Освоение «патриотизма»

Недавно меня пригласили в жюри одного московского конкурса – предлагалось оценить разработанные маршруты экскурсий по местам боев войны 1812 года. Одним из участников конкурса предполагалось доставлять экскурсантов на берег подмосковной реки Клязьмы, у Тарасовки. Здесь квартировали французы. «Вдоль реки часто появлялись французские разъезды, в задачу которых входила охрана московского водопровода...» – говорит выступающий, защищая проект, и старательно подглядывает в бумажку. «Почему они вынуждены охранять водопровод? В чем причина?» – спрашиваю, понимая, что бизнес-составляющая проекта даже и не рассматривается. Остается хоть как-то проявить историческую привязку к местности. (Кстати, часть старого акведука можно еще увидеть вдоль Ярославки у Ростокинской эстакады)

Пауза. Неясно, почему. Молчит выступающий, растерялся.

А ведь очень простой ответ. Русские и французы вели войну разными методами.

«...Остервенение народа, / Барклай, зима иль русский бог...»

Вышло так, что историю 1812 года нам читал профессор Троицкий, яркий, эмоциональный, артистичный – вдобавок настоящий научный дебошир, темпераментный спорщик и интеллектуальный дуэлянт (за что неоднократно бывал коллегами предан настоящей анафеме). Вел на лекциях дискуссии с мифическими фигурами из научного мира – нам, по преимуществу, тогда неизвестными (я это называл «боем с тенью» – историки даже не представляют себе размеры филологической ограниченности).

Читая сегодня всякую юбилейную галиматью, думаю – как бы он развернулся...

В юбилейные дни, так и представляю, профессор Троицкий, гневно посверкивая глазами из-под очков, съезжающих на кончик носа, повторил бы в аудитории свой бессмертный пассаж 25-летней давности: «Чтобы осознать, что происходило после Бородинской битвы, надо просто на секунду представить: французы зажгли бы Париж, вывезли бы из него противопожарные средства, бросили бы в нем своих раненых, поручив их неприятелю...»

Да, тогда французы заявили, что с пленными не воюют. Русские войска из столицы вышли без боя. В город, в котором было 275 547 жителей, вошло всего 93 тысячи солдат Наполеона; никакого сопротивления оказано не было. При этом Наполеону достались в целости и сохранности арсеналы. Он получил богатые трофеи – 156 орудий, 75 тысяч ружей, 40 тысяч сабель...

Это было не отступление горожан вместе с армией – паническое бегство. С ломовой ценой за спасение – цена подводы доходила до 10 рублей, чтобы выехать из города, и до 800 рублей, чтобы уехать вглубь России (для сравнения – стоимость коровы была 1,5 рубля). Зарабатывали крестьяне из соседних со столицей деревень. Ибо гужевого транспорта в столице не осталось – все реквизировано.

«...ведь не даром / Москва, спаленная пожаром, / Французу отдана?»

По приказу генерал-губернатора графа Ростопчина из Москвы выехали 2100 пожарных с 96-ю пожарными насосами – «весь огнегасительный снаряд». При этом до последнего генерал-губернатор уверял, что сдачи города не будет.

Из тюрем (острогов) выпущены 800 «зеков». Они принялись грабить, поджигать, насиловать, 200 «зажигателей» были пойманы.

В советское время – жуткая крамола.

Французы в 1812 году, войдя в город, вынуждены были не только поддерживать хоть как-то жизнеобеспечение Москвы, но и восстановить власть (русская полиция тоже оставила город). Они создали первое местное самоуправление.

В муниципалитет входили представители русского чиновничества – от надворного и титулярного советника до коллежских регистраторов, всего 15 человек; столько же «купцов и детей купеческих», четверо военных отставников, профессор и магистр Московского университета, два учителя, два дворовых человека, один вольноотпущенный и 20 представителей от «оккупационных войск». Всего 87 человек. Возглавил орган власти купец Петр Находкин. Известно, что после ухода Наполеона Следственная комиссия не поскупилась, лишая не только чинов и дворянства, но и решительно отправляла «местное самоуправление» в Сибирь на каторгу.

Любимейшая Людмила Ефимовна Герасимова, как мне кажется, весь наш семинар перезнакомила с профессором Пугачевым, преподававшим в Саратовском экономическом институте. Стоял в научных кругах особняком – как утес. Но его исследования, – чего бы они ни касались, декабристов или психологизма Толстого с этой его «дубиной народной войны», – всегда были междисциплинарными. Сам Пугачев, как я полагал тогда, был полным антиподом профессора Троицкого – сдержан, академичен, стремился к точности и корректности; избегая эффектных афоризмов, говорил содержательно и очень негромко. Серфингуя во времени, легко перемещался от эпохи к эпохе, обозначая тенденции, делал их прозрачными, ясными, выпуклыми, отчетливыми. И еще он, несмотря на пристальный к себе «кого надо интерес», умело управлял «неуправляемыми подтекстами».

Между прочим, профессор Пугачев первым из советских историков «амнистировал» Барклая. Он полагал: Кутузов изначально решил сдать Москву, и все решения, поведение, письма и приказы были продиктованы именно этим пониманием.

Вот что интересно: в середине 80-х годов профессор Пугачев выходил на темы, значение которых нам стало очевидно лишь спустя десятилетия. Наполеон, модернизировав Европу, поставил ее перед проблемой взаимоотношений национального и наднационального. Заявленная историком в застойные годы (когда представить себе было невозможно, что распадется СССР), она оказалась реализована.

Наблюдать ее развертку по времени можно и сейчас – в Евросоюзе, испытывающем острый экономический кризис и обостривший ее донельзя.

Барклай

«Наше все» Пушкин в концепте празднований 200-летия Бородинской битвы используется пропагандой, а не историками. Работа А.С. Пушкина («Заметках по русской истории XVIII века») издевательски увековечила «кофейник Кутузова» как символ придворного унижения (будущий фельдмаршал вносил кофе, сваренное по особому рецепту, фавориту Екатерины Платону Зубову – прямо в постель). Впрочем, Пушкину не мешало потом в стихах прославить «народный веры глас», который воззвал к «святым сединам» идти и спасать, что он, Кутузов, и сделал.

Пушкин был не только поэтом великим, но и, что характерно, путаником не меньшим, свидетель он ненадежный, вот фрагменты концептуальной оды Барклаю: «Соперник твой (Кутузов) / стяжал успех, сокрытый / В главе твоей...»

Военный же гений Кутузова неплохо оценивать, дав слово современникам: Багратиону («хорош и сей гусь, который назван и князем и вождем! Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги», «имел особенный дар драться неудачно»); Ростопчину («князя Кутузова больше нет – никто его не видит; он все лежит и много спит. Солдат презирает его и ненавидит его. Он ни на что не решается; молоденькая девочка, одетая казаком, много занимает его» – здесь, чтобы избежать обвинений фельдмаршала в модной нынче педофилии, требуется сказать, что эта 14-летняя девочка была с ним еще с русско-турецкой войны, в Бухаресте она была замужем за боярином Гунианом, который раболепно желание старца исполнил; к слову, Кутузов как главнокомандующий Молдавской армией не постеснялся ввести ее в общество, и она лихо, по воспоминаниям современников, стала пользоваться своим влиянием); генералу Раевскому («нами никто не командовал»); Барклаю де Толли («престарелый и слабый самолюбец»); генералу Лонжерону («нерешительность и лень, физическая и нравственная»); генералу Ермолову, призывавшего «раскрыть истину»; Милорадовичу («низкий царедворц»); Дохтурову («отвратительный интриган»); Денису Давыдову (за Березину Кутузова «могли бы назвать предателем»). Самое близкое окружение фельдмаршала считало: он создал «золотой мост» для Наполеона, позволив ему практически беспрепятственно уйти. Уже тогда считалось, что Кутузов ревниво относился к адмиралу Чичагову, сменившему его на посту главнокомандующего молдавской армии. Академик Тарле объясняет поведение Кутузова иначе: хотел выгнать Наполеона из России, и ни шагу далее.

Остервенение народа

Теперь несколько уточнений на понимание сути происходивших в 1812 году событий. С кем воевали мужики? С французскими фуражерами-тыловиками. Которые вначале пытались расплачиваться ассигнациями за фураж для лошадей и продукты питания. С попавшими в плен и обезоруженными наполеоновскими солдатами, не способными оказать сопротивление, поступали так (сохранились свидетельства): живьем варили в кипятке, заживо сжигали, сажали на кол, рубили топорами.

Со своими же воевали тоже. Били солдатиков смертным боем. Разграблен большущий обоз 1-й Западной армии, захвачено имущество и снаряжение трех драгунских полков – Каргопольского, Рыльского и Московского. Еще хрестоматийный пример: команда Белостокского внутреннего гарнизонного батальона спасовала перед мужиками деревни Томчино, захвачены пять унтер-офицеров, шесть рядовых и прапорщик. Под Полоцком крестьяне захватили обоз (30 подвод с сухарями и крупой), следовавший под охраной прапорщика, семи унтер-офицеров и 18 рядовых, крестьяне убили и взяли в плен двух унтер-офицеров и пять солдат.

Партизаны. Не Кутузов придумал партизан. Они появились за месяц до его приезда в войска – использовался испанский опыт, Наполеону там приходилось не сладко. Рейды по тылам проводились подразделениями русской регулярной армии, они наносили серьезный урон, лишали войска Великой армии управления, сеяли панику. Первым партизанским командиром был Фердинанд фон Винцингероде. Не очень патриотично звучит для патриотического уха, верно? Поэтому мы знаем только про Дениса Давыдова.

Дезертирство. Приказы Кутузова хорошо известны. Один из них (№2 от 18 августа по старому стилю, посмотрите на дату Бородинской битвы) ясно дает картину бегства, а не стойкости войск: «Сегодня (за один день! – Ю.С.) полицией пойманы за короткое время разбродившихся 2000 нижних чинов...»

Несколько реплик про народное ополчение. Вот ратники: семь тысяч пензенских ополченцев захватили город Инсар, офицеров арестовали, полковника избили (деньги прикарманил, не кормил); дальше начали отлавливать и избивать всех, кто попадется под руку – «доброго майора», уездного судью. Подготовили три виселицы. Считали, что дворяне при помощи ополченцев откупаются от участия в войне. Выступление жестоко подавили, бунтовщикам рвали ноздри, забивали насмерть.

В 1812 году восстали 32 губернии. Не против французов – против «своих».

Кутузов, кстати, один из самых крупных крепостников того времени (имел 6567, как говорил Наполеон про крепостных, рабов). «Восстание дорогобужских крестьян в официальных документах даже назывались »революцией», – пишет историк Понасенков, подчеркивая, что Кутузов был вынужден в Тарутино не стратегией заниматься, а рассылать повсюду карательные отряды.

«До нашествия французов на Москву и после их ухода из этого города, крестьяне сожгли множество помещичьих домов и произвели весьма большие беспорядки с целью добыть себе свободу», – указывает французский очевидец. «Крестьяне Волоколамского, Серпуховского, Коломенского, Покровского уездов Московской губернии заявили, что «Бонапарт в Москве, а стало быть, он их государь», – отсылает к народным умонастроениям энциклопедия «Отечественная война 1812».

Как-то следует уже оценить беспробудное пьянство атамана Платова, который не в состоянии был выдвинуться вовремя при Бородино, и про грабежи и мародерство казаков (генерал Ермолов: «Атаман Платов перестал служить, войска его предались распутствам и грабежам, рассеялись сонмищами, шайками разбойников и опустошили землю от Смоленска до Москвы. Казаки приносили менее пользы, нежели вреда»).

Зарубежный поход русской армии неплохо показал расстановку приоритетов: в 1814 году, едва вступив во Францию, 40 тысяч русских солдат просто разбежались. Они устраивались на работу в деревнях, офранцуживались – вступая в браки. Граф Ростопчин пишет домой жене: «Суди сама, до какого падения дошла наша армия, если старик унтер-офицер и простой солдат остаются во Франции, а из конно-гвардейскаго полка в одну ночь дезертировало 60 человек с оружием в руках и лошадьми».

Александр I просил Людовика XVIII вернуть всех русских людей обратно, гарантируяим оплату переезда и в Россию и прощение за предательство – нет, не удалось. Никто на посулы не клюнул.

Зима

Двигаясь от Вязьмы до Смоленска, императорская армия попала в снежную бурю, которая, по разным свидетельствам, продолжалась не то три, не то четыре дня, а температура воздуха опустилась ниже 22 градуса по Реомюру, (это минус 27 градусов по Цельсию). На этом и закончилась Великая армия.

Между прочим, помимо дезертирства, у Кутузова оказалось огромное количество небоевых потерь. Его армия таяла такими же, вполне наполеоновскими темпами. Совершив «тарутинский маневр», он, сохранив армию, вывел 130 тысяч солдат. До Вильно дошло 27 тыс.

Русский Бог

Про Отечественную войну 1812 года следовало бы хотя бы через два века научиться говорить правду. Про то, сколько церковников и крепостных присягнуло Наполеону. До сих пор коллекционеры показывают изображения икон с Наполеоном, на которых очевидны аллюзии с Георгием Победоносцем.

Впрочем, дважды Наполеон предавался анафеме, был даже назван «жидовским лжемессией» (иудеи во Франции были уравнены в правах с остальными гражданами). Французский император, между прочим, являлся кавалером русского ордена Святого апостола Андрея Первозванного, высшей награды Российской империи. Александр I удостоил – после Тильзита. И не его одного: его брата Жерома, двух маршалов – Мюрата и Бертье, министра Талейрана. А в победоносном 1812 году Андрея Первозванного получил лишь один Тормасов – за сражение при Красном.

Треуголка Наполеона

Примитивизм, характеризующий обращение с историей, вошел в советское время в национальный характер. Праздник, официально освещенный властью, вышел на Бородино ровно таким же, как и установление Дня единства 4 ноября: Китай-город Минин с Пожарским взяли, но бояр поляки выпустили позже, капитулировали они еще позже, а новый русский царь Михаил, объединивший всех, появился и вовсе в феврале...

Средства, отпущенные «на патриотизм» в год 200-летия Бородинской битвы (а это 2,4 млрд рублей), легко и незатейливо осваиваются: они закрепляют старые мифы, отлитые в бронзе советских учебников по истории для средней школы. Что-то вроде треуголки, потерянной Наполеоном в спешном бегстве через речку Березина.

Впрочем, в белорусской Смогани, где в трактире император вроде бы и впрямь забыл свою треуголку, хотят поставить ей памятник. Термин «Отечественная война» (его ввел Николай I спустя четверть века после событий) сегодня в Беларуси уже почти не употребляется, все чаще говорят – «гражданская война». Собственно белорусы (без поляков и литовцев, которые в большинстве своем воевали на стороне Великой армии) два века назад оказались по разные, как сейчас бы сказали, стороны линии фронта...

Само же форсирование реки Березина «армией двунадесяти языков», кстати, благодаря ложному маневру, прошла успешно, в арьергардных боях французы и русские потеряли поровну – по 12 тысяч человек; армия переправились через мосты, а казаки искрошили и разграбили оставшийся обоз, в котором находились и французские актрисы. Благодаря их эмоциональным рассказам о казачьих зверствах Березина стала для современных французов символом любой катастрофы – la bérézina.

Политолог Глеб Павловский днями напомнил и про 200-летний юбилей бегства Наполеона из России. Наполеон передал командование армией по-семейному – своему маршалу Мюрату, неаполитанскому королю и сыну трактирщика, уговаривавшему своего шурина покинуть пределы России еще с самой Березины. Стояли жуткие морозы, и несчастная теплолюбивая неаполитанская гвардейская охрана, сопровождавшая императора, вымерзала вся: падали не только кони, но и люди – даже польские уланы, буквально на скаку. Всего 600-700 человек (адъютант Наполеона Сюгер) прикрывали отход Наполеона, однако вскоре в эскорте осталось, кажется, 36 уланов (Бургон), до Вильно добралось всего восемь человек (де Коленкур). Сюгер писал, что единственным врагом охраны был мороз...

Как-то не годится мороз в качестве главного победителя. С патриотизмом, на который нынче, по Павловскому, не хватило денег, плохо было всегда. Не всякая идеологическая конструкция выдерживает проверку временем.

Кстати, и сам термин «отечественная война» историками разок уже полностью отметался. Слишком много фальши: намеренной или нет. Вот, скажем, древние греки действительность не лакировали – показывали бесчинства своих олимпийских богов во всей красе. Пантеон включал многих. Кутузов же стал единственным победителем, а, например, адмирал Чичагов, выдавливавший остатки великой армии из Белоруссии в Польшу и Литву, и которого так лихо обставил Наполеон, вообще навсегда остался малоизвестным.

Одноглазый

Нет денег на историю. И главной задачей стоит освоение отпущенных средств «на патриотизм» – через тендеры, конкурсы. Историческая память и объемное видение прошлого – удел специалистов. А значит, снова фарс.

Вот почему хватило денег на жуткий памятник Кутузову, поставленный 1 сентября в Красной Пахре (штабное кутузовское место)? На памятнике фельдмаршал ужасен, вдобавок на глазу какая-то чудовищная повязка.

В июле 1774 под Алуштой турецкая пуля пробила левый висок Кутузова и вышла у правого глаза, который «искосило». Но глаз видел. В августе 1788 года (Очаков) новая пуля практически вошла в старый раневой канал.

Отметины Аустерлица в 1805 году – не только первое поражение в генеральном сражении с Наполеоном, но и ранение осколком в щеку. Но никогда – представьте себе, никогда! – Кутузов не носил на глазу повязки. Ни черной, ни какой-либо еще.

Месть за сомнительно прожитое, не иначе, – этот памятник в честь 200-летия Бородинской битвы. От донельзя благодарных ему потомков, которые, нарушая действующее законодательство, застроили коттеджами военно-исторический музей-заповедник «Бородинское поле»...