Чай с мертвецом

В таких произведениях сознанием за аутентичный опыт мира принимается – и выдается – лишь видимость опыта, слагающаяся из череды поверхностных, обточенных и пригнанных друг к другу деталей, или же из неких мертвых теней опыта, уже давно укоренившегося в общественном сознании. Такое произведение (…) не открывает чего-либо неизвестного, не выражает чего-либо невысказанного и не дает нового, самобытного и впечатляющего свидетельства чего-либо, ранее лишь предполагаемого. Короче говоря: имитируя реальный мир, такое произведение его по сути дела фальсифицирует.

Из письма диссидента Вацлава Гавела генсеку ЦК КПЧ Густаву Гусаку

Я всё понимаю: в продвинутых кругах телевизор сейчас не принято смотреть, а вслух принято исключительно ругать. К тому, что помойкой там является всё – новости, петросня, кровотечение кровавой крови и желтизна по НТВ, – мы как-то уже привыкли, и повторять общие фразы здесь не стоит. Но. В основном это всё творится в прайм-тайм. А я же сейчас предлагаю обратить свой критический, так сказать, разум на то, чем забит весь остальной эфир – на мой взгляд, это куда более важная и почему-то мало кем замечаемая штука, скрывающая поистине зловещие бездны.

Я говорю о псевдодокументальных и псевдопсихологических сериалах «для домохозяек».

Наверняка вы знаете, что это за продукт. Им напичканы утренние и дневные эфиры всех федеральных каналов. Сюда можно отнести и бесчисленных «федеральных судей» с их молоточками, и слезоточивые высокопарные драмы, снимаемые в московских хрущевках с нарочитыми бабушкиными ворсовыми коврами, сюда же – бесчисленных прокуроров, адвокатов и ментов: фальшивых, как нарисованная детскими фломастерами сторублевая купюра. Производством этих сериалов занимается прорва людей, поденщину находят сотни молодых провинциальных актеров, съезжающихся в Москву: среди них это считается низшей ступенью в профессиональной телевизионной иерархии, однако на кусок хлеба всегда можно заработать и деловито звонить домой: «Ой, съемки целыми днями».

Эти сериалы отличает одно: запредельное количество фальши, которую целевая аудитория почему-то совсем не распознает. Фальшь сквозит во всех фразах, интонациях и ситуациях. Штамп на штампе погоняет штампом, неестественные герои неестественно страдают, но с помощью какого-нибудь неестественного соцработника, или психолога, или следователя (короче, кого-то связанного с мудрым государством) находят неестественный хэппи-энд. Чтобы не быть голословным: в одной из таких подсмотренных серий несуразная девица из деревни приезжает в столицу, преодолевает трудности, обрастает вкусом и манерами, находит работу в хосписе (!) и копит на свою квартиру (!!).

Уважаемые наши мамы, бабушки, вахтеры-охранники и прочие любители попялиться в зомбоящик днем: а вот вы вообще когда-нибудь мента нашего русского, среднестатистического на улице видели? Или, не приведи Господь, судью? А, скажем, цены на квартире в Москве знаете? Во-о-о-от.

Уже с появлением у нас первых «мыльных опер» замечено, что чем дальше сериал находится от реальной жизни, художественного мастерства и профессионализма – тем больше российской аудитории он может притянуть. Но в этом нет ни малейшего парадокса – латиноамериканское «мыло» увлекло всех экзотикой и контрастом с нашим развалившимся совком. А когда с экрана подсовывается жизнь, легко анализируемая и проверяемая, по идее, та, что творится за твоим порогом, – но тебе впаривают напыщенное фуфло с диалогами из детского утренника, а ты это смотришь не отрываясь... это какая-то особо извращенная форма эскапизма.

И даже вроде бы понятно, что нашим людям не хватает веры и идеалов. Но подменять их вот таким образом – падалью из зомбоящика – все равно что одинокому человеку, тоскующему по светской жизни, собрать десяток тел из морга, рассадить за обеденным столом, вставить им в закоченевшие руки по чайной чашке и травить анекдоты.

Вот в чем наша национальная-то катастрофа – мы не научились отличать естественное от неестественного, живое от мертвого и, вторя Маяковскому, ненавидеть всяческую мертвечину, но обожать, напротив, всяческую жизнь. Дело обстоит так, что на стороне жизни выступают искренность и правда. А если у нас даже новости и телешоу настолько расходятся с правдой, с какой стати мы будем наделять ей общественные институты и госорганы, уроки истории, написанные литературными неграми книги, украденные научные диссертации, семейные и прочие межличностные отношения, поддельные этикетки на просроченных продуктах? У нас, таким образом, получается, сфальсифицировано вообще всё. И хороший способ проверить, насколько глубоко вы это осознаете – заглянуть как-нибудь одним глазом днем в зомбоящик в то время, когда там красивый седовласый человек, изображающий судью, стучит по лакированному столу лакированным молоточком.

Напоследок же я хочу чуть-чуть разжевать эпиграф к этому тексту. Объясняя свое видение эстетики банальности, Вацлав Гавел в 70-х годах высказывался столь резко о хороших произведениях, блестящих спектаклях и книгах – но тех работах, что смогли преодолеть советскую цензуру. В этом письме, которое, кстати, я каждому настоятельно рекомендую к вдумчивому прочтению целиком, также много рассуждается о живом и мертвом, подлинной мысли и посредственности, выхолащивании смысла. Завершается оно крайне оптимистичным выводом: живое всегда побеждает, пусть даже трижды закатанное под асфальт. И Гавел сам подтвердил этот тезис, всего-то через полтора десятка лет, освободив чехословаков от коммунистической мертвечины.

Примером Гавела очень хочется вдохновиться. Но, силы небесные, стоит лишь чуть посмотреть вокруг, чтобы убедиться – насколько прорастание и расцвет живого пока что далеки от нас – настолько, что их будет невозможно застать при земной человеческой жизни.