О классическом алкаше из коммуналки, или Как я был The United States of America

Вы жили в коммуналке? Шикарное место. Это то самое место, где все друг о друге всё знают и так связаны общими проблемами и заботами, что просто не могут существовать вне сложившегося коллектива, ибо общая судьба.

Так случилось, что за долгие годы государевой службы мне пришлось пожить во многих местностях. В середине восьмидесятых занесло меня в одну из знаменитых воинских частей, стоящих в столице нашей родины. Худо-бедно, а вот офицеров тогда жилплощадью обеспечивали, но, как назло, к моему прибытию в часть свободных отдельных квартир не оказалось и нужно было подождать месяца два-три. Мне предложили два временных варианта – отдельная комната в общежитии на другом конце Москвы с «подлетным» временем полтора часа и комната в коммуналке в ста метрах от проходной. Я, конечно, выбрал второе, если учесть, что на службу я прибывал к семи утра, а покидал ее ближе к ночи, а то и на следующее утро. При таком раскладе дремать по три часа в сутки в метро в мои планы не входило. Перед личным составом я должен был быть максимально свеж внешне и излучать внутреннюю энергию – закон для любого командира. А это достигается коротким, но полноценным отдыхом.

Вот тут ошибочка вышла. После вселения в коммуналку внешнюю свежесть и внутреннюю энергию мне пришлось поддерживать за счет физических резервов организма и волевых усилий, но никак не за счет глубокого сна и калорийного питания. Дом, в котором находилась «нехорошая квартира», был построен еще до революции, а сама квартира очень напоминала описанное Булгаковым жилище профессора Преображенского. В ней было семь (прямо как у Филиппа Филипповича) комнат с пятиметровыми потолками, огромная кухня метров под тридцать, холл при входе, два туалета, две ванных комнаты (видимо, для семьи барина и для прислуги отдельно) и даже черный ход в соседний подъезд. Архитектурно-планировочный и санитарно-технический замысел был великолепен. Не повезло с некоторой частью народонаселения.

Опишу все по порядку, делая ни к чему не обязывающие ни меня, ни читателя пометки в скобках.

Коммуналка (TheWorld).

Сначала о грустном. В средней по размерам комнате слева от холла лежала парализованная женщина (TheUkraine), на вид лет шестидесяти. Все соседи (TheEuropeanUnion) ее очень жалели и непременно, уходя из квартиры или возвращаясь в нее, заглядывали в ее комнату, спрашивая о том, чем ей помочь, что принести. Говорить она не могла. На табуретке рядом с кроватью лежал лист бумаги, и она умудрялась левой рукой карандашом карябать на нем свои пожелания. Она не была одинока. Каждый день к ней приходила дочь с мужем, которые жили в соседнем доме и, видимо, просто не имели возможности содержать ее в своей квартире – трое детей. Но они ежедневно мыли ее, меняли белье, делали какие-то медицинские процедуры. Глаза у женщины были очень добрые.

В трех небольших комнатках по правой стороне холла жили три молодые пары (TheNewEurope), частично студенты, частично недавние выпускники вузов – люди достаточно образованные, может, и не богатые, но всегда державшиеся очень культурно, приветливо, со вкусом одевавшиеся, разумно экономящие. В одной из этих семей был грудной малыш. Никто из молодежи не создавал проблем. Более того, ребята были настолько предупредительны и заботливы об окружающих, что казались чересчур щепетильными.

Одну комнату занимала семья пенсионеров – людей весьма интеллигентных, и не бедных, даже еще не дряхлых (TheOldEurope), но, на мой взгляд, очень одиноких. У них не было детей. Глава семьи всю жизнь проработал инженером на заводе, его жена преподавала в школе. С ними у меня сразу возник хороший контакт и взаимная симпатия. Может быть, это было вызвано тем, что в доме появился молодой, холостой и вечно спешащий лейтенант, и они пытались реализовать свою потребность в заботе о детях, которых у них не было – старались чем-то угостить, предлагали пользоваться холодильником, стиральной машиной. Добрые старики.

Самую большую комнату занимала всеобщая головная боль (TheRussia). Во главе помещения стоял типичный хронический алкоголик (алкоголизм – вид наркомании, а власть – наркотик, она вызывает привыкание и отключение тормозов, исторические примеры налицо). С ним жили: старуха-мать (старшее поколение), жена, сама не уклонявшаяся от напитков (у меня возникает ассоциация с парламентской оппозицией) и трое детей: два мальчика пяти и семи лет и девочка лет тринадцати (несистемная оппозиция – те, кто в этой семье не алкоголик).

Старожилы квартиры поговаривали, что в прошлом жертва «зеленого змия» работал на заводе и считался «мастером – золотые руки» (помните космос, оборонку, атомные ледоколы, целину?). Но я увидел то, что увидел. Квартирный вождь числился то ли рабочим на стройке, то ли дворником, но пил до посинения каждый день. Во хмелю был полным идиотом. Мог выбросить из окна соседские вещи или продукты, обматерить, толкнуть или ударить соседа или соседку, сломать детскую коляску, оказавшуюся на его пьяном пути, украсть и пропить оставленную в холле обувь, бросить где попало непогашенный окурок, помочиться под соседскую дверь. От сравнения его с животным обидятся животные. Дети его были вечно голодные, немытые и одетые в какое-то тряпье. Младший мальчик, видимо, зачатый уже в период прогрессирующего у папаши алкоголизма (что-то похожее на безнаказанность и непогрешимость несменяемой власти), имел налицо все признаки дебильности (очень напоминает успехи системы образования) и, кажется, даже не мог говорить (и не надо). Из так называемого семейного гнезда всегда дурно пахло (современная экология). Учитывая то, что сам глава семьи ничего не зарабатывал, главным источником средств для веселья была пенсия престарелой матери (вот они – замороженные пенсионные накопления, все сходится). Апогеем его разгула обычно была такая мерзость – зайти в комнату парализованной соседки и заорать: «А ты, старая сука, скоро сдохнешь, и я займу твою комнату! У меня семья большая, мне положено!» (не напоминает различные полуострова и юго-восточные регионы?). Кроме того, он регулярно бил мать, жену и детей (скорее всего, боролся с экстремизмом и оппозиционными взглядами), а интеллигентного соседа-пенсионера называл милицейским стукачом за то, что тот вызывал участкового для успокоения дебошира (ну это прямо некий суд по правам человека, из-под юрисдикции которого опьяненные властью начальники стремятся выйти). Люди годами жили в этой квартире в ожидании конца света.

И тут такой появляюсь я. Молодой (21 год), очень крепкий физически (КМС по многоборью), достаточно обеспеченный (офицерский оклад тогда составлял две-три реальных средних зарплаты), с признаками здоровой наглости (сейчас это называют харизмой) и чувством собственного достоинства (ну куда ж его деть?). И началось.

С момента вселения я принялся регулярно кормить его детей (несистемную оппозицию), точнее, приносить из магазина продукты, оставлять их пенсионерам-интеллигентам (TheOldEurope), которые варили им супы и каши и учили мыть руки перед едой. Дети меня полюбили (чем не НКО-иностранные агенты?). Непутевый папаша ревновал (запрет иностранного усыновления), пытался скандалить (болотное дело), запрещал детям столоваться у добрых соседей (ограничение свободы слова и запреты на митингах), но детвора плакала и убегала за обеденный стол.

Затем пришлось отучать папашу от посещений парализованной соседки (TheUkraine). Услышал как-то крики и мат из ее комнаты, зашел, взял хама за шиворот, вывел в холл и оставил там лежать. Он скулил, грозился, что-то бормотал, но пролежал с полчаса не в силах встать на ноги. Потом жена (парламентская оппозиция) его утащила. Пыталась в чем-то меня упрекнуть. Но с ней состоялся спокойный и убедительный разговор всей квартирой (европейская парламентская ассамблея или ООН).

Тут вдруг я узнаю, что этот ублюдок так запугал всю квартиру, что уже который год сшибает с соседей рубли и полтинники на выпивку и опохмел, причем даже с молодоженов, живущих в маленьких комнатках (TheNewEurope). Собрал я коллектив (TheWorld), запретил давать денег. Будет требовать – сообщайте мне. Пару раз он потребовал, ему не дали, но мне доложили, что скандалил и угрожал. Побеседовал с мерзавцем. Он попытался хамить. Оставил лежать в холле (банковские санкции, черт возьми). Больше не требовал, но пытался напакостить в ответ. Есть в коммуналке час пик – все спешат на работу. Он в это время закрывался в одной из уборных или ванных комнат, тем самым мешая людям собираться (ответные санкции). Побеседовал. Хамить он больше не стал. Не хотел лежать в холле.

Война шла все три месяца. Различных эпизодов было много – и грустных, и курьезных, и даже трогательных. Я уже торжествовал победу. Народ в коммуналке стал спокойным и уверенным в себе. Потом я получил отдельное жилье, но в день моего отъезда алкаш помер. Напился (упился властью), по рублю на опохмел квартира ему не скинулась (санкции). Он побрел в ближайшую пивнушку (чем не Китай?), но ему и там не дали. На пороге пивнушки и помер.

А еще через месяц парализованная женщина (TheUkraine) начала ходить и немного разговаривать.

Вот так я был мировым жандармом.