Разговор с крымнашистом

Как услышать друг друга и при этом друг друга не убить

Город Стокгольм поражает своим удобством. Ровный асфальт, зеленые газоны, на которых можно лежать и читать, тубус для сбора использованных батареек при входе в супермаркет, велодорожки, пандусы, зебры напротив каждого выхода со двора. Через каждые десять метров. Среди гуляющих много людей на костылях, с лангетами на ногах, на инвалидных колясках, старички и старушки с ходунками, на которые можно присесть. Это потому, что никаких препятствий  для выхода из дома нет. И это означает, что твоя социальная жизнь не закончится, если ты по какой-то причине потеряешь мобильность. В этой обстановке сразу расслабляешься.

По парку вечерами гуляют компании разномастные – нам попадаются то куклы Барби, то какие-то невероятные монстры. Никто не тычет в них пальцем. Ибо все, что ты делаешь с собой, ты делаешь только с собой.

Я стою на балконе третьего этажа и веду беседу с представителем принимающей стороны – это друг моего мужа, он в Стокгольме в длительной командировке. И квартируем мы у него.

Сразу замечу, что человек этот неисправимый крымнашист. Сутки назад они с моим мужем за кофе обсуждали тактический гений Путина, явленный им «возврат» Крыма. «Конечно, рано или поздно его придется отдать, но какой ход!» Сутки назад они говорили про то, что иностранные гранты для русских ученых – это бусы для индейцев и способ заработка западных миллионеров. Все нутро мое содрогалось от возмущения. Поэтому сегодня его пытаю я.

Я уверена, что в Саратове практически с любым моим фб-оппонентом такой разговор закончился бы взаимным желанием друг друга убить. Но то ли у собеседника моего врожденное чувство такта, то ли он обучен дипломатии – это первый мой разговор, когда спор об основополагающих вопросах мироустройства не вызывал желания дать оппоненту в глаз. Секрет оказался прост – чтобы разговор получился, чтобы вы услышали друг друга, надо просто друг друга не обесценивать.

Как себя проявляет обесценивание: если в ответ на высказанное тобой мнение ты слышишь – «это маразм», «ерунда какая-то», «этот вопрос не стоит внимания», «я твою позицию уважаю, хоть и считаю ее неправильной», «если будешь много думать, морщины появятся», «вы художник (прачка, физик), ваше дело рисовать (стирать, изобретать), а не рассуждать о политике».

После таких фраз рука сама сжимается в кулак и целит в челюсть.

А вот человек, с которым мы оказались на стокгольмском балконе, такого себе не позволял.

Про науку и образование

Например, он говорит – Сорос на ученых всего мира деньги зарабатывает, свой капитал укрепляет. А наши на его гранты ведутся как индейцы на бусы.

Я возражаю: когда бусы для индейцев – это возможность заниматься наукой в хорошо укомплектованной лаборатории, приобретать новые знания в своей сфере деятельности и получить при этом достойный уровень жизни – что плохого в этих бусах?  Пусть кто-нибудь из России вкладывается в науку так, чтобы обеспечить ученым достойный уровень жизни и хорошо укомплектованные лаборатории. Пусть кто-нибудь в России снимает сливки с научного сообщества. Просто надо понимать, что это длинные деньги. Но ведь даже таких нет, один Зимин был, кто на свои кровные науку в нашей стране развивал, и того съели. А у него, между прочим, ученые гранты получали с условием жить и работать на территории России.  Все, наука сразу закончилась. Разве нет?

Он соглашается. Да. Все верно.

И выходит, что один подход не отменяет другого.

На мое робкое – эх, я бы тут жила! – он отвечает:

– Это вопрос знания языка.

Признаю, что с любым иностранным у меня некоторые проблемы.

– А это уже вопрос твоего образования.

– Вот именно, – отвечаю. – Вот именно. Выпускник обычной российской школы и так выходит в мир с куцым словарным запасом и слабым пониманием – для чего ему иностранный нужен. А наши кнопкодавы еще и урезать хотят количество часов иностранного в школе. А тут, ты сам говоришь, все взрослое кино не переводят на шведский, а показывают на языке оригинала. Поэтому шведы куда лучше встраиваются в мир.

Молчит.

Про гей-парады      

Не поговорить в Европе о гейропе было, конечно же, невозможно.

– Сейчас они заставили Киев провести гей-парад. Геев побили. Зачем эта мода на нетрадиционные отношения? Зачем они к нам лезут с этой модой?

– Мне парады тоже не по душе. Но по другой причине. Во-первых, не люблю массовые сборища. А во-вторых, люди сами намеренно сбиваются в резервацию, на первый план вынося принадлежность к социальной группе, а не личность. Но надо же понимать, что они тоже имеют право заявить о себе. Ведь пока ты не сказал – я есть, я дышу, я живой и у меня есть свои потребности, то тебя как бы и нет. Эмансипация основана ровно на том же и начиналась с женских демонстраций. Однако к равенству полов человечеству еще идти, идти и идти. Ведь те же гей-браки – это не слом традиций и не взрыв духовных скреп. Это официально закрепленные отношения, что позволяет парам, и так живущим семьей, получать те же права, что есть у гетеросексуальных пар: в случае разрыва отношений раздел совместного имущества, совместная опека над детьми или домашними животными, и прочая, и прочая.

– Да я понимаю, что процент людей с нетрадиционной ориентацией невысок. Но меня раздражает мода на все это.

– Ну, ты знаешь, мода модой, а по щучьему велению геем стать нельзя. Тут либо так, либо никак. Парады уйдут в прошлое, как только любого человека будут воспринимать как человека, как личность прежде всего. Пол, раса и сексуальные предпочтения сразу отойдут на второй план.

Про геополитику и маленького человека

Он говорит, что ему очень нравится Стокгольм. За красоту и удобство.   

– Да-а-а, – мечтательно тяну я, – вот бы и у нас так было – любовь к городу сочеталась бы с вниманием к человеку.  А то в Саратове, например, ни того, ни другого. С коляской из подъезда не выползти, со старых зданий убирают красивые деревянные двери, в историческом центре втыкают никому не нужные многоэтажки, уродующие вид и экологию. А ведь десять лет высоких цен на нефть мы могли бы использовать с куда большим умом.   

– А мне нравится политика нашего государства. Да, конечно, шведы молодцы. Но они со своим вниманием к человеку так носились, что проиграли все остальное. Промышленность от них уходит.  Медицина у них своя настолько плохая, что они сами от нее стонут.  Своей головой они не думают, а только смотрят в рот американцам – что те скажут.

– По-моему, это абсолютно их дело, кому смотреть в рот. Мы можем и не смотреть никому в рот, просто и в нашей стране пришла пора подумать о человеке, а не о территории. И политику мягкой силы еще никто не отменял. Тем более что она куда эффективнее, на мой взгляд. 

– Все равно территории важны, – не соглашается он. – И интересы страны на международной арене тоже требуют защиты.

– Я с этим не спорю, но можно же попробовать сочетать, не распугивая всех потенциальных партнеров?

Потом он много говорил про геополитику, про то, как ему нравится, что наша страна на данном этапе свои интересы отстаивает, не заглядывая никому в рот, а действуя своим умом.

А у меня в голове все крутилась одна мысль: интересы государства – они вообще для кого? Государство – оно вообще для кого? Для государства самого по себе или все-таки  для людей, в нем живущих? Ведь геополитика заканчивается ровно там, где начинается внимание к человеку. 

И вот есть у нас два, положим, типа людей, любящих свою страну, но мыслящих о ее благополучии по-разному. Одни думают о людях, а другие о территориях. Соединить эти два подхода возможно, но для этого нужно учиться договариваться. Договороспособность, точнее, ее отсутствие – это то, с  чем у нас основные проблемы. Наверное, рядом с тем, кто масштабно мыслит, должен быть кто-то, кто бы напоминал: вся эта наша возня – она, в конце концов, в интересах маленького человека, обывателя. Который, в массе своей, хочет жить и умереть счастливым.