Олег Полюнов: «Нагорная проповедь всегда шла вразрез с мнением официальной церкви»

Десять лет назад, будучи православным священником, Олег Полюнов публично поздравил арестованного Михаила Ходорковского с днем рождения. Этот порыв изменил всю его дальнейшую жизнь. Несколько месяцев спустя, в 2006 году, он был выведен за штат Саратовской епархии с запрещением в священнослужении.

Полюнов пытался заняться проповеднической деятельностью, открыть миссионерский центр, наподобие Библейско-богословского института апостола Андрея в Москве, и организовывать богословские лекции. Первая же лекция, которая должна была пройти в Саратовском государственном университете, в самый последний момент, при уже полной аудитории, была отменена руководством вуза.

Он пробовал заниматься бизнесом – не вышло. Решил издавать музыкальный журнал – но прогорел. В последнее время Олег зарабатывает на жизнь, монтируя интернет-кабели на производстве.

Формально все эти годы он по-прежнему имел сан, но с горечью признавался: «Зачем мне сан, если я не могу совершать самого главного, ради чего существует священник, – божественной литургии, <...> то самое богослужение, которое превращает хлеб в тело и вино в кровь...»

Впрочем, и сама церемония богослужения (или, вернее, необходимость пышных ритуалов во взаимоотношениях между человеком и Богом) вызывала у священника сомнения: «Понял, что не смогу <...> облачаться в эти одеяния и опять разыгрывать ненужные мистерии», – говорил он два года назад в интервью «Свободным новостям».

На днях нам стало известно, что Олег Полюнов решил вернуться в церковь – к священнослужению. В каком городе хотел бы служить, он не сказал.

В ожидании отпускной грамоты

– Олег, до нас дошли слухи, что ты собираешься вернуться к священнослужению.

– Это действительно так.

– Что-то изменилось в твоих отношениях с церковью?

– Нельзя сказать, что за эти два года мне пришлось пересмотреть какие-то личные убеждения, мировоззрения. Но они были насыщены всевозможными событиями, и многие из них повлияли на мое решение. Наверное, правильно повторить, что я в свое время говорил: на все воля Божья – на то, чтобы меня уволили из церкви, на то, чтобы попробовать вернуться.

– Как происходит возвращение в церковь опальных священников? Тебе нужно покаяться? Выказать лояльность? Отказаться от письма Ходорковскому, с которого началась эта история?

– Именно мне ничего подобного делать не нужно. Это происходит у всех по-разному, причем я не смогу ответить, как именно в сегодняшних случаях. Наверняка очень много священников оказались за штатом в это время. Так, в один день со мной владыка запретил служение одному моему хорошему другу, и спустя десять лет он продолжает оставаться под запретом. Правда, он в другой епархии, поет там в церковном хоре. То есть человек остался внутри церкви как организации, но не возвращается к служению. Какие ему будут предъявлены требования, если он захочет вернуться, сказать не могу.

Но на слуху известные фамилии людей, которых еще в советское время убирали из церкви – отец Глеб Якунин, отец Дмитрий Дудко, отец Павел Адельгейм, многие другие. Некоторые из них уже скончались.

Отца Павла Адельгейма убили. Ситуация чудовищная: мужчина в возрасте, инвалид, без ноги. Кстати, он один из тех, кто поддержал меня, когда все со мной случилось, я ему за это благодарен.

Отцу Дмитрию Дудко и отцу Глебу Якунину пришлось отсидеть, потому что им приписывались как уголовные статьи, так и политического толка. Отцу Глебу добавили какую-то спекуляцию. Когда священники выходили на свободу, они возвращались в церковь. С отцом Дмитрием была громкая история, он публично по телевидению отказался от своих взглядов, и его вернули в церковь. Это было еще при советской власти.

– А в современной истории знаешь такие возвращения?

– Нет у меня таких примеров, когда человека обвиняют официально в политической неблагонадежности. Понятно, что со мной расставались по соображениям политическим, но записали, будто я самовольно бросил служить. Каяться в этом я не могу, я служить не бросал.

– Ты будешь возвращаться в саратовскую церковь?

– Мне придется делать это через Саратов, поскольку запрещал мне служение мой архиерей, владыка Лонгин. Он должен вернуть меня, а потом я уже уеду к архиерею, с которым договорился. С владыкой Лонгином за эти десять лет нам пришлось повидаться неоднократно. Мы с ним нормально общались. Он мне подарил четырехтомное издание Дневников владыки Пимена, который меня рукополагал. Однажды я сказал владыке, что даже если мне предложат стать настоятелем кафедрального собора, я откажусь. Дело не в обиде, столько лет прошло. Но если я буду служить в Саратове, меня будут окружать люди, которые, я знаю, как себя повели, когда со мной все приключилось. Как мне с ними общаться или сделать вид, что ничего не было?

– А как они себя вели?

– Мне передавали, как они после публикаций обо мне и информации по радио делали возмущенный вид: «Какой ужас!» Причем люди, которых я считал друзьями.

– То есть они осуждали тебя?

– Да. Не знаю, насколько это было искренне, но допускаю, что было. Но так сложилось, что я уезжаю в другой город, и местный архиерей готов меня принять таким, какой я есть.

– Ты должен писать какое-то прошение?

– Не знаю, как это делается бюрократически. Тот архиерей сделал запрос в Саратов, чтобы дали характеристику, отпускную грамоту. После этого я сходил к владыке Лонгину, и он сказал, что за ноябрь этот вопрос уладит.

– Уладит – в смысле вернет в штат или отпустит, а вернут тебя уже в том, другом городе?

– Не знаю, должны ли меня сначала вернуть в саратовский штат и потом отпустить, или достаточно просто отпускной грамоты... Со мной это впервые происходит, не знаю, как будет.

– Ты сходил к владыке Лонгину, он тебя выслушал и не поставил никаких условий?

– Он сказал, что случай необычный и ему будет тяжело по-человечески. Он не является сторонником моих взглядов на церковь, а для некоторых людей, мыслящих так, как владыка Лонгин, некоторые мои радикальные взгляды могут выглядеть антицерковными. Не буду говорить, что владыка считает меня врагом церкви, он прекрасно знает, что я человек верующий, но, видимо, ему действительно сложно...

– Надежда-то есть?

– Это не надежда, это мои планы. Так складываются обстоятельства, что мне приходится уезжать из Саратова. Там, куда я еду, меня готовы принять.

«Мне все эти годы снилось, как я служу»

– После того, как ты был выведен за штат Саратовской епархии, ты пытался заниматься разной деятельностью: бизнесом, издательским делом...

– Я не собирался покидать церковное лоно, прекращать церковную деятельность, пытался с единомышленниками создать богословский просветительский центр. Я не мыслил себе деятельность в иной области, кроме как в церковной или церковно-образовательной. Но в течение первого же года после того, как меня вывели за штат, я понял, что не справлюсь в борьбе, скажем, с епархиальными властями.

– Как тебе дались годы вне церкви?

– Я не покидал церковь. Я живу на 3-й Дачной, там новая церковь Петра и Павла, и веду жизнь обычного христианина. Как и другие люди, не священники, а прихожане храма. Христиане также где-то работают, пытаются прокормить свою семью, затем приходят в храм за какими-то требами, исповедуются, причащаются. И я все это делаю.

– Я не об этом спрашиваю. Вот я журналист, и если бы вдруг была вынуждена оставить профессию и пойти, скажем, в полицию, мне было бы трудно.

– Мне было трудно. Да, я пытался заниматься предпринимательской деятельностью. Я даже больше скажу: та беда, точнее, те обстоятельства, из-за которых я сейчас вынужден ехать жить в другое место, – это следствие неудач в моем бизнесе. У меня было свое издательство, в течение нескольких месяцев выходили музыкальные журналы, были потрачены большие деньги. И оказалось, что я не был удачным бизнесменом.

Я занимался журналистикой, был главным редактором двух изданий – музыкальных журнала и сайта. Интернет полон моих текстов, причем не религиозного содержания. Конечно, и на религиозные темы я много писал, и эти тексты можно найти в Сети. До того, как стать священником, и все пятнадцать лет с тех пор, как я стал священником, я преподавал в школе, в вузах, в семинарии, в воскресных школах. Преподавание, чтение лекций – наверное, это мое, в этой сфере я чувствую себя комфортно. Священник – мое, конечно. Хотя я сторонник церковной реформации, считаю, что литургика, приходская жизнь – это должно быть изменено. Но как священник я готов вернуться и служить литургию на церковно-славянском языке. И не буду чувствовать себя при этом дискомфортно, мне все эти годы снилось, как я служу. Причем, что интересно, все это время снилась подготовка к службе: вот я приезжаю, переодеваюсь, произношу какие-то сакраментальные фразы, сейчас запоет хор и начнется литургия... А когда определил для себя, что возвращаюсь в церковь, мне стали сниться сны, что я действительно служу литургию.

– Помнишь, ты признавался, что как раз все эти пышные ритуалы вызывают у тебя сомнение в их целесообразности? Что ты даже не можешь представить, как снова облачишься в эти одежды?

– Несогласие с формой служения у меня остается, но я скучаю по пению церковного хора, по участию в произношении молитв, священнодействиях... Знаешь, это как говорить, что ты не любишь Саратов за его грязь, но вот после недельного отъезда в Москву или Питер ты возвращаешься с ощущением, что приехал домой. Город не перестает быть домом, хотя можно и бороться за то, чтобы он стал чище. Церковь – это мой дом, и я не переставал быть христианином.

«Русская церковь всегда поддерживает ту власть, которая есть»

– Два года назад в интервью ты говорил, что церковь насаждает мракобесие и лжехристианство, а идеальным состоянием для нее считал период гонений. Что-то изменилось с церковью, что ты решил вернуться? Мракобесие иссякло?

– Под церковью мы понимаем разные вещи. Атеист понимает под ним организацию, бюрократию, администрацию, которая церковью управляет. Но церковь – это и то сообщество верующих, которое следует заветам Христа.

С тем же, что действия наших властей церковных и светских имеют колоссальный крен в сторону фундаментализма и мракобесия, со времени нашего с тобой интервью стало гораздо хуже. Например, два года назад я не слышал о таком человеке, как Дмитрий Цорионов (известен также под псевдонимом Димитрий Энтео, основатель движения «Божья воля», участник эпатажных акций, которые правозащитники неоднократно оценивали как незаконные. – Прим. ред.), сейчас он не сходит с полос газет и телевизионных сообщений. И те вакханалии, которые эти люди и их последователи устраивают, ведут к отвратительным вещам.

– Ты считал, для того, чтобы церковь была ближе к людям, ей нужно отказаться от церковно-славянского языка.

– Церковно-славянский прекрасен как язык. Но служба может идти и на нем, и на каких угодно языках. Если бы от меня зависело, как проводить реформы, я бы церковно-славянский язык оставил: это красота, это поэзия. Но как минимум должны быть катехизаторские, просветительские приходы (по два-три на большой город), которые бы служили на современном русском языке и несли бы функцию привлечения людей к вере через демонстрацию доступными им словами, как все есть. А кого интересует вопрос этики-эстетики – пускай идут в кафедральный собор, где продолжаются пышные красивые службы на славянском языке. Это красиво, но с Богом надо разговаривать на том языке, на котором ты говоришь. Если кто-то думает на церковно-славянском – прекрасно. Но большинство людей просто не понимают, что происходит.

– То есть церковь все-таки должна пойти навстречу людям?

– А как же? Христос, апостолы, наши архиереи – наследники апостолов, мы идем к людям, это естественная жизнь церкви.

– В Европе (если даже судить по модным сегодня сериалам) воскресная служба в маленьком городке часто посвящена каким-то очень простым событиям из жизни маленького человека (кто-то родился, умер, попал в трудную ситуацию...). Это нужно нашей церкви?

– Конечно, это и есть реформа церковно-приходской жизни. Мы должны реально жить в этой церкви. Не ночевать, конечно, хотя иногда это могло бы быть возможным. Церковь должна быть реальным собранием прихожан, а у них у всех есть проблемы, болезни, неудачи. Эти проблемы нужно не в кафе решать, а в церкви, поскольку мы христиане, и у нас есть священник. Нужно обсудить это вместе и прийти к решению.

– А есть такой опыт в русской православной церкви?

– Нет. Только если это не Московская патриархия, потому что есть и другие православные юрисдикции. Например, отец Яков Кротов служит в неканонической Украинской автокефальной православной церкви, у них там реально приходская жизнь. Там все варятся в жизни друг друга.

Конечно, батюшка не откажется поговорить с прихожанином о его проблемах, но жизни на приходах нет. Приходы у нас номинальные. И если священник захочет другую жизнь на приходе наладить, он столкнется с множеством трудностей, в том числе и со стороны церковной администрации.

– Но ты готов вернуться в прошлое? Туда, где ничего не меняется?

– Как по фильму – назад в будущее. Да, я хочу вернуться в старую организацию. Причем за последние года два не только с властью, церковными организациями, но и с народом произошли странные метаморфозы. И те пресловутые 86 процентов граждан – это следствие этих метаморфоз. Раньше мы могли спрашивать: «Есть будущее у свободной России? Или она всегда будет фундаменталистской, смотрящей на Восток, а не на Европу? Возможны ли здесь правовые отношения или все будет по закону шариата, только православного?». Теперь мы получили ответ: «Вы хотели узнать, с кем мы живем? Смотрите. Мы боремся с киевской «хунтой», помогаем бедным «украинским братьям», которые умирают в Луганске и Донецке, бьются за аэропорт... И стоит за всем этим Америка...»

– Мы нашли какие-то сакральные православные скрепы даже в Сирии...

– Понятно же, что это пропаганда, понятно, откуда ветер дует, ничего нового в этом нет.

– А то, что церковь на стороне этой пропаганды, не смущает?

– Это ужасно. Мне больно от этого, плохо, мне это не нравится. Но, по большому счету, ничего нового под солнцем не происходит. Русская церковь всегда поддерживает ту власть, которая есть. Неважно, это князь, царь, император, Советы... Как и сейчас: не разлей вода, ничего нового. И вот в эту церковь я возвращаюсь.

– С какими все-таки чувствами?

– Если ты спрашиваешь, буду ли я скрывать свою позицию, то нет.

– Ну тот же Кураев вполне открыто высказывает ее.

– Да, честь и хвала ему за это. Я помню, еще десять-пятнадцать лет назад были у нас знаменитые реформаторы-священники Кочетков, Борисов, Чистяков... Чистяков умер уже, других не слышно, хотя они находятся внутри Московской патриархии. Но, может быть, просто я ничего о них не слышу, потому что нахожусь не на острие событий.

– А может, они во внутренней эмиграции...

– Возможно. А Кураева слышно, Кураев молодец, он выступает.

– Как ты думаешь, почему его не выводят за штат, потому что он слишком известен?

– Вот тут очень интересно. При всем при том, что фундаменталисты берут власть, патриарх Кирилл произносит соответствующие слова, а Чаплин требует преподавать детям основы православной культуры едва ли не с рождения, тем не менее есть Кураев. Он продолжает служить, он служит с патриархом. Наверное, это правильно. Вот в правильной церкви, в правильной церковной организации должно быть место всем и любым взглядам. В церкви должны быть и фундаменталисты (пусть живут и пытаются показать нам, как правильно, как неправильно, что если покрестился не так, будет все по-другому, пропел иначе «Аллилуйя» – испортил всю литургию), но пусть будут и реформаторы (если батюшка решил проводить служение на современном русском языке, потому что так удобно жителям условного Юбилейного поселка, должна быть возможность согласовать это с архиереем).

Поэтому я смотрю и радуюсь, что Кураев еще служит.

– Какие-то единые правила должны быть для церкви?

– То, что Христос говорил в Нагорной проповеди: подставь вторую щеку, возлюби врага своего, прощай... Хотя сама литургия как мистерия, как действо должна быть очень четкой. Это же все символично, и за каждым движением священника стоит некий догматический акт, говорящий о том, что происходит сейчас. Мы же каждым движением священника или дьякона вспоминаем события евангельской истории, в том числе и Ветхого завета. Но люди, которые находятся в церкви, не знают, что это такое, они не знают, чему посвящен «Великий вход», они не знают, что такое евхаристия (некоторые знают, конечно, но большинство – нет, и это, к сожалению, никак не объясняется). Если служба будет на русском языке, эти символы станут видны лучше. А если священник еще будет на проповеди после литургии или в середине комментировать происходящее, то проповедь будет не только по воскресеньям, а каждый день, и будет нести просветительский характер.

«Церковь всегда благословляла воинство и войны»

– Церковь вообще может объяснять людям, что происходит в современной жизни, в политике?

– Если церковь занимает позицию, в которой должна оправдать любое, даже самое чудовищное действие существующей власти, и вся ее история тому доказательство, то в большинстве случаев да, она объясняет.

– Совсем недавно патриарх Кирилл, оценивая период развития страны 20-30-х годов и до окончания Великой Отечественной войны, по сути, оправдал сталинизм, заявив: «...Успехи того или иного государственного руководителя, который стоял у истоков такого рода возрождения и модернизации страны, нельзя подвергать сомнению, даже если этот руководитель отмечен злодействами...»

– Мне очень жаль, что патриарх такие слова произносит, потому что я нисколько не сомневаюсь, что думает он совсем по-другому.

– Если посмотреть его же цитаты пятнадцатилетней давности, это был другой человек или другой священнослужитель.

– Или вспомнить период, когда он был еще духовным чадом митрополита Никодима Ротова – главы реформистов того времени, насколько это внутри советской церкви могло происходить... Патриарх Кирилл был либералом в советское время, сторонником реформ. В свое время был такой ругательный термин – экуменизм. Так вот владыка Кирилл тогда был лидером экуменизма для фундаменталистов того времени. А теперь и патриарх Кирилл – лидер фундаментализма.

– Разве вообще такие вещи, как злодеяния, убийства миллионов граждан, могут рассматриваться по-разному представителями фундаментализма или реформаторства? Разве церковь не должна руководствоваться формулой «не убий»?

– Убийства миллионов людей всеми рассматривается как злодеяние. Но сталинисты считают, что все это ложь, Сталин не убивал такого количества людей. Ну а если кто-то и пострадал, то за дело.

– Но я же привожу цитату патриарха Кирилла, а не сталиниста. Она свидетельствует не о незнании, а о том, что церковь оправдывает ужасные вещи.

– Церковь всегда их оправдывала. Она всегда благословляла воинство, войны, и при батальонах, взводах, ротах были священнослужители. Русская церковь всегда поддерживает ту власть, которая есть... Причем все это оправдывается стариной глубокой. Вспоминают Куликовскую битву, когда преподобный Сергий Радонежский благословил Дмитрия Донского. Сейчас историки говорят, что не было никакого благословения, что Дмитрий с Сергием ненавидели друг друга и никаких монахов Сергий не выделял для битвы. Это все следствие пропаганды. С исторической точки зрения все это подвергается огромным сомнениям.

– А не получается, что как раз такие оправдания подрывают нравственные устои людей, за которые так ратуют и светская, и церковная власти?

– Кто сейчас вспоминает Нагорную проповедь? Когда церковь в последний раз произносила: не убий, не укради, прости врага своего? Говорится все прямо противоположное. Врага нужно догнать и добить в его же логове – и киевскую хунту, и всех остальных. И всегда Нагорная проповедь шла вразрез с мнением официальной церкви.

«У восьмидесяти шести процентов церковь никогда не потеряет авторитет»

– Предваряя 19-й Всемирный русский народный собор, патриарх Кирилл сказал, что организация намерена создать региональную сеть отделений для поддержки «того доброго, что есть в нашей общественной и политической жизни» и противостояния «злому и неправедному». И очень сложно понять, что для современной церкви праведное, а что неправедное. Например, чуть раньше патриарх призвал прихожан не разговаривать об излишних богатствах церкви и автомобилях священников, потому что эти разговоры уводят человека от веры, спасения и «креста Господня»...

– Один из архиереев, под началом которого мне довелось служить, говорил: «Я не против, чтобы священники покупали себе вертолеты, только церковь не должна страдать от этого». Ничего нет плохого, если священник ездит в дорогом автомобиле. Понятно, что он лучше, чем дешевый. Но не тогда, когда в стране почти голод. Например, в моей семье бывают моменты, когда нам нечего есть, хотя я работаю. Реально нечего, и это может продлиться несколько дней. А в каких-то семьях эти периоды дольше. А тут священник, которому ты поверяешь свои тело и душу, разъезжает на дорогой иномарке стоимостью более миллиона рублей. Понятно, что все это безнравственно.

– И церковь теряет авторитет...

– В глазах кого? Этих восьмидесяти шести процентов? Среди этих восьмидесяти шести процентов, что бы здесь ни происходило, церковь авторитет не потеряет. Будет голод, мы будем умирать, но мы будем бороться с очередными врагами – с ИГИЛ (организация признана террористической и запрещена на территории Российской Федерации. – Прим. ред.), Украиной, Америкой и так далее. Пусть будет хуже, но мы не сдадимся. Всегда так было, особенно в нашей стране. Есть в интернете демотиваторы, где сербский патриарх Павел едет в трамвае – худой, как щепка, и рядом наш архиерей. У нас другой менталитет, у нас ширь, удаль – и восемьдесят шесть процентов от этого только кайфуют.

– Интересный ты нарисовал портрет своих будущих прихожан.

– Когда мы говорим о явлениях массовых, можно говорить о некой безликой толпе. А мои прихожане будут конкретно Саша, Сережа, Люба, Лена... Я с каждым из них буду разговаривать. Возможно, в этих разговорах мы придем к выводу, что наши взгляды на внешнюю или внутреннюю политику как церковной, так и светской власти расходятся. Я буду пытаться объяснить, почему я думаю так. Надо смотреть на людей не как на толпу, а как на собрание моих прихожан. Хотя не знаю, как будет проходить моя служба и что мне доверят, загадывать ничего не могу.

– Все это время мы говорим, по сути, о том, что церковь всегда поддерживает власть, чтобы сохранить себя.

– Да, так было со времен Византии, церковь всегда преследовала сиюминутные интересы.

– А зачем человеку нужна такая церковь – со всей этой тяжелой историей, при таких позициях церковных топ-менеджеров?

– Да просто не бывает другой, церковь – это организм человеческий. Богочеловеческий, разумеется. Здесь и Христос, и Евангелие, и зов любви. Но что касается организма, который называется церковью, он состоит из людей, которые греховны. Деньги, власть и тщеславие – три кита, на которых стоит любая человеческая организация. И церковь другой не будет. Может, будет больше контроля, другие отношения с государством. Но люди – везде люди.

– Насколько трудно тебе как священнику – вчерашнему, завтрашнему – иметь вот такого работодателя?

– Трудно, если мой настоятель будет придерживаться сиюминутных интересов... А когда эти интересы в Москве... Москва – она далеко, а мы здесь.

– Но тебя много лет назад за поздравления Ходорковского с днем рождения лишили работы не большие церковные начальники из Москвы, а начальники саратовские...

– Сначала я даже не понял, из-за чего это случилось, и, честно говоря, до сих пор после всех разговоров с архиереем я так точно и не знаю, что со мной тогда произошло. Да сейчас мне уже и неинтересно.

– Когда Ходорковский вышел, ты не пытался с ним связаться?

– Нет. Зачем? Таких людей, которые так или иначе пострадали за то, что его поддержали, очень много. Это было мое решение, пусть оно моим и останется.

«У нормально работающего государства будут деньги и на войну, и на медицину»

– Комментируя военные действия в Сирии, гибель взорванного российского самолета А321, проблемы на туристическом рынке, один саратовский бизнесмен написал, что государство всегда заботилось о маленьком человеке (правда, не могу сказать, когда именно), и вот пришло время, чтобы маленький человек подумал об интересах государства. Ради некоего общего блага сегодня снова предлагается затянуть пояса, закрутить гайки, ужесточить судебную систему, закрыть независимые СМИ... Церковь всеми силами государство поддерживает. С точки зрения церкви, все-таки что важнее – нужды маленького человека или интересы государства?

– Для церкви Христовой интересы маленького человека и есть центральные интересы. Христос ничего не говорил о странах и континентах.

– Когда будущие священники учатся в семинарии, им объясняют эти вещи?

– Везде это происходит по-разному, в учебниках это написано довольно-таки правильно.

– Можно расставить приоритеты: лечить больных раком детей или бомбить террористов где-то далеко-далеко?

– Риторический вопрос. Государство – это очень большое образование, крупнейший институт в человеческом сообществе. Государству до всего есть дело. И без ведения боевых действий тоже никак, это придется делать. И государству должно быть дело до онкологических больных. У нормально работающего государства приоритетов вообще не будет, у него будут деньги и на войну, и на медицину. Другое дело, о каком работающем государстве мы говорим? О каком времени – о сегодняшнем дне, где все перевернуто с ног на голову, либо о том, как все могло бы быть хорошо? По-человечески, мне как обывателю кажется, что в Сирии нам делать нечего. Но я могу и ошибаться.

– Как ты оцениваешь действия России по присоединению Крыма?

– Как писали в Сети: «Кому-то #Крымнаш, а кому-то #Намкрыш». Я сторонник второго варианта.

– РПЦ, кстати, оправдывала это какими-то страшными гонениями на православных священников...

– Ложь это все. Что значит гонения? Понятно, что Московская патриархия в Украине сейчас чувствует себя, мягко говоря, ущербно, потому что очень сильны национальные настроения. Так было и до событий в Крыму. Священникам Московской патриархии действительно сложнее, чем тем, кто служит при киевском патриархе.

Но я не верю, что за русский язык убивали или избивали. Эти байки с советских времен. Что в Прибалтике тебя по-русски в магазине не обслужат. Про Украину в меньшей степени, но тоже говорили, особенно про западную часть. На Украине у меня родни – море, я все свое детство там проводил и ни с чем подобным не сталкивался. Когда мы были детьми, в девятом или десятом классе, ходили в поход по западной Украине и боялись заходить в каждое село – ждали расправы, но нет, нас угощали вином, нам накрывали на стол, все было гостеприимно.

Разумеется, в каждом городе – свои ярко выраженные силы. Есть, конечно, радикальные. Но я хочу сказать, что достаточное количество русских националистов не мыслят себе вражды между Украиной и Россией и не поддерживают эту антиукраинскую вакханалию. Я не русский националист, но и для меня то, что произошло, – это очень подло, это преступление. Это нарушение всевозможных договоров и обязательств России перед мировым сообществом и Украиной в том числе. Это никак не по-братски. Да и Крым далеко не русский, а крымско-татарский, если уж на то пошло.

– Но там же нашли сакральное местечко, где крестился князь Владимир...

– Ну и что, а княгиня Ольга крестилась в Константинополе вообще, давайте аншлюс Константинополя устроим, с Турцией поругаемся, введем туда добровольцев-отпускников (пока готовилось интервью, Турция сбила российский военный самолет СУ-24; президент России обвинил Турцию в пособничестве терроризму; премьер-министр России заявил о санкциях против Турции; в Госдуме РФ потребовали от Турции вернуть христианский собор Святой Софии; президент Турции отказался от извинений в адрес России и напомнил, что российские военные неоднократно нарушали воздушное пространство страны; отношения между двумя странами продолжают обостряться. – Прим. ред.).

«Христос несет мир, но люди все равно превратят его в меч»

– Недавно на Открытом канале один из наших ведущих задался вопросом: «А когда главным лейтмотивом церкви была любовь?» Вот был такой период в истории православной церкви?

– Что он был, это я могу однозначно сказать. Учитывая то, что церковь появилась, когда ее провозгласил Христос в момент путешествий по Палестине в виде тех таинств, которые мы сейчас выполняем, вот это и был период, когда лейтмотивом церкви была любовь. И всё.

– Долгий период «безлюбви»...

– Две тысячи лет без любви. Потом начались суровые будни церкви, которую, что бы ни происходило, врата ада не одолеют. И малое стадо – а не те 86 процентов – оно за Христом и идет. То малое стадо, которое идет с лейтмотивом любви, – это и есть церковь.

Фразу «Не мир я вам принес, а меч» часто ставят в вину Христу. Но она вырвана из контекста. Если все читать целиком, он говорит о том, что люди настолько греховны, что они то, что несет Христос, перевернут, поставят с ног на голову, извратят. Он несет мир, но люди все равно превратят его в меч. И там все пророчества и все послания апостолов – о том, что человечество не способно в массе своей воспринять эту идею любви. Это доступно только ограниченному кругу лиц.

– Может, ты возвращаешься в церковь в поисках этих людей?

– Я из этой церкви никуда и не уходил. Я как был сторонником Нагорной проповеди, так им и остался. А возвращаюсь я в конкретную организацию, под юрисдикцию Московской патриархии, буду продолжать служить. Я уверен, людей, способных воспринять любовь (из числа и рядовых христиан, и духовенства, и архиереев), не стало меньше. Но их мало, Христос говорил, что их мало, а уж ему я доверяю, как никому. Но, думаю, я еще не с одним таким познакомлюсь.

– Прошлое наше общение закончилось куда как пессимистичнее. Ты говорил о том, что государство и РПЦ найдут «духовные скрепы»... реализуют, воплотят в жизнь, законодательно утвердят, и будем мы ходить прямыми колоннами по воскресеньям в церковь». А сейчас все-таки про любовь...

– Знаешь, я по-прежнему думаю, что все еще скрепляется, у меня ощущение, что скоро грянет буря. Думаю, будут изменения, будет у нашей страны очередной шанс, которым она не воспользуется.