«И я ушел. Вернее, остался»

Осенью почему-то особенно хочется почаще прикасаться к тому, что любимо и дорого, что сопровождает тебя и в радостные, и в печальные времена. Перечитывать любимые книги, переслушивать умные и душевные песни, пересматривать впечатлившие когда-то фильмы, хотя и то, и другое, и третье уже выучено едва ли не наизусть. Радостно бывает и обнаружить, что другие разделяют твое чувство постоянных открытий в давно знакомых произведениях. Например, с кем бы я ни заговорил о творчестве Сергея Довлатова, не встречал человека, абсолютно к нему равнодушного.

Мне кажется, язык Довлатова очень созвучен осени. Грустно-ироничное наблюдение за творящимся вокруг абсурдом, время от времени пронзающее ощущение этого абсурда – «Что мы за люди такие?», «Как глупо складывается жизнь!» – не беспомощные слезы на пьяной кухне, а, скорее, осознание необходимости продолжать свой путь, несмотря на его кажущуюся бессмысленность. Ведь «истинное мужество – в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду».

Потрясающая точность языка, произведения, едва ли не целиком состоящие из готовых афоризмов на все случаи жизни, сказанных как бы случайно, походя... И, конечно, знаменитые довлатовские многоточия, добавляющие неспешной задумчивости.

Удивительное дело: сквозь, наверное, все произведения Сергея Довлатова каким-то эмоциональным лейтмотивом сквозит ощущение тотального одиночества (независимо от количества людей, находящихся рядом) и непрекращающейся тоски от невозможности что-то изменить. Эмиграция предсказуемо не спасает героя, поскольку можно убежать от правительства, от друзей-забулдыг, но не от себя.

Но, несмотря на это, легко скользит по строчкам знаменитая его ирония, прорывающаяся даже в самых, казалось бы, беспросветных ситуациях. И оказывается, что жить тут же становится чуточку легче.

Символично, что одним из любимейших писателей конца прошлого века стал именно он – автор не монументальных исторических романов, не философских теорий, не легких «светских» поэм и не сказок о фантастических мирах, а всего лишь зафиксированных на бумаге собственных наблюдений за окружающей жизнью – по сути, работы журналиста или, если бы Довлатов жил сегодня, блогера. Ведь известно, что ничто не в силах так достоверно передать весь абсурд нашей действительности, как это сделает она сама.

Конечно, найдутся и те, кто обнаружит в его книгах только описание алкогольных возлияний, непонятных им знакомств и неустроенности быта. Это, как правило, те же люди, что и в Высоцком увидят только наркомана, и в Есенине только пьяницу. Успокойтесь уже. Довлатов – это не про водку. Это – про то, от чего многие люди очень часто и безуспешно пытаются убежать (некоторые – с помощью этой самой водки).

И, в очередной раз перечитывая журналистские записки Довлатова, сочувствуя разочарованному в большинстве людей герою и посмеиваясь над карикатурностью всем знакомых типажей (в повседневной жизни не всегда столь заметных), вдруг в какой-то момент замираешь от внезапно пронзившей мысли: вроде бы с момента тех событий прошло полвека, изменилась страна, политический строй, в чем-то и специфика работы журналиста, но... неужели на самом деле НИЧЕГО не изменилось?

Кажется, только сейчас по-настоящему задумались о значении Довлатова в культуре (да и в нашей жизни в целом) второй половины ушедшего века: в Нью-Йорке появилась улица его имени, у нас ставятся спектакли, начал сниматься фильм по его произведениям, в социальной сети промелькнуло сообщение о готовящемся фильме, посвященном самому писателю (и имеющем целью его популяризацию среди студентов). Как всегда, с опозданием. Как всегда, посмертно. Оно, конечно, лучше поздно, чем никогда, но как же ничтожно мало творцы получают при жизни – именно тогда, когда признание необходимо как воздух!

Впрочем, об этом точнее всего тоже сказал сам Довлатов, написав однажды: «И я ушел. Вернее, остался».