Виль Абузяров: Мы, операторы, глаза студии

Первый вопрос, заданный Вилю Абдуллаевичу Абузярову, оператору первой категории, члену Союза кинематографистов России, вызвал долгий рассказ. Его профессиональный путь, пройденный от разнорабочего до главного оператора, тесно переплетается с историей саратовского телевидения, как и вообще с историей нашей страны.

– Вы хотели стать оператором с детства или вас нечаянно занесло в эту профессию?

– В детстве я мечтал стать моряком. У меня был дядя Боря, или Харис, который был военным моряком, потом служил в торговом флоте. Я жил у бабушки, у которой он был любимым сыном. Во время войны он возил из Америки на танкере авиационный бензин и взрывчатку. Присылал нам фотографии, где он был в красивой форме, и я мечтал быть на него похожим. Но в пятнадцать лет, когда меня осматривали на призывной комиссии, мне сказали, что морской климат мне категорически воспрещен: было хроническое воспаление носоглотки. С этого момента я мечтал быть электронщиком. Решил поступить в госуниверситет на физический факультет на отделение радиоэлектроники. После окончания школы в 1957 году поступил с первого раза. Но в первые три учебных месяца меня увлек мотоцикл, мы вовсю гоняли во дворе. Кончилось всё тем, что мне сказали: «Гуляй, Вася! Ты отчислен». Я с расстройства уехал на месяц к брату. Когда вернулся, мне сказали: «Ты не самый плохой студент, мы тебя прощаем. А летом сдашь остальное». Но я уже не пошел – умерло так умерло.

Тогда зарплата у отца была семьдесят рублей. У нас, у татар, принято, что мать должна быть с детьми и вести дом. Прокормить троих на эти семьдесят рублей было непросто. Я сказал, что я пойду работать. Пробовал устроиться коллектором на завод, но там что-то не вытанцовывалось. А в ноябре 1957 года в Саратове открылась студия телевидения. Это было интересно: лампы, телевизоры. Я подал туда заявление на работу и три месяца ждал результата. В итоге мне сказали: есть только одно место – разнорабочий на зарплату в сорок рублей. Я согласился. Это был очень тяжелый труд. Мы привозили лес, из которого столяры делали мебель и декорации, привозили мебель для кабинетов. Я один мог даже одежный шкаф поднять на второй этаж. И каждый раз, возвращаясь с работы, я был в поту и в мыле. Я думал: неужели мне придется всю жизнь этим заниматься?

– Что помогло вам изменить судьбу?

– Самое любопытное: мне всё время в жизни попадались люди, которым я нравился и которые мне помогали в моих планах. В это вмешивался, может, и не господь бог – это очень большая величина, – а его маленькие святые. У меня есть такой покровитель, его зовут Ишан бабай. В самые трудные минуты я к нему обращаюсь, но очень редко – когда только очень-очень надо. Мама сломала шейку бедра в восемьдесят шесть лет. В таком возрасте кости не срастаются. Но я попросил Ишан бабая, и у нее срослись кости.

Люди не слепые – видели мои старания. Через три месяца я стал старшим разнорабочим с зарплатой в пятьдесят рублей. Работа стала легче, хотя двое моих подчиненных могли сачковать, и носить тяжести приходилось и мне. А по вечерам я работал кабельмейстером – переставлял кабель из-под камеры во время съемок.

Через несколько месяцев ко мне подходит шеф-осветитель Николай Иванович Кузнецов. Он говорит, что забирает меня к себе старшим осветителем на зарплату в семьдесят рублей. Работа тоже была тяжела: световые установки весили под тридцать восемь килограммов.

От света – к звуку. Звукорежиссер говорит, что хочет меня к себе взять в качестве звукооператора. Но я ему сказал, что не обладаю музыкальным слухом и вряд ли смогу стать профессионалом в этом деле.

И вот через какое-то время главный оператор предложил мне пойти к нему телеоператором. Тогда мы стали только осваивать операторское мастерство. Начали понимать, что такое фотокомпозиция, кадр, диагональное построение, открытая композиция. Я ставил камеру, а ребята, которые сидели на пульте, были со вкусом, и меня немного корректировали. А я был тупой «чайник» за рогами, которые двигал вправо-влево. Замдиректора по кадрам Василий Васильевич Костин сказал: «Виль, учиться надо! Купи фотоаппарат и ходи в парке снимай этюды». Я купил фотоаппарат, купил учебник, где было написано, что фотография – это искусство. Но научила сама работа: каждый день снимали дикторов, фотографии, музыкальные номера. И чем сложнее была телевизионная передача, тем больше опыта я получал. Наступил такой момент, когда мы стали ставить в студии телеспектакль из тридцати восьми картин: пока мы снимаем одну картину, за спиной у нас делают декорации к другой. Это была такая школа! Появились спектакли, в которых каждый оператор должен был выдать двести кадров, и каждый кадр запомнить – каким объективом снимал, кого, какую реплику тот говорил.

Вызывает меня снова Василий Васильевич и говорит: «Виль, учиться надо! Ты куда будешь поступать?» А было неважно куда, важно было иметь высшее образование, чтобы получить хорошую операторскую категорию. Я говорю: «Я хочу поступать во ВГИК». Для этого нужно было рекомендательное письмо, письмо-гарантию, что меня обеспечат необходимой киноаппаратурой и материалами и после окончания ВГИКа возьмут на работу. И нужно было владеть одной из кинематографических специальностей. По моей просьбе меня перевели из телеоператоров, сделали кинооператором третьей категории. Сразу же выслали в командировку с неисправной камерой – на месте, мол, разберусь. Я год готовился к поступлению – делал лабораторные работы, осваивал фотоаппарат, повторял оптику и физические формулы. Когда сказал маме о своем решении, она говорит: «Туда ведь поступают дети народных артистов. Но, ты знаешь, сынок, если падать, то с высокого коня!»

– Но вы ведь всё-таки не упали?

– Не упал. В январе 1963 года я поехал поступать. Приехал в Москву, сел в автобус, но он сломался по дороге. Доехал на такси. Посмотрел расписание – у меня сегодня экзамен по теории фотографии, а потом сразу же собеседование! Экзамен я сдал на «пять», а за практическую часть поставили «четыре»: про композицию на моих фотографиях мне сказали, что она у меня хромает. Собеседование я прошел успешно: рабочее происхождение, опыт работы – начиная от разнорабочего и заканчивая старшим оператором. Меня расспросили про мои литературные и художественные вкусы, выполненные операторские работы. Конкурс был около тысячи двухсот человек на тридцать мест, все – с правом преимущественного поступления. Но на последнем из пяти экзаменов, сочинении, присутствовало около пятидесяти человек – остальных срезали. Я так и не узнал, что получил за сочинение. Помню только, как меня вызвали к ректору, и я трясущимися руками писал заявление о приеме в институт.

– Вы учились на очном или заочном отделении?

– Я проучился на заочном отделении, а в это время продолжал работать в саратовском комитете телевидения и радиовещания кинооператором. На пятом курсе случилось такое дело: я сдал все экзамены, но не мог выйти на диплом, потому что не снял очерк на цветной кинопленке. А у нас в Саратове не было ни цветной пленки, ни проявки. Я написал письмо во ВГИК, оттуда написали в Гостелерадио. И мне пришла из Москвы посылка с цветными пленками и деньги на счет студии, чтобы я мог проявить пленку. Режиссером картины был Леонид Семенович Полонский, а автор картины – Дмитрий Алексеевич Луньков. Фильм назывался «Капитан ближнего плавания».

– Вы работали при разных руководителях телерадиокомпании. Чем они запомнились?

– Председателем областного комитета по телевидению и радиовещанию долгое время был Ефим Осипович Кульжонков, который считал, что кино важнее, чем вещание. Ведь съемка художественных фильмов приравнивала нашу студию к общесоюзной. За десять лет он построил собственный Голливуд – студию, в создании которой приняли участие я и главный инженер. Мы сделали компиляцию английской телестудии «Пайнвуд» и самый лучший в Европе павильон с самым лучшим по тем временам (70-е годы) оборудованием. Но уже в середине 70-х мы перестали снимать кино. Раз в две недели в этой студии сейчас снимают «Маркизу» – единственную достойную передачу, которая делается в Саратове. Там стоит одно и то же оформление в последние десять лет. А о том, что там можно было бы снимать хорошее кино, помню только я один.

После него было несколько других председателей, а когда пришел Андрей  Владимирович Россошанский, меня уволили со студии телевидения по сокращению сетки вещания в связи с достижением пенсионного возраста.

– Тяжело было наблюдать, как у вас на глазах пришел в запустение местный телецентр?

– Конечно, осадок остался. Когда видел, как при мне всё так роскошно расцветало, а потом при мне же и пропало. Но я ни о чем не жалею: я не пропал, и никто не пропал, кто оттуда ушел. А им самим сейчас очень плохо: недофинансирование, немного не хватает мозгов… Хорошо, что сейчас руководит человек с опытом работы в телевидении – Дмитрий Павлович Петров. Он пришел на ГТРК с ТВЦ. Мне кажется, что у него всё получится.

– А как вы продолжили свою работу вне ГТРК?

– В начале 2000-х я работал на американском канале ТВ-3, куда меня с удовольствием взяли. Потом пригласили главным оператором на РЕН ТВ, а после сокращения штата региональных сотрудников я временно остался без работы. Дальше началось мое сотрудничество с саратовским госуниверситетом. К его столетию я снял документальные фильмы о членах ученого совета – цикл «И дольше века длится день». Потом нужно было снять фильм о наукопроизводстве – о том, как научные разработки доводятся до товарного продукта. Например, о хитозане – высокотехнологическом продукте, из которого делают лечебные повязки, который помещают на ожоги и вылечивают больных.

В общем, я чувствую себя на своем месте, меня окружают симпатичные люди, которые относятся ко мне с уважением, как и я к ним. У меня лучшая в мире аппаратура, пусть и семилетней выдержки. Сейчас к нам пришел Андрей Владимирович Россошанский, который руководит расширением портала Sgu.ru, новостные сюжеты для которого снимаю на данный момент я.

– Справедливо ли, на ваш взгляд, что многие телевизионщики во время работы ведут себя как привилегированные перед корреспондентами других СМИ?

– Мы, операторы, представляем себе, что мы – глаза студии. У каждого профессионального оператора в голове есть план: когда начнется и закончится мероприятие, когда и куда человек пойдет. Нужно оказаться в нужной точке немного раньше остальных. А закон такой: если я занял точку раньше других, на нее уже никто не встанет, кто бы он ни был, хоть главный фотограф из BBC. Это правило знают все профессионалы, а вот непрофессионалы, журналисты малоподвижные, с замедленной реакцией, всегда будут этому возмущаться. Как говорится, кто не успел – тот опоздал.

У меня был случай, когда на один саратовский завод приехал Ельцин. Там было около пятидесяти съемочных групп со всего мира. В помещении, где должны были находиться Ельцин, Аяцков и Володин, был отсек с инфракрасным датчиком, в который входить было нельзя. Зная об этом, я договорился, что, как только Ельцин пойдет в сторону этого отсека, рабочие отключат датчик. Когда Ельцин подошел, я прыгнул в этот отсек и занял самое удобное положение. За мной прыгнули еще два иностранных оператора, но меня не потеснили ни на миллиметр. Так мы стали снимать с самой удобной позиции, а остальные не успели.

– Можно ли стать профессионалом, не имея специального операторского образования?

– Можно, если у человека есть или художественное видение, или репортерская хватка. Можно не строить красивую картинку, но уметь всегда найти узловой момент события и оказаться вовремя в нужной точке – это удел прирожденных репортеров. К разряду таких людей относился Давид Михайлович Ибрагимов. А есть люди, которые красиво видят: это зависит только от бога. Такой человек – Владимир Алексеевич Антонов: бог его, что называется, «поцеловал в глаза».

– А что вы можете сказать о современных саратовских операторах?

– Среди них я не знаю тех, кто участвовал бы в съемке художественных полотен и документальных фильмов. Но самый лучший из телеоператоров, которого я сейчас знаю, – это Олег Захаровский. У него нет специального образования – окончил музыкальное училище. А у Булгакова и Лисицыной работает оператор, который очень хорошо снимает туфли, помаду, гофрированное железо, стоматологические кабинеты. Сейчас чуть ли не у каждого гипермаркета, универсама есть своя студия, на которой работают молодые ребята. Они снимают только губную помаду или только отдел бытовой химии и так далее. И это тоже работа, которую можно делать хорошо и не очень – просто она соответствует духу времени.

– Виль Абдуллаевич, можете ли себе представить, что когда-нибудь профессия оператора будет не нужна?

– Сейчас любой пользователь Интернета должен уметь мастерски фотографировать и снимать видео. Технические возможности всё больше и больше расширяются: можно снимать на веб-камеру, а можно на очки или вживленный в голову чип. Это значит, что все люди становятся операторами. Они снимают картинки для хоум-телевидения. Но это вовсе не значит, что не нужен будет профессиональный оператор с мозгами, художественным видением, умеющий создать высококачественное кинематографическое или телевизионное произведение.