Как изменилась Россия с 98-го года
Остыл свет
В другой зал
Ушел страх
Осталась лишь звенящая тоска...
Nautilus Pompilius «После и Снова»
Недавно известный саратовский фотограф Игорь Чижов выложил в Facebook снимки 19-летней давности с конкурса красоты «Хрустальная корона». Фотки 1998 года по меркам 2017-го довольно откровенные, на что обратили внимание... нет, не нынешние скрепоносцы, а одна журналистка, заметившая, что, дескать, вот оно как было-то почти два десятка лет назад – прямо-таки sexual revolution по сравнению с нашим временем, когда на подобных мероприятиях хотят и бикини запретить.
К конкурсам красоты можно относиться по-разному. Лично я к ним настроен «не очень», но не из-за моралистских предрассудков, а из-за неприятия сексуальности как товара на рынке патриархальных предрассудков... Но речь о другом: за почти два десятилетия всяческое телесное «откровение» сделалось табу. Блюстители морали, нравственности и прочих традиционных ценностей превратились не только в безнаказанных погромщиков неугодных выставок, кинопоказов и политических акций, но и стали адвокатами культуры изнасилований: «бабы» сами виноваты, одеваясь слишком вольно. Никто сегодня не говорит и про важный для здоровья и гармоничного развития личности секс-просвет в школах (как же, 18+!), зато никого не удивишь людьми в рясах, чувствующими себя в светских, казалось бы, образовательных учреждениях как у себя дома...
И «эта» сфера – лишь одна из сторон, показывающая, что за 18 известных лет всероссийской спецоперации «мордой в пол» мы – подавляющее большинство населения России – привыкли, как курящие на задворках школьники, ужиматься и ждать введения очередного бессмысленного в XXI веке и беспощадного запрета как закономерной неизбежности. В экологии это называется толерантность. Это не то, о чем вы можете подумать, а постепенное привыкание к агрессивной среде и последующее восприятие её как нормы.
Я не апологет 1990-х с их ужасами и социальными катаклизмами, но тогда, в лихие времена, антиутопией бы казалась новость о введении пакета Яровой, уничтожении санкционной продукции при растущем (как тогда, так и сейчас, кстати) количестве живущих за чертой бедности или повсеместный централизованный «сгон» студентов и бюджетников на массовку в поддержку правящего курса (тогда бюджетники чаще мобилизовывались самостоятельно и отнюдь не на лоялистские, а на профсоюзно-протестные манифестации). Зато сегодня вполне гармонично вписываются в действительность такие атрибуты 1990-х, как распространение блатной романтики (АУЕ, пацанчики!), громкие заказные убийства и покушения, покупки должностей и прочие «решения вопросов».
Ярче всего коллективное привыкание к сгущению угара видно по весьма спокойному (даже безразличному) отношению к волне телефонного терроризма этой осенью, которое показательно разнилась с ужасом, охватившим страну в злополучном 1999-м. Тогда после серии взрывов домов в Москве и других крупных городах люди стали организовываться в дружины, дежуря по ночам у подъездов. То был инфернальный социальный невроз, страх за жизнь, конвертацией которого в кавказофобию умело воспользовались для приведения на престол «кого надо» и последующего «наведения порядка».
В хвалёные нулевые, когда на юге не перестало полыхать и продолжали пачками гибнуть жители Чечни и других северокавказских (и не только) регионов, на остальной территории страны коллективные страхи девальвировались в безропотную панику. Яркие примеры – истерия вокруг ничем не подтвержденных слухов об аварии на Балаковской АЭС или эпидемии лёгочной чумы.
Нас «опылили» – помните? – и сегодня мы воспринимаем звонки о заложенных бомбах как первоапрельский розыгрыш. Вот вам пример: в начале октября поступил сигнал о минировании здания, где находится наша работа. Об этом нас вполне буднично предупредил администратор (дескать, ну вы собирайтесь, тут «террористы» балуются), на что последовала не менее сомнамбулическая реакция (окей, мы скоро, дайте только технику выключить) вместо предполагаемой в таких случаях максимально оперативной из чувства самосохранения эвакуации.
Дом на ул. Гурьянова в Москве после теракта 1999 года. Фото Associated Press
Трагедия 1999 года стала кое для кого хорошим аргументом перед выборами 2000-го, потому что тогда от нас ещё что-то зависело.
Фарс 2017 года: телефонные опыты недосягаемых безумцев (при том, что досягаемыми для российских силовиков являются разного рода политактивисты и просто неугодные граждане, коих «профилактируют» при любом нужном случае) над «покорным» населением, от мнения которого исход «выборов» 2018 года зависит чуть менее чем никак.
Почти два десятилетия нас, как пел БГ, «пугали тюрьмой», закручивали гайки и пускали в головы дым. Надышавшись этого газа, мы превратились из запуганных апологетов сильной руки в усталых невротиков и флегматиков.
