«Плоды просвещения»
Репрессивный механизм сформировался отчетливо. Предел достигнут: скандал, еще вчера лежащий в основе успеха, надежно гарантирует не воодушевленную критику в прессе, а некролог.
Ситуация вокруг спектакля Леонида Мозгового «Лолита» в музее современного искусства «Эрарта» развивается экстремально быстро, и она явно не закончится избиением Артема Суслова и отправленной бутылкой с посланием в Дом-музей Владимира Набокова в Петербурге. Набоков, как и в США во время выхода «Лолиты», объявлен педофилом; мракобесие проявляет себя как необходимая составляющая зла, прибавляющего разнообразие жизни, которая вдруг решила вернуться в прошлое, уже вроде бы прожитое и не раз отрефлексированное.
На обширный диапазон используемых методов указывает кислота, выплеснутая в лицо художественному руководителю балетной труппы ГАБТ Сергею Филину. По чистой случайности он выжил: врачам удалось сохранить ему зрение, одна операция прошла успешно и теперь он в ожидании операции следующей.
Театр Гоголя вообще оказался на передовой: избит директор Алексей Малобродский, теперь стало известно об угрозах в адрес Кирилла Серебренникова.
В прокуратуру пришло 117 анонимных доносов на выставку братьев Чепменов «Конец веселья» в Эрмитаже, содержащих вполне очевидные «предупреждения» директору Михаилу Пиотровскому. Арт всегда провокативен, и художникам сложнее отбиться, что доказывает пример с выставкой «Осторожно, религия!» (экспозиция в Сахаровском центре разгромлена и уничтожена, суды и реальные сроки висели над организаторами долго) или с работой Александра Савко из серии «Путешествие Микки Мауса по истории искусства» (прокуратура позволила использовать себя как инструмент давления, направленный, в сущности, против безобидной и даже, если вглядеться, антизападной, антимасскультовской работы).
Тонка грань между «пощечиной общественному вкусу» (составляющей атрибут искусства уже лет сто как минимум), вызовом конформизму и ханжеству, противостоянию корпоративному обществу как поработителю человеческой свободы, оснащением работ несложной метафорой и присутствующей иронией по ее поводу – с одной стороны, и оскорблением нравственности и возбуждением вражды (по религиозному либо иному признаку) – с другой.
Свирепая «общественность», науськивающая правоохранителя, не приемлет никакого эксперимента, предпочитая законсервировать в общественном поле символические ценности, понятные большинству. Художник пытается зафиксировать приметы времени, все невысказанное и неоформленное, и невероятно рискует, неизбежно сталкиваясь с агрессивным непониманием, основанным на отсутствии культуры восприятия современного искусства. В школе не учат, а больше и негде: гуманитарные подходы к образованию масс уступили место утилитарным.
«Новейшие времена» бытования культуры начались с прокремлевских «молодежек» и книг Владимира Сорокина, отправленных прилюдно в унитаз, выставленный возле Большого театра – ГАБТ имел смелость заключить с писателем контракт на либретто оперы «Дети Розенталя». Хорошо срежиссированный хеппенинг опирался на определенные настроения во власти, демонстрируя вполне сформированную идеологию – несложную и вполне доступную. Книги, обвиненные в порнографии, эффектнее было сжечь, но тогда аллюзии оказались бы уж слишком очевидны. Такие акции радикализируют господствующее мнение, получающее индульгенцию на уничтожение всего неспособного к адекватному ответу.
Кстати, если в скобках – в культуре возникло немало прямых бизнес-конфликтов, проистекающих не только в борьбе за государственные гранты или доступ к манипуляции с билетами на театральные постановки. Каждый отдельный случай – вполне отделен. Как мы видели во время последнего изгнания Юрия Любимова из «Таганки», деньги и их распределение – куда более провоцирующая вещь, чем распределение ролей; и если раньше классические склоки происходили вокруг творчества или личных, как пишут в протоколах, «неприязненных отношений», то теперь актеры волне грамотно научились считать, дай только повод. И таких поводов, к сожалению, даже в любимовском театре предоставлено было немало. Не говоря уже о реконструкции Большого – здесь уже серьезный бизнес, не детская песочница; аудиторы зафиксировали превышение первоначальной сметы в 16 раз, интересанты, как утверждается, извлекали немалую коммерческую выгоду из корректировки бюджета в сторону увеличения.
Так что в каждом случае у следствия возникает масса версий: от зависти коллег до вымогательства или действия неадекватных противников творчества пострадавших.
Уместна постановка вопроса не только о причинах применения насилия или морального давления – от пикетов до возбуждения уголовных дел. Описанные события, несомненно, важны влиянием на творческий цех: и здесь два полюса – опаска, оглядка на критиков, нервное ожидание «как истолкуют» или открытая, напоказ радикализация художественных форм, как это случилось у протеста в режиме «Оккупай Абай». Места для иронической дистанции здесь не остается. Отечественный арт и художественный эксперимент и раньше-то отставали, находясь вне ценностных рядов официального искусства, теперь не исключена его новая андеграундная подпольность.
Взлелеянная заботливо нетерпимость к чужому мнению, резкое сужение права на творчество и развязанный агрессивный поиск «врагов России» приносит свои закономерные «плоды просвещения».
