В ночь с пятницы на понедельник
В воскресенье я лег за полночь и проснулся только к полудню. Наверное, спал бы дольше, но меня разбудил телефонный звонок.
– Лев Аркадьевич, здравствуйте, вас беспокоят из окружной избирательной комиссии. – Голос в трубке был, как мне почудилось, слегка растерянным. – У нас для вас хорошая новость: вы избраны депутатом городской думы! Можете прийти и получить пока временное удостоверение, а через несколько дней...
Нажмем кнопку «Pause» и ненадолго прервем повествование. В ту пору я не знал ни имени, ни профессии человека, изменившего мою (и не только мою) жизнь. Теперь знаю. Это Татьяна Сергеевна, учительница русского языка в самой обычной средней школе.
Прежде чем продолжить рассказ, начатый телефонным звонком, надо вернуться из понедельника обратно в пятницу – в тот день, когда заранее подготовленных бюджетников согнали в один большой зал со всего города для последнего, решающего инструктажа: как вести себя послезавтра. Зал был полон, окна плотно закрыты шторами. Со сцены вещал молодцеватый инструктор в костюме при галстуке. На лацкане висел значок с изображением гризли, вставшего на дыбы.
Татьяна Сергеевна сидела в третьем ряду и честно пыталась слушать докладчика, но больше думала о левом коренном зубе – он сильно болел еще со среды. Все эти дни учительница привычно заглушала боль анальгином, действие которого постепенно слабело. Конечно же, зубом следовало заняться давно. Но в бесплатной районной стоматологии, где на сотню страждущих пенсионерок приходилась одна допотопная бормашина, собранная еще при генсеке Черненко, очереди всегда были километровые, да и качество работы оставляло желать. А денег на хорошую платную стоматологию у Татьяны Сергеевны, как водится, не хватило: это была трата, категорически не предусмотренная скудным семейным бюджетом.
– ...Конечно, на участках будут наблюдатели, – тем временем вещал с трибуны инструктор. – Но кто они, эти наблюдатели? Да никто, зеленая молодежь! Пацаны и девчонки безо всякого опыта. Не бойтесь, ничего они не увидят. А если и увидят, то не поймут, что увидели, а если поймут, то побоятся вмешаться, а если вдруг вмешаются, то не сумеют поймать вас за руку... И если, допустим, вдруг поймают, составят акт и дело дойдет до суда, серьезных последствий не будет, я гарантирую. Максимум – денежный штраф или условный срок. В тюрьме сидеть вы точно не будете, обещаю...
На слове «тюрьма» анальгин перестал действовать совсем. И зуб тотчас же напомнил о себе резкой болью – так внезапно, что бедная Татьяна Сергеевна застонала. Очень громко, на весь зал.
– Тише! Вы меня отвлекаете! – сказал инструктор, недовольно взглянув на учительницу. И строгим голосом, каким сама Татьяна Сергеевна отчитывала нерадивых учеников, добавил: – Помните: выборы – это ответственное мероприятие, и в ПРАВИЛЬНЫХ его итогах вы должны быть заинтересованы не меньше, чем мы.
И тут Татьяна Сергеевна разозлилась. В другое время она бы по привычке сдержала себя из опасения, что будет только хуже. Но сейчас зубная боль словно открыла в ней шлюзы. И – понеслось.
– В чем ваш интерес, мы давно знаем! – дерзко выкрикнула она с места. – А вот нам, учителям, зачем весь этот геморрой?
– Элементарно, – ответил инструктор, с видом превосходства поглядывая на бестолковую тетку. – Победа ПРАВИЛЬНОГО кандидата – это, прежде всего, денежные фонды для вашей школы: на ремонт, на учебные пособия, на книги для библиотеки. На премиальные выплаты вам, педагогам, в конце концов. Разве плохо? Я думаю...
– Это хорошо, отлично, замечательно, – нетерпеливо прервала его Татьяна Сергеевна. Зуб всё никак не унимался. – Но деньги, которые вы обещаете, они что, из каких-то секретных фондов? Из партийной кассы? Они спонсорские? Школы их получат не по закону?
– Не бойтесь, всё законно, – сказал инструктор. Он одернул пиджак, и гризли на лацкане встрепенулся. – Фонды бюджетные, специально созданные правительством для поддержания школ...
– А если, скажем, в моем районе победят НЕПРАВИЛЬНЫЕ кандидаты, – не отставала учительница, – то никто мою школу не поддержит?
Хотя от зубной боли у нее заслезились глаза, она все же увидела, как вместо ответа инструктор пожал плечами и ухмыльнулся. Эта мимолетная ухмылка добавила Татьяне Сергеевне новой злости – как будто в разгорающийся костер плеснули бензина из канистры.
– Значит, если я, рискуя своим добрым именем и многолетним стажем, совершу преступление и помогу вашим уродам стать депутатами, – громко прошипела она, – мне дадут то, что и так мне положено из бюджета? А если не сумею совершить преступление, или если меня из-за вас поймают, потащут в суд и дадут срок, пусть даже условный, бюджетных денег из этого фонда моей школе вообще не видать? Они уплывут неизвестно куда, в кубышку к какому-нибудь очередному вашему полицейском полковнику?
Инструктор досадливо сморщился: как же ему надоели эти грамотеи! Мало им новостей из телевизора, они еще в интернете их находят.
– Вот только не надо здесь демагогии и обобщений, – сказал он, – отдельно взятый случай, раздутый продажной прессой, ничего не значит и ничего не доказывает. С коррупцией мы активно боремся. Другое дело, что страна у нас большая, фонды не резиновые, и сразу всем, допустим, может и не хватить. Но вы там держитесь...
Последнее пожелание было излишним: учительница и так держалась – левой рукой за левую щеку. Зато правая ее рука была свободна.
– Я тебе не тварь дрожащая, сукин ты сын! – на весь зал прокричала Татьяна Сергеевна, вольно цитируя Достоевского, – я, к твоему сведению, ПРАВО ИМЕЮ! – С этими словами учительница взметнула правую руку над головой, средним пальцем вверх.
От неожиданности инструктор выпучил глаза. Поначалу он даже не столько обиделся, сколько разозлился: глупая истеричная баба тратила его драгоценное время, отвлекая от Очень Важных Проблем.
– Эй, охрана, кто-нибудь, выведите отсюда эту психопатку! – распорядился он. – Узнайте, из какой она школы, и чтобы ни рубля, ни одной копейки никому оттуда... Ну, вы всё поняли?
По его расчетам, зал должен был притихнуть, но вместо этого по рядам пронесся гул: тихую Татьяну Сергеевну многие знали.
– Так все всё поняли? – нетерпеливо повторил инструктор. – Есть еще желающие похулиганить или займемся делом? – Он искоса взглянул на часы (блин, уже на семь минут отстаем от графика!) и машинально прошептал: «Как же вы все меня достали, дебилы...»
На свою беду, он забыл прикрыть рукой чуткий микрофон. Динамики разнесли последние слова по залу. Слова были услышаны. Мелкий камешек, случайно скатившийся с горы, спровоцировал лавину.
Еще каких-нибудь пять минут назад все эти бессловесные училки, затюканные детсадовские нянечки, синие от недосыпа участковые врачи и обшарпанные муниципальные клерки нижайшего звена были вообще никем и ничем: крестиками в бюллетенях, процентами статистики, пассивной протоплазмой – словом, электоратом с самой маленькой буквы. И вдруг все изменилось. Люди в зале вскакивали с мест, орали, топали, свистели. Троих чоповцев в черно-синем камуфляже, которые попытались протиснуться к Татьяне Сергеевне, выгнали за дверь пинками. Инструктор слинял через служебный выход, на бегу свалив трибуну и разроняв листки с Очень Ценными Указаниями. Вслед неслось громкое улюлюканье...
Закончилась пятница, прошла суббота. Те, кто думал, что за сутки люди успокоятся и всё, как всегда, пойдет по намеченному плану, фатально ошиблись. Любой обвал резко меняет ландшафт. После того, как учительница Татьяна Сергеевна, взметнула над толпой свой протестующий палец, всё пошло совсем не по плану.
В воскресный день водители десятков «карусельных» автобусов, припаркованных возле общежитий, выкурили несколько пачек сигарет, напрасно ожидая пассажиров: возить с участка на участок им было некого. Напрасно звенели звонки в пустых учительских: ни одна из мобильных «голосовательных бригад» не пришла на место сбора. За сотнями открепительных талонов, заготовленных заранее, так никто и не явился. Десятки пачек «лишних» бюллетеней с уже проставленными галочками за нужных кандидатов так и не были вброшены, оставшись лежать в укромных местах. Оплаченные заказы на изготовление переносных урн-обманок с двойным дном вообще не был востребован. Все те, кому было предписано отдать голоса за главных людей города, либо не явились вовсе, либо выбрали других кандидатов – чаще всего по принципу «назло тем гадам».
Последний бастион гризли, самые проверенные, самые закаленные кадры на избирательных участках – те, от кого зависел финальный подсчет и итоговые цифры, в роковой момент струсили: а ну как всё перевернется и тогда их сделают крайними? Рисковать впустую не хотелось. Поэтому на всякий случай (кажется, впервые в этом столетии!) голоса на участках были посчитаны честно...
Утром в понедельник выяснилось, что от нашей партии «Антоновка» в думу неожиданно прошли все кандидаты – в том числе педагог Кононов и эколог Зеленова, общественник Жухрай и изобретатель Кругляков, языковед Шарапова и кризисный менеджер Редькин, братья-документалисты Гречишины и сестры-юристы Ходынко.
Кроме нас, городскими депутатами стали пять правых из «Олимпа», трое красных из «Мавзолея» и трое статистов из «ЛитДыбра». Гризли в городе, напротив, проиграли вчистую: без грубого нажима на избирателя и привычных выборных технологий они сумели реально собрать какие-то крохи – не хватило даже на один мандат.
В тот же понедельник, в полвторого дня, собралась новая гордума. Кононов, новый и.о. мэра, провел открытое голосование. Сразу же было решено уже в следующем году доверить избрание мэра города самим горожанам, и после недолгих споров определили конкретную дату. На том же заседании мы урезали зарплаты себе и всем городским чиновникам, сделали трансляцию заседаний открытой для СМИ, приравняли урбанизм к административному правонарушению, а также объявили трехлетний мораторий на празднование пышных юбилеев, полукруглых дат, Дней Города и прочих дорогостоящих массовых увеселений. Все вырученные средства тотчас же были перенаправлены на восстановление дорог и тротуаров, разрушенных (под видом тотальной реконструкции) при прежнем мэре, а еще на покупку новых труб и реанимацию ливневой канализации...
За день мы успели столько, сколько прежняя гордума не успела за полгода. Заседание закончилось поздно, а дома я оказался ближе к полуночи. Проверил краны и – чудо! – уже появилась настоящая горячая вода, которой в нашем доме не было, кажется, с 10 мая. Прислушался к уличным звукам и обрадовался легкому скрежету за окном: похоже, ремонтные бригады, получив финансирование, сразу занялись асфальтом. Под этот скрежет за окном я и заснул, а проснулся от телефонного звонка. Глянул на часы – полдень.
– Лев Аркадьевич, здравствуйте, это вас беспокоят из окружной избирательной комиссии, – раздался в трубке голос. – Хотим сообщить вам хорошую новость... Эй, вы меня слушаете?
За окном было шумно, но это были уже другие звуки – не те, под которые я вчера засыпал. Люди на улице настраивали музыкальные инструменты, проверяли усилители и громко переговаливались. «На фейерверках не экономим, – донесся до меня обрывок разговора, – после концерта запускаем по полной. Денег на всю эту фигню велено не жалеть, пусть народ разок оторвется по полной...»
– Погодите, не кладите, пожалуйста, трубку, я сейчас, одну минутку! – Меня охватило нехорошее предчувствие.
Я выглянул в окно: никаких ремонтных бригад возле дома не было. На единственном, чудом сохранившемся в целости асфальтовом пятачке возводили что-то вроде временной эстрады, вешали вокруг нее гирлянды и огромные связки воздушных шаров. Мимо моих окон прошла незнакомая женщина; в одной руке она несла плакат с изображением ликующего гризли, другой рукой держалась за щеку.
Не выпуская из рук трубки, я бросился в ванную. Так и есть: из кранов не текли ни горячая, ни даже холодная вода.
– Какой сегодня день? – тупо спросил я в трубку.
– Что значит – какой? – удивились на другом конце провода. – Понедельник, 19 сентября. Так вот, хотим вам сообщить, Лев Аркадьевич... Точнее, обрадовать... Короче говоря, мы нашли ваш зонтик, который вы у нас забыли, когда приходили расписываться на образце бюллетеня. Можете прийти к нам и забрать его.
– Значит, других хороших новостей нет? – сообразил я.
В ответ засмеялись, но как-то не очень весело:
– Хороших, говорите? Ну это уж кому как.
