Тварь я айпадная, или право имею?

Круг замкнулся. Вчера вечером позвонил профессор Сергей Иванович Замогильный, сказал, что присмотрел для меня домик в своей деревне, на полном серьезе предложил поселиться по соседству и научить его обращаться с пчелами. Стать свободным пасечником в свободной стране. Начать жить без Путина – какое пасечнику дело до Путина? Похоже, что уважаемый профессор решил вступить в ряды несистемной оппозиции.

«Мы – пустые все. Вот что я хочу сказать»

Трудно понять, что хотят в реальности люди, год назад вышедшие на Болотную и проспект Сахарова. Оскорбленные чувства, вызванные тем, что их мнением, их голосом пренебрегают, понятны, их легко разделить каждому порядочному человеку. Понять, чего же они хотят, гораздо труднее. Уже даже не интересно наблюдать, как они пытаются сформулировать позитивную программу, решить, когда и куда выходить миллионам, существующим только в их головах. Главное, зачем выходить?

На хаотические попытки выразить, чего же хочет оскорбленное достоинство, власти ответить легко – простой демонстрацией якобы выполнения отдельных требований, выхолощенных властью по сути и смыслу. Хотели выборности губернаторов, разрешения политических партий? Да получите, вот вам законы: вроде бы ответ на ваши требования, а по сути – издевательство.

Много лет я учил своих детей и студентов, что думать по-настоящему – не просто трудно, но чаще всего больно, и когда тебе «легко думается», скорее всего, ты занят чем-то другим. А уж пытаться внятно донести результаты своей «мыслительной работы» другому человеку – многим вообще лучше не начинать, одно расстройство без привычки.

Редко случается такое, но недавно я практически полностью согласился с Даниилом Дондуреем, который отвечал на «Эхе» на издевательские обвинения кликуш из твиттера в свой адрес по поводу того, что он принимает участие в работе Президентского совета по правам человека. Он говорил: «Никто не знает, как это прекратить. Нет программы, нет правил, нет понимания того, что происходит. Мне кажется, что протестное движение такое же слабое, как и политическая власть в нашей стране. И находится в кризисе так же, как и политическая власть… Мне кажется, что и те, и другие не имеют проектной программы будущего. Вернее, у них есть какие-то предложения. У одних – патриотические версии или борьба с иностранцами, у других – аресты и ночные обыски с дикой гордостью за свои политзлоключения. В нашей стране отсидеть 15 суток за хулиганку и сразу гордо называть себя «политзаключенным» ужасно стыдно. Я так думаю…

Мы только говорим, что у нас 500 лет врут и воруют. Дальше что? Как? Что вы предлагаете сделать, чтобы довольно сложная, хитрая, мощная система без вызовов из внешнего мира, то есть без падения цен на нефть, болезни лидеров и массы всяких других обстоятельств, сама по себе разрушилась? Это невозможно. Я не смогу вам сказать, что надо тут делать. Но что-то нужно представить себе такое, чтобы люди понимали, что их ждет в большом каком-то времени и что они должны делать в этом времени. А мы даже не понимаем общество, в котором живем. Потому что для того, чтобы говорить на эту тему, нужно быть продвинутым, нужно много поработать, поразмять эту историю. Она табуирована даже в профессиональной среде. Мы – пустые все. Вот что я хочу сказать. Мы все пустые. Мы не можем проектировать, мы не можем предлагать, мы не знаем, что делать»(Конец длинной цитаты из Дондурея. Подписываюсь полностью. – А.Ш.)

Однажды мы захотели оказаться коренными американцами на родной земле

Очень давно, окончив аспирантуру, я работал в Саратовском проектном институте ВНИПИстатинформ, конструировал деловые игры, готовился к очередной конференции, руководил дипломниками, то есть вел обычную жизнь хорошо обученного психолога. Однажды, перед майскими праздниками, в моем рабочем кабинете возник сосед по московскому общежитию Леха Лушников и тоном, не терпящим возражений, сказал: «Собирайся! Мы едем в деревню. В стране ожидаются голодные годы – мы начинаем заниматься сельским хозяйством. Иначе пропадешь с голодухи». Я сопротивлялся целый рабочий день – не для того заканчивал аспирантуру, у меня на много дней вперед все ходы расписаны, мне ТУТ интересно, и денег хватает, и вообще я не хочу никакого сельского хозяйства.

Дождавшись, пока на Калининск ушел последний автобус, я решил, что победил упрямого Леху и жутко удивился, когда обнаружил себя в кабине какого-то грузовика, дребезжащего по трассе в сгущающихся сумерках. Потом была баня, истопленная его родителями к нашему приезду, запах навоза с другого берега речки Баландинки, безумные трели ночных соловьев, побудка вместе с солнышком и длинный-длинный день.

Познакомившись с главным «пастухом» пчелиных стад, Лехиным отцом, уже через месяц я проходил курс молодого бойца, учился делать руками множество самых разных работ – от строительства ульев до выкармливания пчелиных маток. А на следующее лето мы управлялись уже с огромным пчелиным хозяйством на 500 семей.

Я много чему научился – работать с деревом и металлом, нахально и требовательно разговаривать с председателями колхозов и облпотребсоюзов, и получать от них все, что нам было нужно. Мы, в отличие от абсолютного большинства сограждан, знали, чего хотели, и все, что мы хотели – мы получали.

Разваливалась армия – мы прикупили по дешевке 20 грузовых автомобилей, часть из них продали и окупили годовые расходы. У нас получалось все – каждый вечер после работы мы зажигали костер и думали о том, что будем делать завтра, послезавтра, следующей зимой. И все, что мы придумали, в нашей жизни произошло. Ну кто летом 1987 года мог подумать, что через несколько лет в нашей стране запретят компартию, быть коммунистом станет не нужно и даже немного позорно? И где КПСС сегодня?

Зимой с помощью проблемно-деловых игр и прочей методологии мы занимались проектированием жизни потерявшихся на экономическом перепутье организаций, заводов, партий и групп граждан, а летом – строительством собственной жизни.

Выставляли пасеку в красивейших местах возле Хопра или Медведицы, питались экологически чистыми продуктами и имели все, что только хотели иметь.

Однажды зимой мы купили пустующую деревеньку и решили объявить ее территорией Соединенных Штатов Америки, обратиться к правительству США с просьбой ввести в Хопер ударные силы 6-го флота для защиты интересов американских граждан на территории России и тем самым оказаться коренными американцами, не покидая родной земли.

Этим великим планам помешали лесхозовские мужики, которые раскатали за зиму наши пустующие дома на дровишки, чтобы «незнакомые москвичи» не слишком много о себе понимали. Потом они сильно жалели об этом и снабжали нас все лето бесплатным еще государственным бензином.

Главное, чему я научился у пчел – они не реагируют на то, как ты пахнешь. Меня пытались научить: чтобы тебя не жалили, ты должен быть чистеньким и никаких вонючих одеколонов. Только на третье лето до меня дошло: чтобы тебя не жалили пчелы (и люди), ты должен быть внутренне спокоен, должен излучать спокойную, уверенную энергию. Лучшее средство – полчаса утренней медитации, какой бы самогон не валил тебя вечером с ног. На третий год я работал с пчелами без дымаря и сетчатой маски. Научившись без слов, на уровне энергетики объединяться в общих заботах с пчелами, я стал чертовски убедителен и для людей. И пчелы и люди одинаково доверяют несуетливым хозяевам жизни.

Потом мы как-то поднадоели друг другу. И каждый пошел своей дорогой. Кто хотел стать богатым – стал богатым, тот, кто понял, что если денег становится много, то они начинают управлять твоей единственной жизнью – остался свободным. Не бедным, но нормально обеспеченным настолько, чтобы делать все, что хочешь.

И по большому счету никому из нас не было, нет и уже никогда не будет дела, кто в этой стране президент. Не от президентов зависело в нашей жизни главное. Президенты пытались навязать нам свои правила игры – но мы быстрее думали и были гораздо мобильней, чем государственный механизм.

Весь пар выходит в гудок

И не мы обращались к президентам за помощью. Наоборот, летом 1995 года директор института, из которого я уехал на пасеку, Валерий Николаевич Давыдов, ставший к тому времени доверенным лицом Бориса Ельцина, пришел ко мне и сказал: «Возвращайся, мы должны победить в красном поясе Заволжья».

На встрече с активом в Краснопартизанском районе, еще в 1995 году, я услышал от будущего депутата облдумы, без пяти минут губернатора, «демократа» Давыдова фразу, которая во многом определяет жизнь в нашей стране и сегодня: «Мы не для того отбирали власть у коммунистов, чтобы теперь полагаться на случайность вашего выбора. Хотите вы, не хотите – победит Ельцин. Но жить вы станете хуже, если проголосуете не за него, я вам это обещаю!»

Так что о фальсификациях и работе с избирательными комиссиями мне все известно не с прошлой зимы, когда мои дети вышли на Болотную и Сахарова. Вышли, постояли… и ушли. Потом, вместе с толпой других неожиданно осознавших, что человеческое достоинство – не сказочка для наивных дурачков, они пытались ходить по улицам и учиться свободе у гуляющих писателей. Но оказалось, что для совместного мышления нужна другая процедура. На бульварах можно только болтать с приятными людьми и делать вид, что идешь к свободе. Весь пар выходит в гудок.

И снова прав Дондурей: «Я говорю про так называемый креативный класс, про так называемых сложных людей, про так называемых лидеров нации, элиты, «объяснителей жизни». Это они – полые, пустые. Мы все – полые, пустые, ничтожные».

По опыту знаю – любое разумное действие взрослых людей начинается с проектирования будущего. Есть специальная технология – мыследеятельностное проектирование, которое мы называли проблемно-деловой игрой. Дело непростое, затратное – научить публично думать большую группу людей, да так, чтобы говорить не по писаному, «чтобы дурь каждого видна была».

Однако чтобы запустить рост гражданского самосознания, все равно другого выхода нет.