Диктатура лояльности, или Тарантино «отдыхает»
На днях на малой сцене ТЮЗа Киселева студенты профессора Александра Галко показали дипломную работу «Безрукий из Спокана». Эту американскую историю поставил старший преподаватель курса, тоже ученик Александра Григорьевича, Артем Кузин. Эксперимент вызывает уважение в первую очередь своей смелостью. Не всякий маститый постановщик с коллективом опытных актеров возьмется за «черную» (в случае с ММД – гипертрофированно черную) комедию. А тут студенты, да на сцене детского театра. В результате, выдержав заданное драматургом единство места-времени-действия, Кузин провел изящный диалог с Квентином Тарантино на заданную Мартином МакДонахом тему.
…Когда-то, лет семнадцать назад, Мистер Кармайкл потерял руку. Несколько «бесславных ублюдков» решили «приколоться» – положили руку мальчика на рельсы. Поезд ее очень аккуратненько «чик» – и отрезал. Для чего им это понадобилось? Да чтобы просто помахать отрезанной конечностью истекающей кровью жертве. Приколисты, в общем. С тех пор однорукий одержимо ищет то, что «принадлежит ему по праву». К слову, за годы тщетного поиска у него набирается пара сотен этих кистей. Всё не то!.. Сюжет пьесы рождает в воображении другую, прямо физически зримую картину: МакДонах перед телевизором тоннами поедает чипсы и смотрит свое любимое «Криминальное чтиво». Была такая страница в жизни некогда безработного драматурга. Поэтому «Безрукий из Спокана» в его наследии не мог не появиться.
Эта история здорово отличается от предыдущих. Если его пьесы ирландского цикла «густонаселенны», и этот факт еще ярче подчеркивает бесприютность и патологическое одиночество человека даже рядом с близкими, то в «Безруком из Спокана» американской автор идет еще дальше и являет нам вообще «относительно живого» человека. Точнее, людей. Волею обстоятельств они сталкиваются в одном гостиничном номере. Для Кармайкла это очередная из бесконечных «остановок», на которой маниакальный мистер пополнит свою анатомическую коллекцию кистей (их у Кармайкла, на минуточку, целый чемодан). Темнокожий продавец марихуаны с белой подружкой будут им надежно прикованы к батарее за недальновидную и даже глупую попытку продать «кисть» темнокожего. Довершает список, мягко говоря, странных персонажей портье, некогда ставший свидетелем расстрела одноклассников каким-то отморозком. Теперь он верит только обезьянам – так спокойнее.
И вот эти самые «чудаки» творят в замкнутом пространстве парадоксальные для среднестатистического обывателя вещи. Они бросаются отрезанными конечностями, сетуют по поводу смерти любимого гиббона (это не метафора, обезьянка – единственный объект переживаний портье Мэрвина), входят в номер по пожарной лестнице, мило сопереживают мамаше Кармайкла, которая полезла на дерево за воздушным шариком, чтобы соседи не посчитали ее сумасшедшей.
К слову, режиссер в пространстве пьесы МакДонаха не забывает постоянно «делать ручкой» мастеру «кровавого стёба», активно подчиняя стилистические приемы Тарантино театральному пространству. Во время суеты незадачливых наркоторговцев вокруг догорающей на канистре бензина свечи портье Мэрвин самозабвенно слушает арию Каварадосси. «Мой час настал, да! И должен я погибнуть! Но никогда я так не жаждал жизни!» Этот оксюморон, совмещающий полярные настроения присутствующих в номере отеля неудачников, вызывает гомерический хохот в зале.
Кузин осторожно, но мастерски прикидывает на театр «эстетизацию» насилия (если это возможно) через указание на него, а не изображение. От этого осознание совершенного злодеяния «разрывает мозг» (прибегнем к заданной стилистике) в большей степени, чем наблюдение за этим актом. Не все зрители это приняли. Некоторые покидали зал. Возможно, по причине того, что отрезанных кистей рук по сцене летало в изобилии. В таком случае решение покинуть зал по меньшей мере странно. Ведь Артем Кузин создает спектакль-матрешку, в котором молодые актеры со сцены посылают зрителю message: «мы играем про то, что играем в страшилку», тем самым выводя спектакль за рамки дипломного. И перчатки «в роли» отсеченных дланей воспринимаются именно как перчатки. И потому Кармайкл (чью усталую обреченность от ситуации вечного заложника своей маниакальной идеи так точно показывает артист Илья Васильев) в финале выпятит-таки из рукава целехонькую левую ладонь с надписью «Ненависть». Игра окончена.
К слову, все актеры справились с поставленной задачей. В разной степени, но справились. Насколько Кармайкл (Илья Васильев) непроницаем и закован в свою одержимость отыскать некогда потерянную руку на протяжении всей пьесы, настолько обезоруженным своим детским страхом мальчишкой он предстает в финале. Мэрвин (Максим Логинов) – задиристый психопат-провокатор. В спектакле Артема Кузина портье солирует. «Нерешительно направляется к выходу» – ремарка МакДонаха. «Боюсь ли я умереть? Нет. Просто остальное мне уже неинтересно», – с высокоподнятой головой, не без кокетства произносит Мэрвин Максима Логинова. Алексей Колчев точно изображает афроамериканца Тоби, наделяя его пластикой суетливой пантеры. Немного динамики не хватило Оксане Катанской, которая играет свою Мэрилин испуганной и только. Ее любви к Тоби как-то незаметно. Но, возможно, ставка на эту краску – замысел режиссера.
Зрительские взгляды на спектакль оказались полярными. В противовес ханжескому «фи» (к слову, монолог о «раздражающих своим нелепым видом детских ручках» мне тоже показался темой не то что табуированной, а за гранью добра и зла) хочется привести несколько аргументов в пользу спектакля. Друзья мои, мы в Саратове, который отличается высокой зрительской культурой. Поэтому, если бы Артем Кузин в программке написал пометку «для поклонников Квентина Тарантино», это тоже показалось бы оскорблением, потому что поставило под сомнение высоту этой самой культуры.
Режиссер блестяще сдал очередной экзамен по режиссерскому мастерству. И чем больше мы смеемся по ходу этого кроваво-бредового шоу, тем страшнее выводы. Поэтому отдельное спасибо постановщику за то, что, обращаясь к пьесе Мартина МакДонаха, он ведом не модой на этого сильнейшего драматурга-современника, а желанием пригласить зрителя к невеселому, но размышлению. Сколько «рук» каждый из нас может «насобирать» в предлагаемых обстоятельствах «диктатуры политкорректности» и сколько шагов до хрестоматийных «кровь-водица», «судьба-индейка», «жизнь-полушка»? Уверена, что в умении корректно навести на подобные мысли на примере «черной» комедии талантливый Квентин точно «отдыхает». Артем Кузин намеренно уводит зрителей от натурализма. Ему, собственно, и неважно, где происходит эта история: на Инишморе, в Линнее или Спокане (штат Вашингтон). К чертям географию, когда мы подобно Кармайклу ежедневно задаем себе вопрос: «Знаете, сколько людей пытались нае...ть меня все эти двадцать семь лет»? Так какая разница, посредством черной комедии, эзопова языка или «плохого французского» нас побуждают на него ответить? Главное, побуждают.