Безумству храбрых поём мы…
Опера Рихарда Вагнера «Риенци. Последний трибун Рима» будет скоро представлена вниманию саратовских зрителей. Режиссер-постановщик, заслуженный деятель искусств России Алексей Степанюк, режиссер Мариинского театра, чьими усилиями вышли в свет более семидесяти оперных спектаклей, в минувшую среду, 3 апреля, вместе с Юрием Кочневым – художественным руководителем театра и дирижером в грядущей премьере – встретились с журналистами.
Кола ди Риенци – имя, основательно подзабытое к началу XXI века. Из его современников и соплеменников люди гораздо лучше знают Петрарку, которым восхищался Кола. Может быть, этот политический деятель так и остался бы важной фигурой только для итальянских историков, если бы в 1835 году английский писатель Эдвард Бульвер-Литтон не решился написать исторический роман о нем, а в конце 1830-х молодой и еще безвестный Рихард Вагнер не взялся бы за переложение истории последнего римского трибуна в масштабную (5 актов, 5 часов!) оперу, принесшую ему славу.
В России впервые она была поставлена в 1879 году, а последний раз – в 1923-м. Заметим, что «Риенци. Последний трибун Рима» – не первая работа Алексея Степанюка в нашем городе. В прошлом году весьма тепло публикой была принята его «Мадам Баттерфляй».
Кочнев сразу пояснил, почему театр взялся за эту оперу: в этом году исполняется 200 лет со дня рождения Вагнера (кроме того, в рамках грядущего Собиновского фестиваля будут исполняться симфонические картины из тетралогии «Кольцо Нибелунгов»). Тем не менее, по его словам, Вагнер на российской сцене ставился и продолжает ставиться не часто. Саратовский же театр показывал в свое время «Лоэнгрина» и «Тангейзера».
Когда слово передали журналистам, то перво-наперво у Степанюка поинтересовались, действительно ли, как говорят, в спектакле должны будут гулять по сцене киборги. Алексей Олегович парировал: «Как сказал Тютчев: «Мысль изреченная есть ложь». Вы не верьте до конца всему этому. Но то, что так говорят, – это, наверное, хороший знак». Режиссер на этом не остановился: «Спектакль радикальный и вызовет у многих протест, а у многих одобрение. Для меня предложение поставить «Риенци» было неожиданным. Получился современный спектакль, которых, возможно, уже переизбыток, но всё же они необходимы».
Степанюк описал фигуру Риенци следующим образом: «Он, по сути, простой деревенский пацан. Но с какой-то бациллой, сидящей в определенных личностях («Типа Чавеса», – подсказывает Кочнев). Это же Италия! Тот же Муссолини или Гитлер, Сталин, Владимир Ильич. Наверное, это люди, изначально хотевшие добра. Харизматичная личность, как говорит молодежь… Риенци задумал перевернуть мир со знаком «плюс». Он хотел того же, чего и мы сейчас: чтобы суды были справедливыми, чтобы не было произвола нобилей и поборов. Мы все молчим об этом и, наверное, домолчимся до откровенного разбоя среди белого дня… Представьте, что появляется среди нас такой лидер, у которого хорошо подвешен язык, который действует на постоянном взрыве (я называю это кокаинистической оперой) и поддерживает народ. Но, как часто бывает, добившись определенной победы, человеку становится мало».
В таком случае часто возникает соблазн подчинить спектакль выражению собственных политических симпатий. Этот вариант Степанюка не привлекает, он без особого интереса отозвался об идее немецких коллег сделать постановку в антураже Третьего Рейха: «Всё понятно, сюжет очень подходит».
Алексей Олегович продолжал бы и дальше рассуждать о тонкостях спектакля, наверное, если бы журналисты не стали настаивать на продолжении разговора о костюмах. Режиссер долго думал, показывать или не показывать эскизы, но в конце концов сдался под напором «акул пера» и передал наброски, подчеркнув, что изменения еще будут. Степанюк заявил, что будет в постановке использован и видеоряд, потому что ему принципиально показать лицо певца.
Не меньше журналистов волновал вопрос и про бюджет. Кочнев признался: «У нас был очень бюджетный спектакль «Садко», под 8 миллионов. Бюджет «Риенци» подгребает к этой цифре. Пока меньше, но движется в этом направлении. Бюджет серьезный. Средства сценические необычные. Это связано с серьезно разработанным светом и некоторыми конструкциями сцены... Кстати, то, что является для нас солидным, является архискромным для Большого или Мариинского театра». Кроме того, Юрий Леонидович с некоторой горькой иронией заметил, что если ранее власти чересчур пристально наблюдали за постановками театра (так, в свое время чуть не «полетел» «Лоэнгрин» из-за того, что в обкоме партии заметили, что один из персонажей – король Генрих Птицелов – воевал со славянами; но обошлось, потому что победы его были незначительны), сейчас же даже самые потенциально острые постановки не вызывают практически никакого внимания.
Кроме того, Кочнев попросил не ассоциировать оперу с Третьем Рейхом, как наверняка попытаются сделать многие, припоминая главного почитателя таланта Вагнера: «Он воплотил в интонационном строе музыки менталитет немцев, в какой мере Чайковский воплотил в своей музыке русский дух. Но поскольку это гениальные композиторы, то связывать их творчество с националистическими устремлениями странно. Уверен, что все из вас заметят на премьере, что маршевость, которая свойственна Германии, удивительно созвучна и нам».