Наблюдения

Оценить
Сигаретный ларек... Рядом стоит как бы нищая как бы старушка. Явно не любительница, а профессионалка. Глаза как у очкового каймана. Понимаю, что денег давать не хочу, но малодушно дам. Если попросит. Промолчит – уйду. Вот такое половинчатое решение.

Небольшой мясной магазинчик на Савеловской. Впереди – три смуглых гостя из Таджикистана. Два совсем юных и один постарше. Вроде отец? Мне кажется, что они похожи. Очень долго считают деньги, выгребают мелочь из всех карманов. Покупают пять килограммов костей. Голых костей без мяса. Стоит это хозяйство примерно 120 рублей. Продавщица немного раздражена медлительностью, но предельно вежлива. Очередь доходит до меня. Я почему-то улыбаюсь и говорю:

– Наверное, для собачки берут.

– Нет. Для себя. Они через день ко мне ходят, – продавщица смотрит с каким-то сожалением. Или с презрением, не пойму.

Мне невыносимо стыдно. Наверное, беспричинно.

* * *

Сигаретный ларек на «Белорусской». Рядом стоит как бы нищая как бы старушка. Явно не любительница, а профессионалка. Глаза как у очкового каймана. Понимаю, что денег давать не хочу, но малодушно дам. Если попросит. Промолчит – уйду. Вот такое половинчатое решение. Говорю, малодушная. Покупаю три пачки «Салема», беру сдачу и чувствую тычок повыше локтя. Машинально поворачиваюсь и сую ей мелочь. Она что-то говорит и треплет меня за рукав шубки:

– Доча, а сколько шкурка твоя стоит?

– Не помню (вру). А что?

– Себе хочу купить. Такую же, темненькую, немаркую. С капушоном обязательно.

Немая сцена. Занавес.

* * *

Сетевой магазин, одиннадцатый час вечера. Как водится, открыты две кассы. Из девяти возможных. Народу море. Возмущение, крики «позовите администратора», все дела. Хозяйки касс – две украинки. Вот такие прямо хохлушки-хохлушки. Ухудшенная копия Наташи Королевой. Одна сильно ухудшенная и более злая. Может, и по этой причине. Молодой мужчина выкладывает покупки на ленту. Выкладывает медленно и неловко. Очень. Причина нерасторопности – он ампутант, причем, ампутант «свежий». Еще не привык к отсутствию правой ноги, это видно невооруженным глазом. Но – улыбается, словно постоянно извиняясь. Начинает складывать продукты в пакет, часть роняет. Стоящая за ним девушка, гламурная до кончиков ресниц, мигом наклоняется и начинает подбирать. Он очень вежливо, даже нежно отстраняет девушку и твердо говорит:

– Нельзя помогать мужчинам. Простите.

Собирает продукты и перед тем, как уйти, оборачивается к кассирше и, блеснув абсолютно голливудской улыбкой, говорит ей:

– Удачного окончания рабочего дня. И улыбнитесь! Жизнь – прекрасна, я точно знаю!

И пошел к выходу: медленно, тяжело, неловко переставляя новые костыли...

* * *

Звонок от новой знакомой, культурного обозревателя Галины. Галя – милейший, добрейший человек, не утративший в свои «за 50» умения удивляться, сопереживать и искренне радоваться. Доктор наук, умница, тонкий, интеллигентный человек:

– Татонька, ты не представляешь, какая у меня сегодня радость! Мне надо было с утра сдать колонку, а я вообще ничего не могла из себя выдавить, вот просто ни буквы! Это был кошмарный кошмар, я уже было решила начать жалеть себя и немного порыдать. Но тут приходит новость, что умер... (называется знаменитая фамилия. – Н.Е.) И теперь мне не надо писать колонку, потому что на ее месте будет некролог. Я счастлива! Пусть земля ему будет пухом!

* * *

Из подслушанного в метро. Разговор двух (хочется написать блондинок, но это были брюнетки) студенток. Филфак или журфак, курс, наверное, третий. Говорят о зарубежной литературе.

– Ты знаешь, какой он придирчивый, просто гад! Если не читал фолзовского «Червяка», то зачет не поставит.

– «Червяка» написал не он, ты что, с ума сошла? Его написал этот... как его... ну, тоже про насекомых писал все время... А, Голберг, о, точно!

Я не стала вмешиваться в разговор и уточнять, что роман «Червь» написал Джон Фаулз, а вот тот, который «про насекомых» – это Уильям Голдинг, автор «Повелителя мух». Бедный «просто гад»...