов из Саратова программы Европейского университета пользуются популярностью. Однако сам университет сейчас переживает не самые простые времена, под угрозу поставлено его будущее. Мы поговорили с Ильей Утехиным о судьбе Европейского университета, о запретах и лишней бюрократии российского образовательного процесса, а также о рождении гражданского общества в России.

– Илья Владимирович, я вижу, что у саратовцев есть интерес к вашему вузу, но что сейчас происходит с ним?

– Начались наши проблемы еще в прошлом году. В июле, когда в университете никого нет, к нам пришли 11 проверок одновременно. И это было абсолютно неожиданно.

На сегодня в университете действует запрет на прием, что нас очень беспокоит. Мы считаем, что претензии, которые нам предъявляют, необоснованны. Условно говоря, на нас была направлена машина, которая заточена ликвидировать липовые вузы, которые выдают фальшивые дипломы (за последний год Рособрнадзор закрыл больше 800 таких вузов). И сделано это было специально: видимо, кому-то не нравится независимый исследовательский университет мирового уровня. Теперь эту машину трудно откатить назад. Одна из причин – для государства мы совершенно непонятный объект. Денег государственных мы не берем, что, кстати, не избавляет нас от необходимости следовать государственным стандартам образования. При этом мы не зарабатываем денег на образовании, это не бизнес.

– Почему?

– Образование мирового уровня стоит очень дорого. Практически все русские студенты учатся у нас бесплатно и получают стипендию, которая дает им возможность заниматься только наукой. Мы вкладываем эти деньги в те будущие исследования, которые будут двигать вперед науку. Университет у нас небольшой – только магистранты и программы аспирантского уровня, на которых обучаются примерно 260 человек, среди них примерно 40 человек из Европы и США на англоязычных программах.

– Мне теперь тоже интересно, откуда у вас деньги?

– У истоков университета стояли три крупных западных фонда. Теперь денег из-за границы мы, следуя отечественному законодательству, не получаем. Выручают местные корпоративные спонсоры. Кроме того, у нас есть эндаумент – фонд целевого капитала. Он один из первых в России, и наш университет участвовал в разработке закона об эндаументе. Еще часть мы получаем от образовательной деятельности – это деньги, которые приносят иностранные студенты. Они платят за обучение.

– То, что залог развития любой сферы – это конкуренция, вещь общеизвестная. Не стремление ли к разнообразию привело к появлению восьмисот с лишним липовых вузов?

– Эти «вузы» не имели отношения к образованию. Это имитационные организации, это бизнес по продаже дипломов.

– Насколько конкурентоспособно российское образование на мировом рынке?

– Я не могу сказать обо всем российском образовании. Во всяком случае, Европейский университет конкурентоспособен, в своих областях он стоит в том же ряду, что Московская высшая школа социальных и экономических наук, программы Высшей школы экономики, Российской экономической школы.

– Вы упомянули в лекции, что раньше можно было войти совершенно спокойно в любой вуз в Санкт-Петербурге, теперь нет. В Саратове все вузы тоже закрыты на вертушку. Откуда у российского человека такая страсть к ограждениям?

– Не только у человека, который предпочитает, чтобы никто не видел его приусадебного участка, но и у российской бюрократии, которая ссылается на заботу о безопасности – это самый главный козырь, чтобы оправдать ограничивающие меры. Охранники на входе начали появляться в 90-е годы, когда уличная преступность была высокой. Сейчас на входе в вуз был бы нужен, скорее, ресепшен, а не вертушка. Вход по электронным пропускам связан еще и с попыткой учесть рабочее время.

Но, например, в академию Сибелиуса в Хельсинки, это местная консерватория, можно зайти кому угодно с улицы, пройти в библиотеку и фонотеку, выбрать диск, послушать его и сдать обратно на стойку. И всё, что там сделают – проверят, не забыли ли вы положить диск в коробку. И никакого читательского билета. Значит, возможно построить всю эту систему так, что она работает не на подозрении, а на доверии.

По кросс-культурным шкалам, предложенным социальным психологом Гертом Хофстеде, российское общество стоит высоко по шкале «избегания неопределенности». В отличие от культур, которые склоняют индивида и организацию к риску и проявлению инициативы, наша культура склоняет человека к тому, чтобы он стремился обезопасить себя кучей бумажек, снять с себя ответственность, не принимать решения. И если всё запрещено и есть страхующая бумажка, то сердцу такого человека легче.

– Вы изучали коммунальный быт и коммуналки – наличие подобных общежитий как-то отражает состояние современного российского общества?

– Это сложный вопрос. Современное российское общество прошло удивительное эволюцию – мы живем в совсем другой стране, чем был Советский Союз. Но, несмотря на перемены, сохраняются какие-то базовые, скелетные, так сказать, черты социальной организации, которые прослеживаются с дореволюционного времени, через советский период и до сегодняшнего дня. Редактор журнала «Искусство кино» Даниил Дондурей, который недавно ушел от нас, интересно говорил об этом. В частности, это касается идеологем, связанных с параноидальными настроениями россиян, которые ищут причину бед и виновников положения во внешних врагах.

Так что про коммунальные квартиры как отражение современного общества сказать сложно. Они не просто остались до сих пор из советского прошлого, а выполняют важную функцию. Когда у нас наши губернаторы избирались, и Матвиенко, и перед тем Яковлев объявляли разные программы расселения коммунальных квартир, говорили, что коммуналки это позор для Петербурга. Но если бы не было коммуналок, студенты не могли бы жить в центре города за не очень большие деньги и иметь рядом кафе, театры, библиотеку, университет. То есть это такой ресурс для живой городской среды. Для того чтобы в центре жили не только богатые, которые могут себе позволить купить там квартиры, а и другие люди тоже. Чтобы центр был реально живым местом.

– А если там будут жить только богатые, он перестанет быть живым?

– Перестанет, потому что вся хипстерская культура оттуда уйдет. Креативные индустрии и творческие кластеры тяготеют к тем местам, где дешевле аренда. В современных городах, как правило, это бывшие индустриальные зоны, где производство давно умерло, а место нужно как-то использовать. Некоторые из таких районов становятся модными – там дешевая аренда, фактически почти бесплатная. Когда там накапливается критическая масса, нарастает инфраструктура, на следующем витке происходит джентрификация: там повышается цена на жилье, поскольку это модное место, и хипстеры оттуда переезжают. В Петербурге это происходит небыстро. В нашем городе есть большая зона – периферия исторического центра, расположенная между собственно историческим центром и индустриальными районами. Там кипит жизнь, потому что есть дешевое жилье в коммунальных квартирах и дешевая аренда. Коммуналки дают возможность реализоваться, вписаться в город, стать петербуржцем.

В отличие от Москвы, где не зазорно жить в каком-нибудь Бибирево, а работать и отдыхать ездить в центр, в Петербурге жить в полутора часах езды от центра это не совсем значит жить в Петербурге. «Настоящий» петербуржец – это человек, который живет не в Купчино, а хотя бы на Васильевском. Именно поэтому люди, которые остаются в коммуналках, не хотят переезжать, не хотят свою комнату в коммуналке в центре променять на отдельную квартиру на окраине.

– Кстати, к вопросу о том, что человек не готов менять свое место жительства, даже если оно власти кажется не слишком подходящим: не потому ли в Москве идут такие протесты против реновации? Из регионов многим кажется, что власти классно придумали – переселить всех из старых хрущевок в новые квартиры, а москвичи вроде как с жиру бесятся.

– Я тут хочу сказать очевидную вещь, которая может быть не вполне очевидна московским властям. То, что произошло вокруг реновации, это красивый, показательный случай возникновения гражданского общества – того самого, которого нам не хватает в России. Потому что гражданское общество – это люди, которым, в отличие от революционного рабочего класса, есть что терять, кроме своих цепей. Они начинают осознавать собственную идентичность, защищать свои права. А государство всё еще пытается обращаться с гражданами так, как если бы у них ничего своего не было, кроме как соплей под собственным носом.

Когда-то эти квартиры горожанам дало государство. Поэтому московские власти и были уверены, что с этими людьми – бедными бюджетниками, у которых ничего, кроме этой квартиры, нет, – так можно. Думали, что они так горожан осчастливят – тут снесут, там нового построят, лучше сделают. Они не учли одной вещи – те люди, которые там реально живут, они живут в этих зеленых районах, потому что им там нравится жить. Это отнюдь не те самые люди, которых когда-то государство осчастливило. Значительная часть из них – это те, кто купил эти квартиры на вторичном рынке, вложил туда свои деньги, оборудовал по своему вкусу. Они готовы платить за то, что они живут здесь, а не в многоэтажном доме.

Идея, что люди могут защищать свое собственное, какие-то хрущевки разваливающиеся, – она пугает власти. На самом деле реновация того, что разваливается, идет своим чередом. Понятно, что государству потребовалось поддержать банковский сектор и дать заработать заодно прикормленной строительной индустрии. Но нас интересует, что при этом никого не озаботило, что думают про это сами люди. Можно устроить фейковое голосование, согнать митинг в защиту реновации из бюджетников, но это и будет имитация. Настоящее гражданское общество – вот оно. В этом и есть надежда России. 

Статья опубликована в «Газете недели в Саратове» № 19 (433) от 30.05.2017.