Армированное сердце Вячеслава Мальцева захотело покоя

Трудно представить что-то более невероятное, чем Вячеслав Мальцев на покое. Но вот мы с фотографом приезжаем к нему на встречу, предлагаем сняться с оружием в фотосессии под условным названием «На прицеле…» Он устало отказывается. Впрочем, поговорить не против. Говорим: немного о политике, немного о конце России… Но как-то отстранённо. Не покидает ощущение: то ли заряд кончился, то ли собеседник понял о себе что-то иное?

– Скажите, пожалуйста, как вам саратовская политика без Вячеслава Мальцева?

– В Российской Федерации вообще не стало политики без Вячеславов Мальцевых. Кого-то удалось купить, кого-то нагнуть, кого-то убрать… И всё нормально. Вы сами видите, упал самолёт, такая трагедия, но для СМИ это – информационный повод. Осетия и самолёт. Больше ни о чём не говорят, не пишут. Потому что не о чем, мы же лучше с каждым днём живём. И люди в это верят.

– А если поближе к Саратовской области…

– Да мне неинтересна Саратовская область. Впрочем, и Россия менее интересна, чем год назад. Потому что я понимаю – Россия находится у последней черты. Её спасти уже невозможно.

– Когда вы остались без депутатского мандата, одна из газет назвала вас политическим бомжем. Как живёте вне политики, как «бомжуете»?

– Очень хорошо. У меня нет никаких обязательств, мне не нужно получать каждое утро огромные папки документов, вносить предложения, писать законопроекты, но самое главное – не надо идти на заседания думы. Это самое противное из всего, что я в жизни испытал. Наверное, это всё было не моё, я себя насиловал. Мне даже не занятие политикой претило, мне не нравилось формальное отождествление с этой властью. Всё равно что в тюрьме сотрудничать с лагерной администрацией.

Опять же в финансовом плане я никогда так хорошо не жил, как сейчас. Люди, как правило, от политики получают деньги, а я свои деньги употреблял на политику. Сейчас трачу на семью и на себя. И потом, я уже старый воин. Че Гевара писал: для партизанской войны человек имеет значение до 42 лет. Так что в партизанской войне я уже, наверное, участвовать не буду.

– А что же было таким мучительным на этих думских заседаниях?

– Общение с этими людьми. Я их терпеть не могу. От них отрицательная энергия исходит. Если бы не дума, я бы в этой жизни с ними ни на секунду нигде не пересёкся. Я себя переламывал. Потому что знал: меня избрали, я обязан избирателям. И только сейчас, в сорок четыре года, я заслужил право общаться с людьми, которые мне приятны.

Я и в думу последний раз не хотел идти, но были определённые обязательства. И я хорошо отработал на выборах. Но преодолеть напор единороссов было очень сложно. С одной стороны, мощные подтасовки, а с другой – население было готово их избирать.

– Кто вас больше напрягает – «Единая Россия» или избиратели?

– «Единая Россия» – ни в коем случае. Эта партия состоит из наиболее приспособленных к жизни людей, они всегда с теми, кто побеждает. К ним претензий никаких, эта категория граждан есть и должна быть в каждой стране, хотя бы в качестве хрестоматийного примера для детей: если вы будете плохо себя вести, не будете делиться с товарищами или начнёте фарцевать жвачкой в школе, вырастете такими. Меня пугают избиратели. Хотя их интеллектуальный уровень давно понятен.

– То есть вы остались без электората?

– Не в этом дело. Те, кто голосует всегда за меня, за меня и проголосовали – восемнадцать тысяч человек по избирательному округу. Значительный процент, но не решающий. Но я их избирателями не считаю, я их считаю людьми. Для меня это большая разница.

Избиратели – это те, кто голосуют, как им сказали. А люди сознательно делают выбор и решают, стоит ли вообще голосовать. Не подчиняются предвыборной эйфории – вот оно, мол, счастье пришло. Нет. Они умеют рассуждать и интуитивно чувствуют неправду. Они и есть настоящие граждане. Почему в других странах граждан больше? Потому что там исторически не верят власти.

– У нас разве верят? В России народ постоянно говорит, что во власти одни сволочи.

– А потом идёт и голосует за этих сволочей. У нас существует вера в доброго царя, который не виноват, во всём виноваты его сатрапы. Это первое. Второе: у нас исторически боятся противодействовать власти.

– Это сознание можно изменить?

– Сознание неразрывно связано с нацией. Нация погибает, и сознание поэтому тоже отказывает. Как говорил Лев Гумилёв, есть восходы и закаты для любой нации. Вот для нашей сейчас – закат.

– Она погибает как – политически, экономически, демографически?

– Чисто физически. Если два миллиона русских погибает в год, то нации скоро не будет.

– Ну, по этому поводу и Европа бьёт тревогу.

– Я могу показаться очень циничным, но, если Франция бьёт тревогу, мне по фигу. Если бы там был голод, я был бы одним из тех, кто собрал бы гуманитарную помощь и послал. Но они сами создали условия, чтобы погибнуть. Значит, этой нации суждено умереть.

Я думаю о русских, чьи ежегодные потери невосполнимы. Мы почти единственная нация на территории РФ, у которой минусовое сальдо. И вымиранию нации способствует власть, поскольку запрещает поднимать эти вопросы.

Путин, будучи ещё президентом, сказал: тот, кто говорит, Россия для русских, тот фашист. Любое заявление надо рассматривать с позиции формальной логики Аристотеля. А в логике есть закон исключённого третьего: среди двух контрадикторных суждений только одно ложное. То есть к вышеозвученному суждению подбираем противоположное: Россия не для русских… И какое из них ложное? Моя позиция прямо противоположна позиции Путина.

– Вы считаете, русских притесняют?

– Да нет, что вы. В России русские просто умирают. А это страшно. Власть проводит геноцид – не только русских, всех народов России. Но по русскому народу это ударяет сильнее всего. Геноцид заключается в том, что те средства, которые могли бы получить люди, они не получат никогда. Средства разворованы.

Что положено народу по конституции? Владеть землёй, недрами, лесами. А как народ реализует свои права? Да никак. Некая группа людей берёт нефть, газ, продаёт, делит прибыль, деньги отправляются в Америку. А народу говорят, что он живёт лучше, что на него работают национальные проекты. Самый эффективный национальный проект – проект по уничтожению русского народа. Больше никаких эффектов власть не добилась.

Процесс гибели можно было остановить до 2000-го года, если бы к власти пришёл нормальный, добрый, умный человек, который первым делом бы подписал указ о национализации…

– Это уже было…

– Нет, сравнивают вещи несопоставимые. Мол, «отнять и поделить» – это мы проходили. Но дело в том, что те, кто сегодня у власти, отняли и поделили. Речь идёт о том, чтобы они вернули. Им это не принадлежало. Они говорят, что частная собственность незыблема. Интересно, а государственная была «зыблема»? Они смогли её присвоить, пользуясь своими властными полномочиями. И как только они её украли, она стала частной и священной. Я знаю только одну священную вещь, в римском праве она называется homo res sacra: человек – вещь священная. Больше нет ни одной священной.

Впрочем, объявлять национализацию поздно. Огромная часть богатств находится даже не в руках этих олигархов, она крепко увязана с мировой экономикой, глобальными интересами мирового сообщества.

– В своё время вы прославились кампанией «Долой Аяцкова». Дмитрий Фёдорович удалён (правда, не Мальцевым). Что изменилось в области, во власти?

– Как это – не Мальцевым? Если бы не было митингов, шухера, который мы наводили, он бы до сих был губернатором. Он всех устраивал. А измениться ничего и не могло. Область, как субъект федерации, является частью большого организма. Ничего самостоятельного собой не представляет.

– То есть можно было и не проводить ту кампанию?

– У нас были личные отношения с Дмитрием Фёдоровичем. В них большую роль сыграли наркотики, пистолет, которые мне подбросили…

– То есть вы мстили?

– Я достаточно мстительная личность и не скрываю этого. Я всегда пользуюсь личными критериями, у меня нет общественных – не настолько я уважаю это общество. Единственное, чему действительно служу (поскольку являюсь заложником принципиальных вещей): я принял присягу 12 декабря 1982 года. Считаю, что современное государство враждебно тому, которому я присягал. Значит, буду сражаться с ним любыми доступными способами. Я и в думу за этим пошёл.

– Вы поэтому как-то назвали своё поколение поколением предателей?

– Помимо меня огромное количество людей принимало военную присягу, где было сказано: я клянусь, не жалея своей крови и самой жизни, встать на защиту своей родины – Союза Советских Социалистических Республик. Кто встал на защиту, покажите мне не предателя?

– Ну, женщины, например, не принимали присягу.

– Я про женщин и не говорю.

– То есть курица не птица, женщина не человек?

– Да ну нет. Просто предательство – чисто мужское занятие. Ещё от Иуды, наверное.

– Так в Советском Союзе, получается, всё устраивало?

– Не устраивало ничего. Кроме продолжительности жизни, о которой мы с вами говорили. Да и детская смертность была ниже, как бы сейчас ни укрывали умерших младенчиков. Но главное – были надежда, перспектива. Я же видел, насколько мощное государство, в котором мы живём.

– Так и сегодня многие думают, что живут в могучей стране.

– Да конечно! У нас же два самолёта сумели долететь до Венесуэлы! Тогда с энгельсского аэродрома тяжёлые бомбардировщики каждый день летали вдоль берегов США. А пара этих, которые долетели до Венесуэлы, кстати, сделаны были в Советском Союзе. Всё, что здесь сегодня летает, ездит, стреляет, сделано в СССР. Поэтому что лучше, что хуже – судите сами.

– Вячеслав Вячеславович, говорят, вы сейчас пишете книжку? Политическую?

– Нет. Но пусть это будет интригой. Я использую скандинавскую мифологию. Многие любят греческую – она яркая, красивая. Скандинавская более жёсткая, в ней нет пощады. Но через неё более понятны истинные человеческие желания, мотивы поступков. Действие происходит вне времени (тема – вечная), но ориентировано на современного читателя.

– Загадочно. А со стихами как? Кстати, многие читали вашу гражданскую лирику, есть ли у вас любовная?

– Книгу стихов недавно закончил, скоро выйдет. Мне ближе политические памфлеты. Я пишу прежде всего для друзей, для тех, кто думает в том же ключе. И здесь важны не столько темы, сколько язык, обороты. Я ведь ничего нового им не скажу. Мне важно сказать более точно, афористично. А про любовь писал когда-то…

– Девушки плакали?

– Всегда. Да они над моими сегодняшними стихами рыдают больше, чем когда-то над любовной лирикой. Да что девушки! Взрослых мужиков пробирает.

– Ваши публичные выступления всегда были очень эмоциональны, лозунги резки. У вас правда в сердце много ненависти или то работа такая – политика?

– Очень много. Я воин по жизни. Политика – сублимация. Я же не мог взять пистолет и пойти стрелять. Занялся политикой. Кстати, у меня низкий пульс, всю жизнь лечили от брадикардии. А потом в одной книжке – «Хагакурэ» – я прочитал, что у всех древних воинов был такой пульс. Особенности сердца.

Я очень хорошо переношу психические и физические нагрузки. Я даже говорю, что у меня армированное сердце. Вот и я верил в свою определённую миссию. А тут в думу не прошёл и вздохнул с облегчением. Это как анекдот про монахиню: «и греха нет, и удовольствие получила…»

Я сегодня жизнь совсем по-другому вижу. Вдруг понял: в ней я такого значения не имею, как мне казалось. Как-то более по-восточному стал относиться к жизни: мы приходим и уходим… И те люди, которые грабят страну и уничтожают народ, не вечны. И они будут наказаны, если не сейчас, то в седьмом поколении. И если они об этом не переживают, то зря.