Молитвами Курихина
Этого судебного заседания ждали. Ждали и гадали – придет или не придет главный потерпевший по делу о клевете. Впору было устраивать тотализатор: скептиков, уверенных в том, что депутат областной думы Сергей Георгиевич Курихин не явится на открытое судебное заседание по уголовному делу, им же инициированному, было предостаточно. Однако он пришел.
Судебное заседание было назначено на четверг, 23 июня, как обычно – в половине третьего дня. Попытка прийти пораньше – за полчаса до начала – не принесла ожидаемого результата: в два пополудни в коридоре Фрунзенского районного суда перед дверьми комнаты 511 толпилось изрядное количество журналистов: корреспонденты «Взгляда-инфо», «Четвертой власти», «Свободных новостей» и многих других СМИ терпеливо ждали начала. За 15 минут до старта секретарь суда Фролова стала всех впускать. Но только по одному, предварительно проверяя документы и сверяясь со списком – кто был, кто не был.
Маленький зальчик с тремя скамьями наполнился довольно быстро.
– Мужчины! Кому не хватает места, принесите скамеечки из коридора! – командовала прекрасная секретарша. – И оставьте место для потерпевшего, чтобы он у меня не ютился в углу, как в прошлый раз (на предыдущем заседании суда по делу еще один потерпевший Михаил Завьялов сидел на дальней скамье, затертый среди журналистов и слушателей).
Принесли еще две скамьи. Вольные слушатели (а группа поддержки с той и другой стороны была достаточной) и пресса плотненько уселись. Но лишнего места – ни для потерпевшего, ни для кого-либо другого – уже не осталось. В этом смысле хорошо было действующим лицам процесса: отдельные места предусмотрены не только для судьи и секретаря, но еще и для стороны обвинения и подсудимого с его защитником. Адвокат Андрей Еремин и журналист Сергей Вилков (в черной майке с надписью «стены рухнут» и рисунком сжатого кулака) уже были на месте и заняли свои места. Как и гособвинитель, помощник прокурора города Андрей Склемин.
Секретарь Фролова подошла к двери, открыла ее, потом скептически оглядела зал суда и заявила:
– Без меня не кусаться, не драться, лишним не прибавляться! – и вышла.
Через десять минут дверь открылась, и на пороге появился представитель (не законный, а просто) потерпевшего – Валерий Холоденко. За ним вошел и сам потерпевший. Сергей Курихин оглядел зал и даже как-то робко спросил:
– А мне куда сесть?
Возникла пауза. Журналисты и слушатели, набитые в зале как сельди в бочку, прижимаясь друг к другу потными боками (в комнатушке, несмотря на распахнутое окно и работающий вентилятор было душно), не решились отдавать с таким трудом завоеванные места.
Сергей Георгиевич интеллигентно мялся на пороге, а Валерий Холоденко взывал к совести присутствующих. Но ничего не помогало. Все сидели и с интересом наблюдали, как же выйдет из положения пришедший «впритык» ко времени Курихин.
Разрулила ситуацию, конечно же, секретарь Фролова.
– Почему это у меня потерпевший стоит? Так, вы, на первой лавочке, освободите место!
Пара грозных взглядов, несколько широких взмахов руками: и вот уже Роман Пятаков («Свободные новости») сместился за трибуну для допросов, Андрей Триадский («Взгляд-инфо») встал рядом с ней, а Юлия Нестеренко («Открытый канал») примостилась на галерке между журналистом Александром Свешниковым, деловым партнером Курихина Сергеем Тереховым (он нам знаком по суду над Антуаном Кассом).
А Сергей Георгиевич в одиночестве опустился на скамью. Вокруг него сразу же образовалось свободное пространство. Несмотря на то, что места на скамье еще хватало, никто не решился сесть рядом с ним.
Первые полчаса после появления судьи первого мирового участка Фрунзенского районного суда Артема Григорашкина прошли в режиме перепалки адвокатов. Как обычно, выясняли, можно ли производить фото– и видеосъемку. Промелькнуло интересное: Холоденко снова ходатайствовал о запрете на видеофиксацию процесса, но в этом судебном заседании попросил запретить еще и фотосъемку. По его словам выходило, что во время допроса потерпевшего фотосъемка, как и видео-, нарушает его права и является вмешательством в частную жизнь – его и его доверителя. Но он оговорился, что на следующих заседаниях можно делать все что угодно – и снимать, и фотографировать, а пока в зале потерпевший, запретить надо всё.
Еремин, как обычно, принялся возражать в своей манере – длинно, витиевато и с цитатами из законов.
– Это открытый судебный процесс, в котором нет сведений, составляющих гостайну...– Еремин говорил, и говорил, и говорил...
Во время этой речи Сергей Георгиевич сидел, тяжело опираясь локтями на колени. Потом поднял голову, посмотрел по сторонам и стал делать знаки оператору «Взгляда», стоящему у окна.
– Отойдите от окна. Воздуха нет совсем...– вполголоса произнес потерпевший, а оператор сделал полшага вправо.
Зеленый каштан за открытым окном полоскало ветром, он шумел листьями, возил ветками по стеклу. В зал стал просачиваться свежий воздух.
– Холоденко не у себя на даче, не дома, он на открытом судебном заседании, – продолжал свою речь Еремин. – Его частную жизнь фото– и видеофиксация не затрагивает. Поэтому прошу не удовлетворять его ходатайство.
В итоге судья Григорашкин оставил в силе свое решение, принятое на прошлом заседании: видеофиксацию запретить (после чего операторов попросили удалиться из зала суда), а фотосъемку разрешить. Но практически никто за все два с половиной часа допроса не фотографировал Курихина, дающего показания за трибуной.
Тянулась стадия ходатайств. Андрей Еремин заявил ходатайство о приобщении к делу апелляционного постановления областного суда, которым признаны незаконными действия следователя по делу Вилкова, а именно, принудительный привод и подписка о неразглашении.
В это время вокруг потерпевшего продолжала сохраняться «санитарная зона». Пятаков по-прежнему стоял около трибуны, а Триадский рядом. И оба закрывали обзор представителю гособвинения и представителю потерпевшего. Пока Еремин объяснял необходимость приобщения к делу очередного документа, на противоположном конце зала суда разыгрывалась целая пантомима: Валерий Дмитриевич руками показывал Андрею Триадскому, мол, сядь на скамейку рядом с потерпевшим. Но Триадский в это время смотрел на судью и судорожных попыток Холоденко привлечь свое внимание не замечал. Тогда Холоденко посмотрел на меня в упор и жестом попросил позвать Триадского и показать, чтобы он сел.
Я потянула Андрея за рукав, показала на Холоденко, а потом на скамейку перед собой. Триадский наконец увидел немую просьбу адвоката и замотал головой – не надо, я постою. Холоденко кивнул – «сядь!» – еще активнее. Тогда Триадский сдался и аккуратно примостился на краешек скамейки рядом с Сергеем Георгиевичем.
А потом началось самое интересное. Допрос потерпевшего.
Кстати, ходатайство о приобщении к делу апелляционного решения областного суда судья Григорашкин не удовлетворил.
***
Сергей Курихин вышел к трибуне, согнав с удобного места Романа Пятакова. Пятаков в обнимку с ноутбуком встал от трибуны по правую сторону. А Курихин стал раскладывать перед собой папки с документами и фотографиями, планшет и примостил на трибуну две маленькие пластиковые бутылочки с водой Vittel. Секретарь суда, которая обычно звала к себе за стол участников процесса, чтобы те расписались, подала документ и ручку потерпевшему за трибуну, несмотря на то, что он сам порывался подойти к ее столу. Документ он передал сразу судье, а ручку девушке вернул. Минут через двадцать после начала допроса Курихин попросил Пятакова занять на скамье свое место. Потому что «вы мне тут мешаете».
Допрос начал вести гособвинитель Склемин:
– Освещал ли Вилков судебные заседания о покушении на вас? Были ли претензии по поводу этих публикаций?
– Когда на протяжении шести лет практически каждый день на страницах данного издания вывешивается негативная информация обо мне, а иногда даже и оскорбительная, ее неприятно читать, – заметил Курихин. – Я и раньше не так часто открывал это информагентство, да и тексты читал по диагонали.
Сразу было заметно, что Курихин чувствует себя на допросе гораздо увереннее предыдущего допрошенного Михаила Завьялова. Сергей Георгиевич был спокоен, сдержан, речь его была ровной и разборчивой. Нервное напряжение выдавали только руки. Поначалу он то сцеплял их в замок, то начинал тереть одной ладонью другую, то пощипывал тыльную сторону ладони одной руки пальцами другой. Пока он нервничал, одна его рука непременно терзала вторую, а голос становился тихим и иногда прерывался от волнения. Но в целом все равно ему удавалось произвести впечатление спокойного и уверенного в себе человека.
– Достаточно в поисковике ввести мою фамилию, и я даже не знаю, сколько их будет, этих публикаций там, – потерпевший все еще волновался. – Съел, расчленил, убили – Курихин. Ну, я не знаю там – на границе с Ингушетией убит Григорий Сковорода (речь, видимо, идет о нападении неизвестных на машину с правозащитниками и прессой на границе Ингушетии с Чечней, в машине был, в том числе, корреспондент Медиазоны Егор Сковорода, на сегодняшний день живой и здравствующий), в тексте обязательно упоминается Курихин. Какое я имею отношение к Ингушетии, какое к Григорию Сковороде? Часто используют эпитеты «одиозный», «православный», «олигарх», «застройщик». Говорят, что я уничтожаю культурные ценности в городе...
– Давайте про конкретику, – предложил Склемин. – Знакомы ли вы с текстами информации...
– А можно я в двух словах расскажу ситуацию? – прервал гособвинителя Курихин. – А потом, если у вас возникнут вопросы, я отвечу.
Склемин согласился, а Курихин наконец расслабился и превратился в настоящего оратора. Речь его стала увереннее, а жесты шире – он расцепил пальцы.
Речь свою он начал издалека: в стародавние времена, когда отношения у Сергея Курихина и у гендиректора Медиа-группы «Общественное мнение» Алексея Колобродова были еще теплые и деловые, предприниматель, общественный и политический деятель, а также депутат и издатель много Колобродову помогал. Активно размещал рекламу своих предприятий в журнале «ОМ», давал по 3-5 тысяч долларов журналу ежемесячно. А в 2010 году (все это со слов потерпевшего) Колобродов в одностороннем порядке прекратил партнерские отношения, стал тесно общаться с городской администрацией, с которой в ту пору у Курихина был конфликт, и начал публиковать о Курихине негатив. Через полгода конфликт с городскими властями Курихин уладил, а негатив в «Общественном мнении» остался.
Выглядело все это так, словно Курихин почтил своим присутствием зал суда для того, чтобы рассказать свою версию событий, дабы журналисты и их читатели прекратили, наконец, хихикать над выдержками из обвинения, где он через слово называется членом ОПГ «Парковские», криминальным авторитетом по кличке «Мелкий» и т.п. Вопрос – почему нельзя было сделать этого раньше в публичном пространстве, например? И для чего тогда убрали камеры, которые как раз бы и зафиксировали и растиражировали эту речь?
Сергей Георгиевич с удовольствием рассказывал про свое шестилетнее противостояние с «Общественным мнением», о том, как он терпел поток грязи и лжи, лившийся на него со страниц издания, поскольку он уверен, что публичный человек не имеет права остро реагировать на публикации в средствах массовой информации, о том, как его терпение лопнуло после 13 января 2015 года (в этот день у подъезда собственного дома был избит Сергей Вилков). А лопнуло оно не просто так, а потому что, по словам Курихина, выходило, что Вилков попытался подставить офицеров областного УФСКН. За них Курихину стало нестерпимо обидно, и тогда он написал заявление.
Несколько раз потерпевшего воспоминания уводили сильно в сторону от рассматриваемого дела. Тогда гособвинитель или судья пытались вернуть его обратно. И только Андрей Еремин, адвокат подсудимого, восклицал: «Ну дайте же человеку высказаться!»
Два с половиной часа допроса, по сути, можно уложить в один абзац.
По соображениям Курихина, за кампанией по его дискредитации стоит Алексей Колобродов. Вилков и Касс – просто «пушечное мясо». Цель Колобродова – продать «Общественное мнение» Курихину за 50 миллионов долларов («Ха! – хмыкнул потерпевший. – Да я на это не дам ни доллара!»), чтобы критика в его адрес прекратилась. А избиения Вилкова в январе 2015 года не было, это была провокация, подстроенная редакцией «Общественного мнения» и лично Вилковым, чтобы получить известность на всю страну. Про Вилкова Курихин и не знал до января 2015 года, с требованием уволить Вилкова и Крутова никогда к Колобродову не выходил. Ни в каких ОПГ Курихин не состоял, криминальных авторитетов «Щетину», «Гвоздя» и «Лапу» не знает, а кличку «Мелкий» прилепили к нему деятели из «Общественного мнения» в 2010 году, а на самом деле окружающие зовут его Сережа, Сергей или Сергей Георгиевич – в зависимости от степени близости.
И излагая все это, Сергей Георгиевич был крайне убедителен, черт возьми! Степень его обаяния зашкаливала – он одаривал улыбками журналистов и слушателей, он благодарил защитника Еремина – «только этот человек меня и поддерживает!» (в это время Еремин засмеялся и приобнял Вилкова за плечи). Но молодецкий задор потерпевшего иссяк, как только к допросу приступила сторона защиты.
Когда вопросы Курихину задавал адвокат Еремин, Курихин еще сохранял остатки своего непередаваемого обаяния, но все чаще сцеплял пальцы и начинал нервничать. Когда потерпевшего стал допрашивать Вилков, Сергей Георгиевич совсем потух и отвечал только «да» или «нет», тяжело опираясь на трибуну для допросов. Впрочем, к концу третьего часа заседания устали все.
Как обычно, на процессе порадовали адвокаты. Я не устану повторять, что в Холоденко погиб драматический актер. Яркие жесты, потрясающее владение голосом, живая мимика. И при этом Валерий Дмитриевич как ястреб бдит за своим доверителем: вовремя заявить протест на вопрос защиты, не дать сказать лишнего, а иногда и подсказать ответ с места.
(«Считаете ли вы, что публикация мной статьи весной 2014 года была попыткой вынудить вас купить «Общественное мнение»?» – спрашивает Вилков.
Холоденко тихо с места: «Нет».
Курихин: «Нет».
Журналисты в зале: «Здесь очень сильное эхо»).
– Что значит «мы лишили потерпевшего свободного рассказа»? – негодовал Холоденко на Еремина, попросившего не мешать Курихину вести свободный рассказ. – Ваша честь, если нужно разъяснить этому защитнику Еремину то, что тактика допроса, – голос Холоденко рос, рос, казалось, он заполнил собой всю комнатку, – определяется в каждом конкретном случае самим государственным обвинителем. И нет в законе такого, что вначале идет свободный рассказ, а затем вопросы-ответы. Об этом знает каждый студент третьего курса!
На что адвокат Еремин, который, конечно, ни разу не артист, а вполне себе скучный адвокат, снабжающий свою речь не яркими эпитетами, а выдержками из законов, тоже выступил:
– Ваша честь, мы ни разу не прервали допрос потерпевшего противоположной стороной! А давайте и нас не будут перебивать. Раз у нас гласный процесс, то люди должны знать правду и услышать разные точки зрения. Но я предвижу, что многие мои вопросы, которые я буду задавать, будут отведены. Либо будут эти истеричные высказывания со стороны представителя потерпевшего про каждого студента третьего курса. Я прошу суд заметить, что представитель потерпевшего не воспитатель детского сада, а мы здесь не воспитанники соответственно. Пусть он там у себя в академии права...
Через некоторое время в диалог вступил Холоденко:
– Я заявляю претензию председательствующему. Я считаю, что вы неправомерно позволяете этому защитнику Еремину вступать в перепалку с вами и практически делать замечания, поучать вас, возражать сидя. Я себя всегда веду уважительно, встаю. Потерпевший стоит два часа. И сидит Еремин... – Холоденко пренебрежительно кивает в сторону защитника Еремина и делает жест руками, как будто показывает большой живот и добавляет: – а у меня нет живота.. ...и поучает вас... – раздается громкий хохот присутствующих. – Считаю это недопустимым! Получается, что отчасти защитник начинает руководить процессом, он тут становится главным. А у нас тут пресса! Они должны нести правду!!! – Валерий Дмитриевич патетически воздел над собой правую руку.
Еремин, посмеиваясь, попросил судью занести высказывание Холоденко про живот в протокол и заявил, что судить о внешности с его стороны некрасиво и неучтиво.
– Все мы тут разные – худые, толстые, кудрявые, лысые, – заметил адвокат подсудимого, чем вызвал вторую волну хохота (поскольку сам Еремин очень даже кудряв, а вот и судья Григорашкин, и адвокат Холоденко принадлежат к типу красиво лысеющих мужчин).
Много интересного произнес и сам потерпевший. Например, рассуждая о работе «Общественного мнения», он стал сравнивать редакцию с «околофутболом» и так увлекся... впрочем, вот вам цитата:
«Чемпионат Европы этого года позволил говорить нам о теме «околофутбола», – начал Сергей Георгиевич. – Это то, чем занимается Сергей Вилков и его коллеги по изданию, – это можно назвать «околожурналистикой». Но если «околофутболом» пропагандируется полный отказ от наркотиков, здоровый образ жизни и, скажем, силовые какие-то виды спорта, применяемые на практике, то здесь, наоборот, здесь как раз можно говорить о провокациях. Говорить о пропаганде наркотиков. Здесь можно говорить... я думаю, что они, – голос его стал тихим, а произношение неразборчивым, – получали и гомосексуальный опыт. Но это их личный характер».
Это было сказано громко и разборчиво.
Обычно невозмутимый Сергей Вилков в этот момент удивленно приподнял бровь и усмехнулся.
Через некоторое время Холоденко спросил – является ли правдивой информация о причастности Курихина к убийству Максимова, о которой идет речь в тех документах, фотокопии которых опубликовал у себя на фейсбуке подсудимый [бывший гендиректор завода «Серп и Молот» Алексея Максимова, обвиняемый в убийстве областного прокурора Евгения Григорьева, был найден повешенным в камере московского СИЗО].
– Дай бог Василию Юрьевичу [Максимову, депутату Государственой думы] прожить еще очень много лет, – ответил Курихин. – А про какого Максимова? Я никакого Максимова не убивал!
Ну и главный аккорд, прозвучавший в ответе на вопросы Вилкова:
Курихин: «Я считаю, что надо быть более терпимым к СМИ. Даже к той грязи, которую вы себе позволяете. Я ваше издание за серьезное не считаю. И не хотел никаким образом реагировать, пока не была затронута честь людей, мне близких. До этого я вам подставлял то правую, то левую щеку, как православный. А вы хлестали и хлестали. Я только молился, чтобы вас Господь не трогал. А когда вы организовали провокацию в отношении тех людей, сотрудников УФСКН, – это переполнило чашу терпения, и я был вынужден сделать обращение в правоохранительные органы».
Следующее судебное заседание назначено на четверг, 30 июня, в 14.30.