«И после войны казалось, что она продолжается»
Никак не подумаешь, что Нине Андреевне Шепелёвой пошел девятый десяток лет. А ведь у нее уже взрослый 22-летний правнук. В свои годы она достаточно энергична, вышивает бисером удивительные картины и иконы. Вся ее жизнь прошла в трудах. С самых ранних лет, в войну Нина помогала взрослым, сложа руки никогда не сидела.
В конце 1930-х годов семья Нины Андреевны Шепелёвой жила в деревне под Сызранью, потому что ее отец и дед начинали строить ГЭС.
– Отца забрали на фронт сразу в июне 1941-го, – рассказывает Нина Андреевна. – Мне было девять лет, а сестрам – 6 лет и 4 года.
В августе 1941 года бабушка Агафья Петровна и мама Татьяна Ивановна с детьми решили вернуться в родную деревню (сейчас она называется Междуречье, в Вольском районе), которую покинули в 1931 году. Мама и сестры с вещами добирались сначала до Хвалынска на пароходе, а потом на лошади. А Нина с бабушкой гнали коз и овец, за три дня прошли пешком 120 километров, с остановками на ночлег. Незнакомые люди их привечали.
Татьяну Ивановну сразу отправили рыть траншеи в Саратов. В ноябре под Смоленском пропал без вести отец. Потом приходил его сослуживец, рассказывал Татьяне Ивановне, как он в последний раз видел ее мужа, когда шли в наступление. Нинина мама в ту осень заболела воспалением легких, ее отправили в больницу. Почти всю зиму с детьми управлялась 64-летняя бабушка. Когда Татьяна Ивановна вернулась, ей нужно было долечиваться. Ослабленная, она все время сидела, прижавшись спиной к печке. После школы Нина с бабушкой брали санки и шли за хворостом. Конечно, его было недостаточно для нормального отопления. Спать ложились все вместе в пальто, шапках, варежках на широкой печке. К утру в ведрах с водой, укрытых отцовским тулупом, образовывалась ледяная корка.
Бабушка меняла мамины отрезы на картошку, пшено, продавала мужские вещи. Она говорила: «Придут мужики живые с войны, заработают и купят себе новую одежду».
– Колхоз нам дал теленка, через три года появилось молоко, жидкое, корову-то тоже нужно кормить, – вспоминает Нина Андреевна. – Каша на цельном молоке считалась богатым обедом. Государству надо было сдавать по 100 яиц и 8 кг масла (или 200 л молока) в год. Вот мы и снимали весь жир с молока, пока оно синее не становилось. Весной 1942 года нам на две семьи, маме и бабушке, дали 80 соток земли. Сажали много всего – помидоры, капусту, картошку, просо, семечки, даже небольшой клочок засевали пшеницей. Воду таскали из речки. Чтобы хлеба получалось больше, в муку добавляли и картошку, и клевер, и всякие цветочки, когда начиналась весна.
Дети в колхозе выполняли посильную работу: траву пололи, дежурили на телефоне в правлении, веяли на веялках – двое крутили ручку веялки, двое пересыпали зерно, а потом менялись. После войны 15-летнюю Нину поставили работать на прицеп трактора, а 17-летние мальчишки управляли машинами на поле. Колхоз за работу не платил, ставил трудодни, за них осенью выдавали зерно. Ну а если неурожай, списывали большую часть зерна на питание: в колхозе работников кормили. Как-то Татьяна Ивановна все-таки принесла 20 кг зерна, заработанных за год. В каждой семье было много детей. Поэтому люди оставляли себе небольшую часть колхозных семечек, когда их развозили сушить по домам. Председатель давал справку, подтверждающую, что человек везет веять свое зерно или отжимать на масло свои семечки. А в соседнем селе сажали в тюрьму, если замечали, что кто-то взял хоть сколько-то зерна.
– Была у нас в деревне коммунистка тетя Нюра, – продолжает Нина Андреевна. – Как-то на собрании еще более преданные партии наши односельчане решили, что вечером встретят и досмотрят женщин, которые пойдут домой с тока. Тетя Нюра бежала семь километров до тока, чтобы предупредить: «Девки, сегодня зерно не берите, под мостом будут сидеть, вас ловить». Однажды утром, на рассвете, бабушка уже выгнала корову, как кто-то сообщил по селу, что война закончилась. Радость была, конечно. Но и после войны еще несколько лет было так тяжело, не только нам, многим семьям, что казалось, война еще продолжается. Большинство мужчин не вернулись домой, пропали без вести.
В послевоенные годы была сильная засуха. Нина набирала два ведра смородины и торна и везла продавать в Саратов. На вокзале не разрешали ходить с большими чемоданами, поэтому выходила девушка из поезда со своим тяжелым грузом на Трофимовском мосту и на попутном грузовике ехала к Крытому рынку.
– Продам ягоды, иду в магазин за хлебом, в руки давали только две буханки черного хлеба, – говорит Нина Андреевна. – Я один раз зайду, возьму две буханки, второй раз возьму – и так четыре раза. А у самой ноги трясутся, ведь продавец меня заметила, но ничего не сказала. А этот хлеб мы ели всё лето.
После войны Нина Андреевна трудилась в «Заготзерне», потом выучилась на кондитера, а вскоре вышла замуж. После рождения дочери Нина Андреевна вслед за мужем пришла работать в аэропорт (реорганизованный из воинской части), в мастерские, вначале токарем, вытачивала детали, затем – комплектовщицей. Самолеты разбирали основательно, до гаечки и винтика, делали капитальный ремонт. А Нина Андреевна комплектовала детали по списку для сборки. Бывало за целый день не присядет. Всем нужно выписать, раздать запчасти. Телефон звонит: кому-то надо отправить агрегат, кому-то колесо подвезти. На пенсию Нина Андреевна ушла в 1998 году в 67 лет. Надо было уступать дорогу молодым, а не то еще бы поработала.
