Юрий Епанчин: Даже по физике единого учебника не должно быть
Не так давно у историка Юрия Епанчина, автора книг «Дым боев, очаг домашний. Жизнь и судьба генерала Н. Н. Раевского» и «Война во спасение. Общественно-политическая позиция русских писателей в годы Первой мировой войны», вышла новая работа «Русская литература XX века глазами историка. Пособие для нефилологов». В этой книге он рассматривает литературный процесс минувшего столетия через призму общественно-политических ситуаций. Поскольку Юрий Леонидович давно совмещает в своих научных поисках историю и литературу, мы решили пообщаться с ним на тему появления в ближайшем будущем единых учебников по интересующим его и нас дисциплинам.
– С точки зрения нашей власти, идея о едином учебнике по целому ряду предметов (история, литература, русский язык) созрела. А с вашей точки зрения?
– Позиция власти понятна: наша политическая система находится в глубоком кризисе, и попытка выставить идеологическую подпорку, в том числе и в образовании, читаема. Но эти попытки мне видятся мертворожденными в эпоху развитых технологий и всеобщей доступности информации. Единая линия здесь обречена на маргинальность. Я не могу представить, чтобы различные научные школы и направления, которые присутствуют в российской исторической и мировой науке, смогли бы договориться и выработать общую канцелярскую линию. Это затея заранее обречена на провал. Если даже что-то и родится в недрах министерства образования, то ученики просто будут игнорировать эту казёнщину, а учителя станут обращаться к исследованиям историков и другим работам.
На мой взгляд, надо обращаться к принципу диалога различных школ и направлений. Не думаю, что ученики такие глупые, что не сумеют ничего понять, что им нужна общая линия. Главное – привить любовь к предмету, а дальше они сами разберутся: сейчас доступны разные издания, Интернет.
– Если ученику давать возможность выбирать по вкусу точку зрения на какой-то исторический факт, то не будет ли у него в голове каши? С трудом можно представить, чтобы человек смотрел и с марксистской точки зрения, и с либеральной.
– Главное, чтобы у преподавателя не было каши в голове, у него должна быть своя позиция.
Наш кремлецентризм совершенно расходится с интересами большинства населения. Историю надо давать не только с точки зрения правящих династий, генсеков и правительства, но и с точки зрения населения и жителей различных регионов. Я бы сказал, что каждый регион вправе издать собственный учебник истории, который бы, конечно, излагал общероссийские события, но подавал бы их через призму того, какое они оказали влияние на судьбу региона. Можно было бы подумать об отдельном учебнике для сельских школ, где больший упор делался бы не на государственных проблемах, а на развитии земледелия, сельского хозяйства, истории аграрного вопроса, крестьянских движений. Это укрепило бы любовь к сельскому труду и пониманию важности крестьянского сословия в разные эпохи. Подходов множество! Можно сделать учебник, в котором будет упор на истории развития промышленности и предпринимательства. Не одними же войнами и царскими династиями живет народ!
– А имеет ли смысл выпускать отдельный учебник для села, учитывая, что оно постепенно вымирает?
– А нам нужно сельское население или мы должны его ликвидировать?
– Спрошу иначе: имеется ли связь между сохранением села и отдельным учебником по истории для него?
– Конечно, одна такая мера деревню не возродит и не сохранит, но в комплексе мер внесет свой вклад. Надо привить сельским жителям самоуважение, показать им, что они не изгои в обществе, а играют важную роль в нашей стране, экономике и культурной жизни.
– Согласно стандарту, разработанному при подготовке концепции нового учебно-методического комплекса, будет делаться акцент на двух подходах – этнокультурном, по которому история страны будет подаваться через историю регионов, и культурно-антропологическом – изучении истории в комплексе самых различных сфер жизни, не только политики, но и культуры…
– Да, начиная с быта, норм общежития, способов хозяйственной деятельности. История опускается с уровня владык мира до простого человека, который был провозглашен творцом истории, но должного внимания ему-то не уделялось. Культурно-антропологический подход сейчас является ведущим в мировой науке, и мы, думаю, не должны отставать от важнейших тенденций.
– Возникает вопрос о соотношении политического к неполитическому при изучении.
– Я за плюрализм: разные школы могут выбрать разные учебники. От этого не пострадает престиж исторической науки и государства, а только будет подчеркнута возможность использования разных источников и анализа с разных позиций. Это обогатит мыслительный процесс. Ведь когда есть единый стандарт, то, значит, нет альтернативы. А если нет альтернативы, то это приведет к тупику. Попадание в тупик – это стагнация. Так что не надо бояться разных точек зрения, главное, чтобы всё было профессионально, без домыслов и поверхностных оценок. И заниматься этим должны ученые сообщества, а не чиновники. Последние готовят материальную базу, лезть в трактовку истории им должно быть не с руки.
– Значит, должны быть несколько учебников – один по культуре, другой по экономике, третий по политике?
– Конечно, один учебник всё в себя не вместит. Я выскажу крамольную мысль: наверное, даже по физике единого учебника не должно быть. Преподаватели или школы должны предоставлять возможность выбрать – кто-то может учиться механике, кто-то оптике, а кто-то электродинамике или радиоэлектронике. Общеизвестные сведения про то, что Волга впадает в Каспийское море или что Земля круглая, уже никого не устраивают. Без этого можно обойтись.
– Но только в том случае, когда школьнику это уже известно.
– Разумеется… Сейчас необходимо быть специалистами и иметь знания, заточенные под практику, по конкретному профилю. Специализация – вопрос времени. И, конечно, должна быть усилена философская подготовка.
– И всё же без азов всё равно нельзя обойтись…
– С учетом того, как у нас сейчас изучаются предметы, большинство сведений проходит мимо, не оставляя никакого следа в умах учеников. Специализация же приучает к конкретной работе, дает стимул для того, чтобы разобраться в проблеме самостоятельно. Думаю, ученик, который овладел специальной частью физики, будет способен прочитать общий курс по предмету.
– Разве не следует начинать с общего и потом переходить на частное?
– Сейчас есть такой предмет – естествознание. Надо представлять научную, гуманитарную философию шире в рамках средней школы, чтобы ученики знали о философских категориях, о принципах мышления и организации мира, научной картине мира.
– Хорошо. Если мы так специализированно изучаем физику, то почему бы физикам не возмутиться и не сказать: почему история изучается «от» и «до»? Давайте также сделаем специализированные курсы.
– В рамках общего философского курса должны быть общие сведения по истории человечества, страны. Но углубленно изучать историю стоит в рамках спецкурса. Это даст понимание конкретности исторического знания. Кому-то – истории культуры, кому-то – истории экономики, кому-то – политики.
– То есть вы все-таки считаете, что любая дисциплина сначала должна даваться в общем, а потом уже идут специализации?
– Да. Мы не разбираем подробно вопросы, а даем представление о том, что это за наука, какой у нее круг проблем, называем основные формулы. Повторюсь, общенаучные проблемы надо давать в философском ключе, показывать, на каких базовых принципах стоит та или иная наука.
– Известный журналист и историк Николай Сванидзе не так давно высказался, что смещение акцентов с политики на быт, культурную сферу поможет авторам учебника уйти от проблемных вопросов. Скажем, будем изучать не политику Сталина, а бытовые вопросы 20-х – 50-х годов.
– Я думаю, что сейчас превалируют противоположные тенденции: наблюдается какая-то сталинобесия. Как будто у нас не было тысячелетней истории, других событий. Уткнуться в одного Сталина – близорукость и бесперспективность. Что касается «бегства от политики», то не думаю, что оно возможно. Так или иначе, политика все равно затрагивает общие повседневные вопросы через множество рычагов и нитей.
– Кроме этого, был подготовлен перечень из 31 проблемного вопроса. Из них 11 посвящены истории от прихода к власти большевиков до распада СССР. Нет ли здесь попытки переосмысления и пересмотра советской истории в том ключе, который будет полезен власти?
– Не власть пишет учебники и научные работы. В конце концов, чем больше усилий тратится на пропаганду, тем больше идет отторжения от официальной точки зрения. В интересах власти не мешать профессиональному сообществу честно и документировано рассказать об СССР. У нас, кстати, нет цельной и связной истории этого периода, мы только начинаем ее изучать. То, что подавалось под историей КПСС и СССР, было канцелярским начетничеством или сказками.
– Согласно упомянутому стандарту история России будет изучаться все-таки не до 2000-го, а до 2012 года, против чего высказывался министр культуры Мединский. Вы разделяете его точку зрения?
– Мне приходилось видеть разные по хронологии учебники. Некоторые заканчивались годом написания, хотя никаких авторитетных источников на тот момент, разумеется, быть не могло. История должна оперировать устоявшимися эпохами, которые можно рассмотреть подробно со всех сторон, комплексно. Современность же – область текущей политики и журналистики. Так что Мединский в чем-то прав.
– А в учебнике по литературе уместно изучать современников? И кого считать таковыми – всё еще молодого Пелевина или признанных Евтушенко и Распутина?
– Трудно сказать. Я бы, скорее, поставил вопрос о том, что учебник должен давать контекст, обращать внимание на то, как создавалось и было принято произведение, какую роль оно сыграло, какие проблемы ставились. Пересказывать же научным языком книги не надо, всё равно ничего не может быть лучше самостоятельного прочтения. Как и нельзя заменить литературу тестами: прочтение – процесс сотворчества.
– Насколько широким должен быть контекст? В вашей новой книге, а она позиционируется как пособие для нефилологов, история литературы XX века представлена не только первыми, но и вторыми, третьими и даже меньшего ряда именами, хоть и пунктиром.
– Чем объемнее и насыщеннее будет материал, тем лучше. Просто надо уметь сделать это профессионально: учебник должен быть средством не для зубрежки, а для погружения в процесс поиска, познания.
– Хорошо, но не вернемся ли мы все к той же путанице, когда дети будут отвечать, что Лев Толстой – создатель Козьмы Пруткова, а Алексей Николаевич Толстой – автор «Войны и мира», великого исторического романа о гражданской войне белых с красными?
– В этом случае претензии надо предъявлять не к авторам, а к преподавателям и ученикам.
– Какое место в учебнике должно уделяться биографии и оценке личности писателя?
– Надо не только перечислять факты жизни писателя, но и показать его окружение, какими идеями он питался, как боролись и взаимодействовали литературные школы. Выхватывать же одну биографию из всего многообразия литературных и общественных связей неперспективно.
– Не так давно председателем комитета Госдумы по образованию Вячеславом Никоновым была высказана идея о едином учебнике по русскому языку. Русский язык хоть и является гуманитарной наукой, все-таки относится к точным дисциплинам и потому идея о едином учебнике для него кажется куда менее спорной. Или стоит поступить как с физикой?
– В вузах дело так и обстоит. Но в обычной школе надо в первую очередь научить грамотности и умению применять правила. Думаю, не стоит перегружать детей лингвистическими проблемами, если речь не идет о специализированном классе.
– Я уже упоминал о вашей новой книге. Скажите, на кого она рассчитана, с учетом ее малого тиража – 100 экземпляров?
– Конечно, на специалистов в вопросах литературы и истории, которые могли бы оценить методологию этой работы и принципы авторского подхода к проблеме русской литературы и ее влияния на русскую историю XX века. Затем, если научное сообщество или издательство заинтересуется этой книгой, можно будет подумать о расширенном тираже. Думаю, что любой образованный человек и любой студент и в таком кратком курсе способен охватить литературу XX века, понять ее значение для истории, даже если он никогда этой темой не интересовался. Я использую в этой работе не эстетические, а социально-политические и общественные категории.
– Мне показалось, что вы недолюбливаете модернистские течения.
– Не то что недолюбливаю, я просто не считаю их последним словом, которое будет определять последующее движение литературной и культурной мысли, творчества. Модернизм – это определенный этап литературы, искусства, который себя исчерпал. Влияние его высоко, не отрицаю, но это временное явление.
– Что же не исчерпало себя?
– Вечное, как ни банально, останется из всех эпох. Я понимаю, что количество читателей Гомера в нашей стране меньше, чем у Марининой, но если брать их на протяжении всей истории, то Маринина, думаю, уступит.
