«Карамазовы»: «Кошмар! Браво!»
«Достоевский, наверно, в гробу как курица-гриль вертится». Эта реплика раздалась из зрительской толпы после спектакля «Карамазовы» Московского художественного театра. Произнесена была... с восхищением. Постановка Константина Богомолова, еще до премьеры снискавшая скандальную репутацию, стала самым интригующим названием в программе Третьего всероссийского театрального фестиваля имени Олега Янковского.
«Вспоминаю адский опыт: наш с Виктором Вержбицким спектакль «Турандот» в театре имени Пушкина. Зрители аплодировали стоя и кричали: «Кошмар»! – слова Константина Юрьевича абсолютно подходят для описания тех впечатлений, которыми «Карамазовы» накрывают мощной волной. Одновременные отвращение и восторг, смех и слезы, недоумение и приятие – «Карамазовы» этакий контрастный душ для души.
На сцене черная-пречерная комната. Она не то морг, не то студия для ток-шоу. Массивный кожаный диван, огромный стол с фужерами и бутылками, стулья, словно залитые смолой, кресло-носорог – все черное. Но скорее всего это ванная комната, в которой никому никогда не отмыться. «Бога нет, света нет, все дозволено», – главная мысль спектакля считывается еще до появления на сцене актеров. Действие начинается, и на всем его протяжении практически каждую секунду находишь подтверждение своим догадкам.
Картины жизни обитателей Скотопригоньевска режиссер рисует самыми разнообразными средствами. Здесь хай-тек перемешан с лубком, стилизованные под русский фольклор ремарки с эстрадными хитами. «Богатый владелец питейных заведений и игорных домов приехал семейные неурядицы разрешить», «обедает Федор Палыч в своем терему», «напился Митенька пьян и пошел папеньку убивать», «пошел по Абрикосовой, свернул на Виноградную и на Тенистой улице он постоял в тени», «10 лет провел Иван-царевич в странах заморских, обучался премудростям», «Смердяков мечтал стать священником, а стал поваром. Священником не стал, но пищу мирскую готовил как пищу духовную. Завтрак называл заутреней, ужин – вечерей, а аромат кофе ему казался запахом ладана». Элементы фольклорной поэтики «по-богомоловски», как, впрочем, и другие хулиганистые метафоры, которыми щедро приправлены «Карамазовы», хочется цитировать бесконечно. Они шокирующе-остроумны и гениально просты. Ими постановщик забрасывает тебя, как снежками, и ни малейшего шанса увернуться. Кстати, унитаз в глубине сцены будет угрожающе чернеть с начала спектакля. И это «ружье выстрелит» почти сразу же: смрад и тлен Скотопригоньевска зритель ощущает с первых мгновений действия и почти физически. Отвратительно кликушество Зосимы (потрясающая игра Виктора Вержбицкого), омерзительна распальцовка Федора Павловича (у Игоря Миркурбанова удивительный талант манипулирования залом), беспросветен Скотопригоньевск.
О спектакле приходилось слышать, что он имеет отдаленное отношение к произведению Федора Михайловича Достоевского, а то и вовсе никакого. Но в программке к «Карамазовым» и значится: «фантазии на тему романа». И, кажется, постановке подошло бы и следующее название: «Карамазовы: post scriptum». Если писатель предупреждает, что за преступлением обязательно последует искупление вины, великие муки, то Богомолов представляет тесный мирок людей, которым такие рефлексии не свойственны. Отсюда и безвоздушное пространство этого чудовищного городка.
Собственно, и номинальные братья (неслучайно этого слова нет в названии спектакля) показаны уже в финале их исканий.
Дмитрий остается наследником «карамазовской стихии». Он и под «поля влюбленным застелю» к Грушеньке поедет, и отца под «Родительский дом» отдубасит, и «Ты не ангел» перед расстрелом споет. Кстати, эту роль исполняет Филипп Янковский, но по причине его болезни на саратовском показе актера заменил сам Константин Богомолов. Его Митенька погусарил вволю. Неподражаема в роли Алеши Роза Хайруллина. У младшего Карамазова – никакого начала воли, представляемого Достоевским как идеал. Бесполый, анемичный Алеша то как сомнамбула твердит «люблю», то заходится в птичьем крике «будьте прокляты все». Если Достоевский изображает трех братьев как духовное единство при их абсолютной противоположности, то здесь внимание акцентируется на Иване. Вернее, на нем сходится вершина треугольника отношений: Смердяков-Федор Павлович-Иван. Первые двое появляются в начальном и третьем действии с кричаще провокационными превращениями: Зосима-Смердяков, отец Карамазов-Черт. Кульминацией является второе действие, с программным монологом Ивана. В какой-то момент ты понимаешь, что все происходящее на сцене вполне можно назвать воспоминаниями этого прирожденного скептика и отрицателя. Потому-то в Иване не происходит никаких метаморфоз, для него уже все решено. Когда Смердяков и Отец поочередно провоцируют Ивана, из стен выезжают экраны, и его изображение предстает перед нами в фас и профиль: все, приговор вынесен. Ему единственному из Карамазовых жить до 80 лет. Роль Ивана в исполнении Алексея Кравченко равнозначна по силе его актерскому дебюту в фильме Элема Климова. И Константин Богомолов гениально использует киноцитату. Смердяков и Карамазов-старший своей сокрушительной бесовщиной буквально изводят Ивана: иди и смотри. И крупным планом тот самый взгляд. Взгляд сходящего с ума человека. Он идет и смотрит. И мы вместе с ним. На адскую свистопляску. Ударной волной сотрясают зал кадры из фильма ужасов, просмотр которого заменяет Хохлаковой секс. Доходит очередь до утрированного танца трактирщика под «Калинку-малинку» – этакое манерное вихляние задом. Заходятся в экстазе вседозволенности полицейские Мерхотин и Перхотин, смачно, по-казански применяющие дубинки-фаллоимитаторы. Жесткий-прежесткий трэш. История про обреченных людей, судьбы которых вместе с гниющими родовыми водами Лизаветы Смердящей сольются в унитаз, а ряд сливных бачков легким движением руки превратится в фамильный склеп Карамазовых.
Сколько бы ни было высказываний по поводу спектакля, они не исчерпают неисчислимого набора метафор и режиссерских находок с их «вкресловдавливающим» эффектом. Происходящее на сцене хочется считывать и расшифровывать бесконечно. Тем более что роман ты прочитал, тем более что понимаешь: «увольте, цивилизацию канализации создавайте без меня». «Фантазируя на тему», Константин Богомолов верен Федору Михайловичу Достоевскому в главном. Спектакль «Карамазовы» тоже об очищающей силе страдания. Только здесь этим знанием наделены не герои на сцене, а люди, сидящие в зале.
«Театральный провокатор», «патологоанатом российской действительности» – мизерная часть характеристик таланта Константина Богомолова, которые встретились нам в СМИ. Но, скорее, он хирург. А они, как известно, делают пациенту больно, чтобы потом ему стало хорошо. Чтобы после победного крика Смердякова «говядина по-карамазовски» не подумалось: «это он про меня».
