На середняках должна стоять Россия
Когда мне становится совсем тошно от пустых слов и надутых щек чиновников в городе, я сажусь в машину с редактором газеты «Крестьянский двор» и уезжаю к людям, которые в девяностые годы поняли, что для жизни человеку много не надо. Земля и свобода работать на ней для них главное.
Первый российский фермер
Два десятка лет назад сметливым людям с крестьянской хваткой дали зеленый свет. И они думали, что ухватили за хвост птицу счастья. Потом их стали ставить в рамки. В последние годы сжимают в тисках всё новых и новых условий и условностей. «Мы сначала думали, что ну вот сейчас еще немного потерпим, и всё наладится. А теперь иногда решаем, что завтра и нынешние времена могут раем показаться», – говорит Иван Петрович Гресев.
Мы приехали к нему в село Широкий Карамыш Лысогорского района, потому что он был первым фермером даже не в области, а, может, и во всей России. «Ну, уж первую фермерскую ассоциацию в России точно он организовал. А сейчас про это все забыли», – объясняет мне редактор крестьянской газеты Светлана Лука, которая про фермеров знает всё, и почти все они у нее уникальные.
Шел тогда, в 1989 году, Ивану Гресеву шестой десяток лет. За плечами оставались 22 года директорства в совхозах, отмеченные орденом Трудового Красного Знамени. А он взял и рискнул изменить всё. И не жалеет. И никто не может разубедить его в том, что сельское хозяйство России должно состоять из таких вот небольших и крепких хозяйств, как у его семьи. Полторы тысячи гектаров земли, сотня голов скота. Умножить их на десятки тысяч фермеров – и страна будет сыта и здорова.
На подсосе и на выпасе
Во дворе сельхозбазы Ивана Петровича, которую он всё никак не решится окончательно отдать под управление младшего сына, лежали коровы. А между ними спокойно прохаживался бык-производитель – удовлетворенный и довольный жизнью. А маленькие бычки в это время завтракали – сосали материнское молоко. «Мы коров не доим. Год они с телятами. Такое выращивание называется «на подсосе». Мясо получается очень хорошее – нежное. Но вы в Саратове заелись: по 100 рублей брать не хотят перекупщики», – рассказывал хозяин. И вдруг я увидела поросят. Оказалось, что им неделя от роду. Они толпились у поилки совсем недалеко от стада, совершенно не обращая внимания на коровью семью. Хозяин, слегка топнув, шугнул их еще ближе к коровам. «Задавят», – испугалась я. «Нет. Это ж животные. У них не как у людей», – ответил фермер. Поросячья малышня выстроилась в рядок среди коров. Те и головами не шевельнули.
Забора у двора не было. Здешней скотине совершенно не возбраняется попастись в обкосах полей. Но дома ее кормят досыта, так что поля – это так, для удовольствия. Налюбовавшись на вольготную жизнь скотного двора, идем на кухню. Младший сын Ивана Петровича Леонид ставит на стол здешний лимонад – по 14 рублей бутылка, если брать оптом. И приносит из кухни тарелку с брусочками сала. И разрезанные на половинки луковицы. И хлеб. Вся наша городская компания начала уплетать за обе щеки это простое угощение. Сало таяло во рту, лимонадик карамышского завода пузырился в нос, как в детстве. «У нас сало на столе целый день. Сало и чай», – поощрял закусывать с дороги Иван Петрович. И мы только кивали головами, совершенно не собираясь спорить с аксиомой о том, что «купленное в городе сало – не то».
«Я жизнь помню со сталинского плана преобразования природы»
– Уничтожаются деревни. Вот ведь, в сельском хозяйстве снова два направления. Вернулись где-то в 76–77-й год, – неспешно начал разговор Иван Петрович. – Тогда было постановление про специализацию и концентрацию сельского хозяйства по примеру Белоруссии. Быстро запал кончился. И стоят теперь по всей территории Советского Союза одни ребра голые на месте огромных животноводческих комплексов. И сейчас снова правительство работает на банки и на холдинги. Им по*** люди. Извините за некультурное выражение. Опять нас нацеливают на специализацию и концентрацию.
Как её фамилия из министерства сельского хозяйства, которую судить будут? Скрынник? Медсестра руководить сельским хозяйством в стране пошла. Это ж не только пшеница да рожь. В этом хозяйстве самое главное – люди. А на это никто не обращает внимания. Школы закрываются, медпункты все закрыли. Не понимала она, что сельское хозяйство уничтожается, если сёла забрасывают. Эти двое, как бы покультурнее выразиться, – один другого хвалит, как они много сделали для сельского хозяйства, а любой показатель, который касается людей: Россия на 120–130-м месте. Всё время не с того начинают и не тем заканчивают. Льготы вот отменили на ГСМ. Да и были они, что с того? Они ж для холдингов сделаны. Всё это игра. При таком оформлении сложном она и не стоит того, чтоб фермер в нее играл. Ну что, Ванька и Манька поедут оформлять канистру солярки себе? Агрохолдинги, на которые поставило снова правительство, вбухивают деньги в оформление земли. Но земля-то не обрабатывается. Превращается в пастбища, на которую не пускают скотину деревенскую, а потом в пустошь.
– А местные что думали, когда землю отдавали?
– 70 процентов сельского населения – алкаши. С этим надо считаться. Стали они такими в 90-е годы. Когда остальные попробовали стать хозяевами – середняками, на которых Россия стояла и будет когда-нибудь стоять. Пока нас, таких, мало. И всё меньше снова становится. В России вообще люди уже не хотят работать. Даже не знаю, что творится с человечеством? Огороды все бросили, коров во дворах ликвидировали. И я не могу сказать, что это к молодому поколению относится. Я с возрастом таким стал, что не сужу молодых. В чем они виноваты? Как воспитали, такими и выросли. Нас воспитывали работящими. Мы и сейчас работаем. И в хозяйстве, и дома в огороде. Хотя пенсия есть. У жены 11 тысяч, я чуть поменьше получаю. Собственно говоря, если по-честному, то нам с женой этих двадцати тысяч хватает. Дело и не в том, что это хорошие деньги для села. Просто ни хрена уже ничего не нужно для себя. Возраст такой.
– В селе работать надо. В городе вы взяли транспарант и пошли к администрации постучать им по дверям. А здесь мы только сами на себя рассчитываем, – продолжил отцовскую тему сын. А отец, хитро подмигивая, тихонечко подначивал «налить по рюмочке». – Пап, выбирай: водка, виски, – поставил строй бутылок на стол сын. – Давай ты будешь спиртным заведовать, а я лимонадом. Мне еще в налоговую ехать».
– Пока Сочи не построим, ничего не будет. Никаких изменений жизни. Олимпиада – это ж большие бюджетные деньги. А в бюджет-то мы, все люди, и складываем. И всё сосут из нас и сосут, как пылесосом. У меня как раз пополам жизнь: 22 года директором, 22 – фермером. Сейчас вроде лучше и всё ж хуже. Ведь тогда солярка стоила 6 копеек. Дешевле зерна в пять раз. А сейчас 30 рублей солярка, 4 рубля зерно. И еще этот знаменитый экономист Кудрин говорит, что сельское хозяйство – дыра. Ну, милый мой…
– Пап, да вся проблема в том, что в России недра богатые углеводородами. Вот это погубило нас. Сейчас они другую ветку голубого потока по нашим полям потянут. Для них газ и нефть важны, а не сельское хозяйство. Но где они, пап, а где мы? Живем себе и живем.
Иван Петрович разлил. Поднял рюмку, сказал: «Быть добру».
– Я вот помню, когда мы только фермерами стали, редактор из какого-то журнала к нам приезжала с американской журналисткой. Ну, наливаю рюмки. Американка: «Но, но!» Я нашей говорю: «Переведи, что в этом доме «но» не бывает, только «да». И вот она рюмку, вторую, третью выпила, а потом как расплакалась: «Как у вас хорошо в России, а в Америке как плохо!» Мы тоже бывает осуждаем Америку, но таких холдингов – по 100, 200 тысяч гектаров, да еще в нескольких районах, как у нас теперь – там нет. Там оптимальная площадь обработки у одного хозяина – 1,5 тысячи гектаров. Мое мнение: и в России будущее за середняком в сельском хозяйстве. Холдинг – это что-то размытое. Хозяина в нем нет. Люди работают и не чувствуют, что это их дело. Нужно свое. Хоть мелкое.
– Со своим тяжело расставаться. Свое просто так не бросишь, – подтвердил сын.
– Когда меня сейчас спрашивают, будущее за крестьянским хозяйством или за колхозом, я отвечаю: за тем, где людям лучше. У нас вот обеды бесплатные, услуги все бесплатные, подоходный налог мы за всех платим, и я не знаю, в каком крупном холдинге у рабочих зарплата такая на круг получается, как у нас. Сейчас вот в селе консервный завод заработал, надо зарплату поднимать, чтобы люди не побежали. Конкуренция всё же великая вещь. Но нас давят.
– Блох давят, давят, а всё равно блохи есть, пап. Фермерство – это стиль жизни. Человеку же немного надо: работа, отдых, свобода. Я вот люблю кататься на горных лыжах. По 18 спусков делаю. С женой как-то поругались. Звоню ребенку: «Ваня, хочешь на Домбай?» Он говорит: «Хочу». Через пять минут он дома. Через 20 отъехали. К обеду – уже горы.
– Я вот тоже с женой поругался. Может, мне куда съездить? – прищурился Иван Петрович. – Она меня обвиняет, что тыкву не посадил. Месяц просила. Нет, не поеду, наверное. Семья – дело святое в полном смысле этого слова. Если кто-то говорит о жене или муже плохо – это… даже не знаю, как сказать. Жена – мать твоих детей. Всякое может быть в жизни, но жену унизить нельзя. Я за своей четыре года ухаживал. 22 года было, когда расписались. Как раз оптимально детородный возраст. Старший сын родился в литературном месте. Помните у Лескова «Леди Макбет Мценского уезда»? Вот там. А зарегистрирован в Саратове. Горожанин. Сейчас работает трактористом. А вот думаю про сегодняшнюю жизнь, про семьи нынешние и вижу – нет политики никакой по этому важному делу в государстве. Только девки симпатичные по телевизору и кругом сироты. У меня телок сегодня сиротой остался. Корова отелилась, точно современная. Скотник рассказывает: выплюнула теленка в полном смысле этого слова и убежала, и никак ее не найдем. Это впервые у меня в жизни такой финт корова выкинула. Она ж не отходит никогда от теленка. Всё изменилось. Я никогда не думал, что наступит такое время, что можно будет хлеба поесть вдоволь.
Прожита жизнь, девчата. А помню я ее со сталинского плана преобразования природы. Телевизора тогда не было. По радио с утра до вечера шумели про то, как реки повернем, ветер остановим. И всему верили, потому что идеологическое воспитание страшной направленности было. Никакого разброса.
– Потому что Интернета не было, – с улыбкой вставил свои пять копеек сын.
– Но лесополоса в Заволжье проходит в четыре ряда и сейчас. От Каспия – и не знаю куда. И вот эти лесополосы все посажены по тому сталинскому плану.
– А меня заставляет яблоню спилить, – подмигнул нам на отцовскую ностальгию Леонид.
– Учился. Вступил в партию.
– Верил?
– Дурной вопрос. Это ж не «Единая Россия». Поехал в райком и сразу директором повезли в Алексеевку Аркадакского района. А я и не задумался об ответственности, которая на меня свалилась. Высокого мнения о себе был. Хотя дурак, идиот, каких мало, сейчас понимаю, был по отношению к людям. Поступал неправильно иногда, можно было помягче. Но это к старости приходит понимание, что любой проступок должен быть наказан, но без зла. Люди всякие бывают. Вот у меня один комбайнер с орденом «Знак почета» запил. Я его в ЛТП отправил. Он такие письма мне оттуда писал! Без обиды без всякой. Подлости людям не делал я никогда. Проработал 17 лет в Алексеевке, а приезжаю сейчас, мне никто не плюет в глаза.
– В этом году там один выпускник, что ли, в школе? Слышал? А было ведь огромное село.
– Так, забирай девчат, и уезжайте, – резко засобирался Иван Петрович. – Мне надо рабочих кормить.
И через несколько минут уже умчался на своей «Ниве» с обедами в термосах в поля. Там культивация, опрыскивание и боронование шли одновременно. А сын его Леонид по пути в налоговую завез нас к соседу фермеру Александру Жарикову. У которого рожь «Марусенька» высотой по пояс стоит зеленой стеной на песках. И эспарцет скоро косить. Он гуляет под ветром цветными волнами и пахнет так, что возвращаться в город совершенно не хочется.